И нас бы еть своих тогда жон заставляли. —
Труды дают нам честь и похвалу на свет.
Трудом восходит вверх могущество героя,
Любовь от всех за труд приобрела Анет
За то, что хорошо она ебется стоя.
Согласно говорят — прекрасно в свете что,
Не может никогда уж дурно быти то.
Девицу умную, разумную Настасью
Весь город хвалил сей — вельми пространна снастью.
Такой лежит здесь муж — когда он умирал,
То хуй ево, как кол, в тот самый час стоял.
Все сродницы ево при смерти собралися,
Которых он ебал и кои с ним еблися.
Одной из них к себе велел он подойти,
И умираючи, еще хотел ети.
Нещастной здесь лежит, хуй бедной, горемыка,
От лютого кой жизнь окончил хуерыка.
Имеются в виду гнойные выделения при венерическом заболевании.
Лишь в Глухове узнали
Ебливицын приход,
Вздроча хуи, бежали,
Чтоб встретить у ворот.
Магистры и старшия
За нужное почли,
Чтоб все хуи большия
Навстречу к ней пошли.
А малиньким хуечкам,
Им был приказ такой,
Отнюдь бы из парточков
Не лазил никакой.
Лишь только появилась
Ебливица во град,
Пизды все взбунтовались,
Ударили в набат.
Одна пизда всех шире,
Фрейгольцева жена,
Кричит: — Где правда в мире?
Какия времена?
Магистер пиздьи глотки
Велел хуям зажать,
Набив на них колодки,
В тюрьму их посажать.
Умолк тут шум ебливой,
Окончился и бунт,
Магистер, муж учтивой,
Сказал хуям во фрунт.
Он хуй свой взявши в руки,
Спросил, отдавши честь:
— Сколько хуев от скуки
Прикажете отчесть? —
Ебливица сказала:
— Великой пост и грех,
С дороги ж я устала,
Довольно будет трех.
Это удобно петь на голос «Мальбрук в поход собрался» (знаменитая песня с имеющимися неприличными вариантами текста). «Ебливица» — не намек ли на высочайшую особу? «В блестящий век Екатерины» рождались сюжеты для стихотворных «Екатериниад», сочинявшихся также и много времени спустя (позднего происхождения — поэма о Григории Орлове, доныне бытующая в списках).
Ебливая вдова с досадой говорила:
— Почто нам тайной уд природа сотворила,
Не для ради ль того, чтоб похоть утолять?
И в дни цветущих лет нам сладости вкушать?
Когда нам естеству сей член дать разсудилась,
Так для чего она, давая, поскупилась
И не умножила на теле их везде —
На всякой бы руке у женщин по пизде,
А у мужчин хуи бы вместо пальцев были,
С какою роскошью тогда б все в свете жили!
Всяк еться б мог, еблись бы завсегда
Без всякова стыда!
Вот в чем, прекрасная, найдешь ты облегченье,
Единым кончишь сим ты все свои мученья,
Лекарство, кое я хочу тебе сказать,
И скорбь твою смяхчит, и будет утешать.
Со многими уже те опыты бывали,—
Единым способом все скорби изцеляли,
Беды забвенны все в ту сладкую минуту,
Я сам все забывал, и всю тоску прелюту.
Узря, лекарство то сколь много помогает,
Есть сладость такова, чево твой дух не знает,
Ты можешь чрез сие лекарство то узнать,
Изволь стихов слова начальны прочитать.
В последнем стихе имеются в виду начальные буквы начальных слов: это акростих, который читается «Вели себя уети» (непристойная фраза при полной пристойности самого текста стихотворения).
Промчалась весть в Валдае на горах —
В пустыне жил монах.
Преобразуяся в девицу, бес
К нему в пещеру влез.
Монах, увидя то, вскочил
И хуй вздрочил,
Оставя книгу и очки,
Разъеб он чорта тут в клочки!
Едва чорт встал
Монаху так сказал:
— Отец, претолстыми хуями
Воюешь ты прехрабро с нами. —
С тех пор уж черти по миру не бродят
И чернецов в соблазн уж не приводят.
Ужасна им чернецка власть —
Боятся, чернецу чтоб на хуй не попасть.
Можно сказать, ситуация отца Сергия в повести Л. Толстого. В «Девичьей игрушке» много антиклерикальных пассажей, но вот здесь манах-отшельник обрисован сочувственно и даже дружественно.
Случилось старику в гостях приночевать,
А где? Нет нужды в том, на кой чорт толковать, —
На свадьбе, на родинах,
Да пусть хоть на крестинах;
Вот нужда только в чем седому старичище,
Молодка тут была, собой других почище.
Молодка не дика,
Хуй встал у старика,
А хуй уж был такой, как нищева клюка.
Однако ночь ему не спится,
Старик встает, идет искать напиться,
Не в кадке он пошел черпнуть ковшом кваску,
А к той молодке, что и навела тоску,
Она спала тогда уж в саму лутчу пору —
Отворен путь к пизде,
И нет нигде
Запору.
Затресся старый хрыч, хуй стал ево как кол,
Он шасть ей за подол
И непригоже цап молодушку за щорстку!
Над сонною пиздой хрыч старой ликовал,
Хуй чуть не заблевал,
Старик пришел в задор такой, что до зарезу.
«Что, — мнит, — ни будет мне, а сух я прочь не слезу!»
Рубаху только лишь молодке засучил —
С молодки сон сскочил,
Та слышет не мечту, не сонну грезу,
Подумала сперва, что кошка ищет крыс,
Кричала кошке: Брысь!
Но как опомнилась, зрит вместо кошки буку,
Схватила у себя меж ног той буки руку:
— Кто тут, — она кричит, — ах, государи, тать!
Хотела встать,
Покликать мать.
Тут струсил мой старик, не знал куда деваться,
Не знал чем оправдаться.
— Не бось, — сказал, — я ничево не утащу,
Хотелось мне попить, я ковшичка ищу.
Восплачьте днесь со мной, парточные пределы,
Гузена область вся, муде осиротелы,
Дремучий темный лес, что на мудах растет,
Долина мрачная, откуда силной ветр идет.
Возчувствовавши я бабонами мученья
Пахи несчастныя с задору и терпенья,
Ты, гашник на портках, ты, гульфик на штанах,
И вы, сидящие площицы на мудах,
Восплачьте днесь со мной, восплачьте, возрыдайте,
Коль боли у вас нет, так хую сострадайте!
Румянейшая плешь, злосердою судьбиной
Лишился я тебя, мой друг, мой вождь любимой!
Отпала от меня. Тебя — ах! — смерть взяла.
Прелютым танкером, плешь, прочь ты отгнила…
Плешь — головка фаллоса, «…бабонами…» — бубонной опухолью. «Пахи несчастныя» — паха несчастного («паха» — пах).
Прости мою вину, почтенная пизда,
Осмелилась писать к тебе, что есть елда.
Хуй чести знать еще хоть не имеет.
Однако почитать достоинство умеет.
Он, слыша о тебе похвальну всюду речь,
И для того к себе лишь в дружбу мнит привлечь,
С таким же чтоб об нем ты мненьи пребывала,
Какие ты ему собой, пизда, влияла.
Желание ево ни в чем не состоит,
Как только изъяснить, что он всегда стоит,
Тобою ободрен как крепость получает,
Как новыя тобой он силы принимает,
Как в мысль когда, пизда, ему лишь ни придешь,
Из мысли ты ево никак уж не уйдешь…
Могущая пизда, сияюща лучами,
Имеюща приязнь с почтенными мудами,
Писание твое принять имела честь
С восторгом радостным, и оное прочесть.
Прочетши, оное творю благодаренье
За то, что ты явил свое мне похваленье,
Которого однак совсем не стою я…
И элегия и эпистолы написаны александрийским стихом, что согласуется с прикрепленностью данной формы к этим жанрам в XVIII в. Разнообразнее метрико-строфический репертуар од: наряду с привычными и традиционными решениями (приводившийся пример с одой Баркова «Утренней заре»: «Уже зари багряной путь…») — неожиданно-нестандартные версификационные ходы, так что, при низком к тому же содержании, «ода» становится столь же мало похожей на оду, сколь мало приводившийся выше «сонет» похож на сонет.
Встань, Ванька, пробудися,
День радости настал,
Скачи, пой, веселися,
На землю плод твой пал.
Днесь кровь твоя лилася,
Танюшка родилася!
Умножилось число блядей.
Три выпей вдруг стакана
И водки и вина,
Да здравствует Татьяна —
Утех твоих вина.
Беги скорей умыться,
С похмелья ободриться,
На лиговский спеши кабак.
А ты рости скорея,