И не удивительно, что в наше сумбурное время смены или подмены идеалов, ломки представлений и понятий, даже самые отъявленные хулители революционного прошлого, а вместе с ним и творчества Николая Островского, почти ежедневно вспоминают со страниц печати или экранов телевизоров слова не Чехова, а Островского «Самое дорогое у человека это жизнь», подразумевая за ними то самое продолжение, которое им недоступно, но о котором в тайне мечтается практически каждым.
Между тем не все литературные заимствования Островского, а их было не мало, прошли в романе легко. Любопытен эпизод с рецензией Верхацкого, о которой почти ничего не известно читателям. Дело в том, что, готовя третье издание романа «Как закалялась сталь», вышедшее на украинском языке в издательстве «Молодой большевик» в 1934 году, Островский помимо включения многих неопубликованных в русском варианте страниц рукописи произвёл и некоторые изменения в тексте, на одно из которых в числе прочего отреагировал в своей разгромной рецензии романа харьковский литератор Верхацкий. Ответ Островского на эту рецензию является характерным примером того, как автор к тому времени уже популярного романа боролся за правильность каждого слова и чистоту мыслей в книге. Вот что он писал в письме редактору И.А.Гориной 28 июля 1935 года:
«Завтра вышлю Вам спешной почтой контрреволюционную рецензию Верхацкого о «Как закалялась сталь» для информации.
Прочтя её, Вы сами увидите, какие места надо вычеркнуть в 4-ом издании (ленинградском), чтобы враг не мог использовать этих строк, даже перевирая и извращая смысл, против нас. Особо важно зачеркнуть речь Петлюры (часть 1, глава 6) и снять слова Корчагина: «чем ночь темней, тем ярче звёзды». (Корчагин не знал следующих строк стихотворения: «Чем глубже скорбь, тем ближе бог», а враг использовал ошибку автора)».
Что же такое написал сам Верхацкий, причисляя писателя к классовым врагам и предлагая изъять его книгу из продажи? Одно из антисоветских проявлений Островского в романе он увидел в том, что «Павел два раза повторяет (стр. 371 и 374) «чем ночь темней, тем ярче звёзды». Вспомните продолжение этой первой строки стихотворения А.Н.Майкова… «чем глубже скорбь, тем ближе…бог», и вам станет понятен этот «пропагандист» Павел Корчагин, коммунист».
Тот факт, что Островский явно не знал стихов А.Майкова, уже говорит о том, что он не мог иметь в виду в подтексте продолжение, связанное с богом. Однако, использовав это выражение, он доказал, что, по крайней мере, слышал его, если не читал. Кстати, впервые Островский применяет его не в романе, а в письме от 23 февраля 1932 года своим друзьям Тамаре и Петру Новиковым, которым сообщает о победе на литературном фронте – принятии к печати рукописи романа редакцией журнала «Молодая гвардия», и пишет в связи с этим:
«Петя, Мара! Пожмите руку старому бандиту…
«Чем ночь темней, тем ярче звёзды…» Это, по-моему, сегодня подходит».
Парадокс ситуации заключается в том, что как раз сам рецензент Верхацкий проявил явную безграмотность в том, в чём обвинил молодого писателя. Ведь рассматриваемое выражение, записанное Островским по памяти, он мог прочитать не обязательно у А.Майкова, но хотя бы у Ивана Бунина в «Архивном деле», где тот писал: «Время было тёмное: но ведь уж известно, что, чем ночь темней, тем ярче звёзды», и никакого религиозного смысла писатель в эти слова не вкладывал. Более того, А.Майков тоже не сам изобрёл эту строку, поскольку до него ещё в 1835 году П.А.Катенин писал почти то же самое в своём сонете: «Чем гуще мрак кругом, тем ярче блеск звезды». Словом, фраза «чем ночь темней, тем ярче звёзды» давно стала расхожей, и потому Островскому не стоило так волноваться и уж тем более исправлять текст из-за неграмотности рецензента, усмотревшего в народной мудрости антиреволюционный смысл.
Для нас же важен этот момент в плане проникновения в творческий процесс Николая Островского. Работая над романом, автор как бы прокручивал в памяти прочитанное и услышанное, интуитивно отбирая нужные в данный момент строки, события, факты, вплетая их творчески в ткань художественного замысла.
Но на место интуиции часто приходил и сознательный отбор нужного материала и нелёгкий поиск литературы, о котором обычно говорили лишь при упоминании работы Островского над романом «Рождённые бурей». Один из маститых биографов Островского Н.Венгров приводит в своей книге о писателе любопытное сопоставление эпизода из романа «Как закалялась сталь» и статьи из газеты «Правда». Материал Б.Галина «О тех, кто строил» был опубликован 17 июня 1930 года. В нём рассказывалось о том, как молодые рабочие самоотверженно в трудных погодных условиях поднимали корпуса завода. В статье были и такие строки:
«На высоте пятнадцати метров надо было остеклить корпуса. Раскалённые жаровни пылали днём и ночью. Артель стекольщиков наотрез отказалась работать в такой мороз. Ветер бил в пустые провалы железных рам, жаровни пылали дни и ночи.
Две сотни комсомольцев пошли на железные пустые окна. Их вёл старый безыменный стекольщик, ушедший от своих. Двести взошли на леса и впервые алмазами врезались в стекло, пригоняя, вставляя его в железные рамы окон».
А в девятой главе второй части романа читателю, как пишет Венгров, «Дыхание невиданного народного подъёма легко ощутить» в таких строках:
«Когда луч антенны принёс из Магнитогорска весть о подвигах юной братвы, сменившей под кимовским знаменем поколение корчагиных, Павел был глубоко счастлив.
Представлялась метель – свирепая, как стая волчиц, уральские лютые морозы. Воет ветер, а в ночи занесенный пургой отряд из второго поколения комсомольцев в пожаре дуговых фонарей стеклит крыши гигантских корпусов, спасая от снега и холода первые цехи мирового комбината».
Действительно в этих двух отрывках ощущается одно дыхание времени, один ритм и даже один сюжет. Более того, старый безыменный стекольщик из статьи Б.Галина сразу вызывает образ старика Токарева, возглавившего в романе комсомольскую стройку Боярской узкоколейки. Любопытны даже стилистические совпадения. В статье Галина мы встречаем предложения: «Двести взошли на леса…», «Двести, которых ветер рвал…», и как они узнаются, когда мы читаем в первой главе второй части романа Островского: «Шли триста по безлюдным улицам».
Дальше Венгров приводит воспоминания добровольного секретаря Галины Алексеевой:
«… Когда я прочла Николаю заголовок статьи в «Комсомольской правде» – «Сплав в Котласском бассейне находится под ударом. Комсомол, на линию огня!», он прервал меня и взволнованно сказал: «Знаешь, о чём напомнило мне это сообщение? Вот так же десять лет назад киевские комсомольцы боролись с паводком на Днепре, спасая штабеля брёвен, которые грозила унести разбушевавшаяся река. И спасли».
Читая эти воспоминания внимательно, думается, что Галина Алексеева не совсем точно воспроизвела детали разговора. Ведь по прочитанному заголовку ещё нельзя было понять, о чём именно пойдёт речь в статье. Скорее всего, Алексеева прочитала не только заголовок, но и всю статью или хотя бы часть её, что и вызвало у Островского воспоминания или родило у писателя воображение, которое вылилось впоследствии в строки четвёртой главы второй части романа:
«Перед самой зимой запрудили реку дровяные сплавы, разбивало их осенним разливом, и гибло топливо, уносилось вниз по реке. Соломенка опять послала свои коллективы, чтобы спасти лесные богатства.
Нежелание отстать от коллектива заставило Корчагина скрыть от товарищей жестокую простуду, и, когда через неделю на берегах пристани выросли горы штабелей дров, студёная вода и осенняя промозглость разбудили врага, дремавшего в крови, – и Корчагин запылал в жару».
Вполне возможно, что не случайно к моменту разговора, описанного Алексеевой, относится письмо Островского к Р.Ляхович от 14 июня 1931 года, в котором есть такие строки:
«… В ближайшую неделю мне принесут напечатанную на машинке главу из второй части книги, охватывающей 1921 год (киевский период, борьба комсомольской организации с разрухой и бандитизмом)…».
Эти слова говорят о том, что Островский, далеко не закончив ещё первую часть романа, уже пишет главу из второй части и как раз по той теме, что отражена в статье из «Комсомольской правды», которую ему читала Алексеева. Интересно также отметить, что по воспоминаниям Алексеевой Островский не говорит ей, будто он сам с киевскими комсомольцами спасал лес и заболел после этого, а ведь это было бы естественным, случись подобное с ним на самом деле и приведи это к тяжёлой болезни на всю жизнь.
Обращает на себя внимание и другой факт не автобиографичности, а фактографичности романа, о котором тоже рассказывает Венгров в примечаниях к своей книге «Н.Островский»:
«В конце 1949 года научным сотрудником Шепетовского музея Н.Островского т. Яновской в Изяславском архиве было обнаружено «Объявление полевого суда» 13-й дивизии пехоты белополяков о расстреле 20 марта 1920 года семи революционеров-подпольщиков в Шепетовке. Этот документ и воспоминания большевика-подпольщика И.Штейнберга, которому смертная казнь в последний момент была заменена двадцатилетней каторгой, в деталях воспроизводят это трагическое событие, очевидно, положенное в основу известной сцены в романе. Среди казнённых была юная девушка Анна Нисензон, обратившаяся перед расстрелом с речью к польским легионерам».
Вспомним страницу восьмой главы первой части романа Островского, раскрывающую этот эпизод:
«Вывели из тюрьмы, наконец, Валю и тех товарищей, что к повешению. Взялись они все трое под руку. Валя в середине, сил у неё идти не было, товарищи поддерживали, а она прямо идти старается, помня Степановы слова: «Умирать надо хорошо». Без пальто она была, в вязаной кофточке.
Шварковскому, видно, не понравилось, что под руку шли, толкнул идущих. Валя что-то сказала, и за это слово со всего размаха хлестнул её по лицу нагайкой конный жандарм.