В доме всё заросло пылью и пустотой. Наверху под крышей перебегали лёгкие шорохи. Мыши. Ну, пусть. Что с того? Какая разница? Натуральные мыши в доме из натурального дерева. Мне нечего было делать в спальне, кабинете, библиотеке и его мастерской. Там ещё стоял мольберт с «Выброшенными бурей», где мы лежали на чёрном песке неведомого берега, опутанные багровыми водорослями, едва дотягиваясь друг до друга, сцепив пальцы. Ещё вдвоём.
На кухне автомат соорудил мне ужин без затей — линия доставки продуктов активизировалась автоматически, как только закончился срок гражданской изоляции, как это теперь называлось. Даже виски — а вот этого удовольствия мне не перепадало в течение трёх лет.
С полным стаканом в руке сидеть при свете вечереющего окна и камина, в котором над симуляцией дров плясало невзаправдашнее пламя.
Это был наш дом. Он всегда был только наш, мы выбрали проект и купили его вместе, ещё до той истории, до болезни. Хайле нарисовал цветущий магнолиевый сад, и точно такой мы устроили на нашем участке, и даже несколько деревьев были подлинные и цвели на две недели раньше остальных, мы специально так заказали. Мы дожидались цветения настоящих магнолий и устраивали праздник на двоих под белыми звёздами распустившихся восковых, фарфоровых цветов.
А теперь этот дом был мой.
По-настоящему меня все эти годы утешало только одно: на этот раз он не заметил, как умер. Хорошо. Думаю, первого раза ему хватило с лихвой.
Дождь наконец собрался, широкие листья магнолий задрожали, покрылись лаковым блеском, с них скатывались струи и били в подоконник (специальный заказ, в отличие от нынешних, он не поглощал стук капель, наоборот, озвончал его), в жёлтые плиты дорожки (дорога, мощёная жёлтым кирпичом, волшебник страны Оз). Потом он утих, в тучах немного поворчало, но гроза не решилась.
Всё стихло. Даже на чердаке (у нас в доме был настоящий чердак) перестали возиться. Темнело.
Смутное движение между ветвей и сумерек застало врасплох. Как привидение — тёмная напряжённая фигура и белое лицо с закушенными губами. Дважды умерший, не имеющий права жить. Виски колом встало в горле, стакан выпал из пальцев и покатился по ковру, руки рванулись к раме. Это был он. Всё равно который, мёртвый или живой, настоящий или подделка. Не может быть подделки Хайле.
Рама со скрежетом оторвалась, визжа, взлетела, сырость наполнила лёгкие, пряная сырость заброшенного сада. Теперь стало видно, что одежда на нём мокрая насквозь. Неизвестно, сколько времени он уже стоял здесь.
— Простудишься!
— Я?
Мы сидели на полу у камина, старая моя куртка, ещё с наших походов в горы, укутывала его плечи, на голых коленях вздрагивали блики.
— Не верю.
— Как хочешь.
Он был готов уйти сию минуту. Не на чердак, где провёл почти три года, дожидаясь меня, а куда угодно: в пустыню, добровольно сдаться властям или что там ещё.
Так его и отпустили.
— Как же ты всё это время?
— Никак.
— На чердаке?
— И в библиотеке.
— Но ты же не мог пользоваться доставкой. Что ты ел?
— А зачем мне? У меня ведь солнечные элементы.
— Да, правда.
— Кто я?
— Мне всё равно.
— Я не Хайле.
— А кто же ты ещё?
Ему было очень страшно, когда он очнулся на складе, среди сотен таких же, ожидающих демонтажа инактивированных андроидов, объявленных вне закона. Сначала он надеялся вот-вот проснуться, потом решил, что сошёл с ума. Потом понял. Недаром мы читали Брэдбери и Шекли, Саймака и Филипа Дика. И Кларка с его космонитами. И те стихи:
И будешь ты уже не мной когда-нибудь…
Просто был допущен совсем маленький, совершенно незначительный брак. Та самая кнопка. Она не сработала до конца. Он отключился на несколько часов. Очень редко, но так бывает. Один раз на миллиард, что ли. По крайней мере, такова вероятность. Меня предупреждали. Об этом всегда предупреждают, но никто не обращает внимания, естественно. Но вот как ему удалось выбраться?
— Дружочек…
— Хочешь, уйду.
— Дурак.
Он завозился, вылезая из куртки.
— Прости. Ты умница. Плевать мне на полицию, законы и всё, что там ни на есть. Никто ведь теперь и не узнает? Тебе придётся прятаться.
— Если ты боишься…
— Я не боюсь. Я боюсь только потерять тебя.
— Кого меня?
— Тебя.
Тут мне пришло в голову…
— Хайле! Ты ведь не хотел возвращаться, когда всё понял?
— Всё — что?
— Ну, всё про себя.
— Скажи это как есть: понял, что я — робот. Ну, скажи. Слабо?
— Перестань.
— Слушаюсь.
— Прекрати! Если уж ты вернулся, значит, всё уже сам решил. Зачем изводить меня и себя?
— Ничего я не решил. Просто мне некуда больше было идти.
— Да. Конечно.
— Если бы сразу — не пришёл бы сюда. А потом я сообразил, что тебя должны были упечь на эту… изоляцию. Ох, и свинья же я! Как ты-то?
— Да что мне сделается? Потом. Говори о себе.
— Ну я и пришёл сюда. Перечитал тут всё про это. Понял, что года три как минимум спокойной жизни мне обеспечено. Думал, потом смоюсь. Но я с самого начала знал, что… Господи, да кто же я? Ниэсс, я не могу уйти, я не могу без тебя. Я же… люблю. Меня же так и сделали.
— Никто этого не делал. Понял? Тебе только сделали новые руки, ноги и глаза и всё остальное, а это, вот это самое, любовь и душа — это всё твоё.
Конечно, не сразу. Не сегодня и, может быть, ещё не за этот год. Но мне всё равно удастся убедить его, заставить поверить, просто потому, что это и есть чистая правда, в то, что он, вот именно он, кто бы он ни был, — а он ведь Хайле и никто другой — он единственный, кто нужен мне в мире, пусть даже только в книгах бывает, чтобы человек любил андроида. А у нас будет — любовь.
И не иначе.
Винтер Виталий Федорович RPM2000vitas@yandex.ruБратья по разуму
«Две вещи действительно бесконечны: Вселенная и человеческая глупость. Впрочем, насчёт Вселенной я не уверен»
От редакции: Как известно, рутинную работу люди склонны передоверять машинам. Нет-нет, ни о каких восстаниях роботов тут и речи нет — старенький бортовой вычислительный модуль честно выполняет свою работу и даже не очень обижается на эпитеты вроде «тостера» или «миксера». Другое дело, что у машины в нетривиальных ситуациях совсем иная логика, чем у человека…
А. Эйнштейн
Слабый свет далёкого солнца, попадая внутрь рубки управления через узкие щели смотровых иллюминаторов, отбрасывал причудливые тени на многочисленные консоли управления и сидящего в глубоком противоперегрузочном кресле пилота. Чёрный комбинезон — униформа службы расчистки трасс проходящих через пояс астероидов — был почти незаметен, сливаясь с полумраком, царившим в рубке и нарушаемым только слабым блеском солнца да нейтральным свечением мониторов. Астронавт БиллиБоб Лэзи потянулся в кресле и сладко зевнул, пытаясь окончательно проснуться от послеобеденной дремоты. Протерев глаза, он уставился на мерцающие в полутьме экраны, пытаясь определить, где они теперь находятся. Не найдя ответа в редких, кружащихся в броуновском движении мыслях, обратился к бортовому вычислительному модулю — windows spas vista; искусственный интеллект, впрочем, предпочитал, чтобы его называли vini, — но Билли-Боб был скептически настроен к желаниям безмозглого калькулятора. Ещё раз зевнув, он спросил:
— Ну, форточка, куда ты нас опять затащила?! — сказал он, пристально глядя в прозрачные оптические линзы-окуляры vini. После небольшой задержки из динамиков раздался поквакивающий голос искусственного интеллекта:
— Мы находимся, согласно приказу от 27.01.2088, в заданном квадрате 291В3 в 2,1876 астрономических единицах от Солнца, проводится сканирование сектора для устранения возможных помех в навигации на трассе Юпитер-Марс. Хочу заметить, что искусственному интеллекту пришлось продолжать выполнение поставленных задач без участия члена экипажа, который не был доступен в рабочее время, находясь вморфальномотключении.Соответствующая запись занесена в бортовой журнал.
Билли-Боб поморщился, словно проглотил целиком лимон.
— Болталка, у тебя что, живность завелась? — сделав паузу, он с выражением продолжил. — Запомни: пилот никогда не спит — он отдыхает и набирается сил!
В динамиках пискнуло:
— Неизвестное использование термина «живность». По отношению к электронному вычислительному модулю искусственного интеллекта класса vista spas использоваться не может. Единственным живым организмом, находящимся в 48 м2 жилых помещений траулера «Сириус», является член экипажа Би……
Билли-Боб прервал излияния vini:
— Помолчи, железка, а то у меня от твоего жужжания уже голова болит.
И задумчиво продолжил:
— Правду мне сменщик говорил, что астронавты делятся на две категории: одни тебя не знают, а другие не любят. Ты только то и можешь, что тарахтеть, лучше бы освещение в рубке починила, а то нормального света вторую вахту нет.
Из динамиков обиженно проквакало в ответ:
— Освещение рубки состоит из трёх световых панелей, подключённых к общей сети электроснабжения. Неисправность световых панелей является hardware problem. Невозможно выполнение поставленных задач…
Билли-Боб радостно потёр руки:
— Ну ничего-то ты не можешь, нет в тебе, тостер, полезности — только вентилятор, чтоб комаров засасывать…
Динамики дико взвизгнули:
— Комары — организмы биосферы Земли — на борту корабля не обнаружены. Проводится проверка кулеров охлаждения ЦПУ, — секундная пауза, во время которой Билли-Боб успел только открыть рот, как vini затараторил вновь, — невозможность попадания посторонних предметов орнитопторного происхождения в систему охлаждения. Сканирование обнаружило только один организм — астронавта БиллиБоба и большое количество бактерий, паразитирующих на данном организме вследствие плохой гигиены.
Билли-Боб наконец смог прервать обнаглевшего напарника: