ыми вещами, как мы воспринимаем их сегодня, а неуместными, чужеродными явлениями, чьи чудовищные силуэты возмущали современников. Английские рабочие трудились по четырнадцать часов в день. На фабриках использовался труд пятилетних детей. За каких-то полвека жизнь англичан сделалась убогой: вместо безмятежной счастливой сельской идиллии – прозябание в тесных зловонных лачугах городских предместий. В то же время поднимается и крепнет буржуазия – корыстная, стремящаяся к еще большему обогащению и власти. Для этой новой элиты с еще не сформировавшимися вкусами машины производят массовые произведения искусства, мебель с имитацией резьбы и типовым декором. Уродство господствует. Чудовищная мебельная обивка времен королевы Виктории возмущала современников, но новое индустриальное искусство образца 1900 года, так называемая «вермишель», было еще ужаснее.
Ничего удивительного, что, столкнувшись с таким уродством и такой нищетой, некоторые молодые люди искали убежища в культе Красоты. Самое забавное, что первые эстеты, восстав против ненавистного им времени, оказываются его образом и подобием. Корыстная и рациональная Англия, презираемая всем сердцем, оставила на них глубокий отпечаток.
Рёскин, к примеру, выходец из типичной английской семьи образца 1820 года. Его отец был крупным торговцем, импортировавшим испанские вина. В его характере прекрасно уживались суровая нетерпимая религиозность, хватка предпринимателя и любовь к живописи – исключительно английская смесь. Мать же была воплощением пуританки великой эпохи.
«Я видел, – рассказывал Рёскин, – как мать целый день, от рассвета до заката, разъезжала на автомобиле, никогда не опираясь о спинку сиденья».
Сына она воспитывала со всей суровостью и твердостью. Покупку игрушек миссис Рёскин считала грехом, и у маленького Джона их никогда не было. По воскресеньям картины, висевшие в доме, были повернуты к стене. Каждый день сын должен был читать ей вслух главу из Библии. Она следила за интонацией и не допускала ни малейшей неточности. Мальчик начинал с первой главы Книги Бытия и заканчивал последней строфой Апокалипсиса. Не имея ни игрушек, ни друзей, он целыми днями бродил по саду, с мечтательным любопытством наблюдая за птицами, цветами, изменчивыми облаками. В плохую погоду он мог бесконечно рассматривать рисунки на стенах своей комнаты. В три с половиной года, встав на стул, он уже произносил короткую проповедь. Родители слушали его с тщательно скрываемым восторгом и думали, что сын когда-нибудь станет епископом. Они взяли его с собой в путешествие. Господин Рёскин любил вести дела с коллекционерами картин, и, если какой-нибудь хозяин поместья, покупавший его порто, имел в своем собрании Веласкеса, наш торговец был на седьмом небе от счастья.
Прожив какое-то время в Англии, Джон отправился во Францию, а затем изъездил почти всю Европу. Он по-прежнему любил природу и подолгу созерцал ее. Родители опекали его так ревностно, что мальчик никогда не учился в школе. Когда же ему пришло время отправиться в Оксфорд, Англия стала свидетелем невиданного доселе зрелища: в университет молодого человека сопровождала мама. Но право же, тревожиться ей было решительно не о чем: Оксфорд не знал еще столь идеального студента. Карточных игр он страшился, как геенны огненной. По вечерам никуда не ходил. Никаких травм опасаться не следовало, поскольку спортом он тоже не занимался. Единственное, на что семейство условилось тратить деньги, – это покупка картин: отец дарил Джону по одной на каждый день рождения. Но миссис Рёскин так и не смогла решиться покинуть сына. Ей хотелось быть свидетельницей его успехов. Она уже воображала блестящую карьеру сына: он будет писать стихи, столь же прекрасные, как у Байрона, но еще и назидательные, станет произносить проповеди, столь же блистательные, как у Боссюэ[90], но протестантские, в сорок лет сделается епископом Вестминстера, а в пятьдесят примасом Англии.
В действительности же карьера его оказалась совсем иной. Выйдя из Оксфорда, юный Рёскин задался вопросом:
– Для чего я создан?
И сам себе ответил:
– Я создан, чтобы распространять и разъяснять доктрину.
Эту доктрину он сформировал и развил за годы своего плодотворного и сосредоточенного отрочества. Ее изложение вы отыщете в прекрасной книге господина Андре Шеврийона[91]«Философские взгляды Рёскина». Я все же отмечу некоторые моменты, имеющие отношение к нашему сюжету, и сделано это будет в нескольких аксиомах.
Аксиома первая (проистекающая из наблюдений за природой): «Мир прекрасен. Художник ничего не должен измышлять, он должен подражать тому, что уже существует. Жизнь свою надлежит посвятить созерцанию красоты».
Затем следует вторая аксиома (тут уже ясно виден пуританин, с детства читающий Библию): «Наслаждение от созерцания прекрасного, – так размышляет этот пуританин, – не является ли оно греховным наслаждением? Имею ли я на него право?» Это не греховно, отвечает себе Рёскин, поскольку прекрасное есть благо. А художник всего-то и должен, что отыскать божественное под видимой оболочкой. Подражать природе – значит воспевать Господа. «Прекрасное – это знак согласия с волей Провидения». Все красивые женщины суть ангелы, и тому имеется доказательство: утратив однажды свою ангельскую природу, они тут же становятся менее красивы.
Аксиома третья: «Созерцание прекрасного не обязательно эгоистично». В нем может таиться секрет всеобщего счастья, и даже счастья народа, который Рёскин так ценил, при условии, что мастер и мастеровой, как в Средние века, – один и тот же человек. Да, рабочий на нашем заводе несчастен, признавал он, но оттого, что он занимается механическим трудом. Когда мы видим в наших домах эти лампы, вазы, стулья серийного производства, нетрудно представить себе, как несчастливы люди, вынужденные их производить. И напротив, взгляните на соборы, на это многообразие статуй и украшений, и вы тотчас же почувствуете счастье мастера, их создавшего. Человеку подобает заниматься ручным трудом, который направляется разумом.
Эту доктрину Рёскин проповедовал всю жизнь через книги, лекции и даже собственные поступки.
Неподалеку от Оксфорда имелась старая разбитая дорога, на которую жаловались фермеры. Рёскин, будучи профессором искусств университета, предложил студентам подать пример физического труда и помочь отремонтировать дорогу. В течение нескольких недель местные жители наблюдали, как профессор и его ученики орудуют лопатами. Молодые люди приходили с большим удовольствием, потому что затем Рёскин приглашал их к себе и устраивал домашние конференции за чаем. Вот только дорога день ото дня становилась все хуже и вскоре сделалась самой ужасной во всем королевстве. Тогда профессор пригласил собственного садовника, и тот, имея, в отличие от хозяина, практические навыки, привел проезжую дорогу в более или менее пристойное состояние.
Итак, идея избавить мир от уродства, призвав на помощь своего садовника, прекрасно характеризовала Рёскина: дабы иметь право наслаждаться красотой мира, следовало сделать мир прекрасным для всех. Этому он и хотел посвятить жизнь.
И он мог себе это позволить. Отец скончался, оставив огромное состояние – сто пятьдесят семь тысяч фунтов. Нужды Рёскин не знал. Он был одинок. Он женился, но неудачно, поскольку совершил ошибку: взял в жены женщину, которая картинам предпочитала светское общество. Затем он совершил еще одну ошибку: пригласил к себе в поместье художника Милле[92], чтобы тот написал его портрет. Это была двойная ошибка, поскольку Милле был плохим художником и красивым мужчиной. В результате этой двойной ошибки миссис Рёскин стала миссис Милле. Одинокий, сказочно богатый Рёскин решил употребить свое состояние на то, чтобы сделать мир достойным своих соборов. Начиная с этого момента его щедрость не знает границ. Количество его стипендиатов по всей Англии исчисляется сотнями. Всякий раз, получив звание профессора рисования в какой-нибудь школе, он, дабы поощрить учеников, дарил этой школе собрание рисунков художников из собственных коллекций. Во многих школах для девушек пожертвования Рёскина тратились на выборы королевы мая, а от него лично она получала золотой крестик и четыре десятка томиков его сочинений, которые ей надлежало распространить среди подруг по своему выбору; когда была возможность, при вручении премии он присутствовал лично. Ибо несчастный господин Рёскин ужасно любил общество молоденьких девиц и постоянно находился в невинной романтической связи с какой-нибудь из них. Особенно он был привязан к Рози Латуш, одной из своих бывших учениц, и после долгих прогулок по аллеям сада даже сделал ей предложение. Ему было пятьдесят три года, ей двадцать четыре. Возраст как раз препятствием не являлся, но девушка была глубоко религиозна, а Рёскин уже перестал верить. Веру своего детства он утратил по одной забавной и совершенно «рёскиновской» причине: он открыл для себя Веронезе. Поскольку, как он говорил, искусство Веронезе, искусство чувственное, лишенное моральной подоплеки, превосходит искусство Фра Анджелико, я не могу более верить. Рози Латуш не желала ни выходить замуж за неверующего, ни даже видеть его, она отвернулась от Рёскина, посулив встречу на том свете.
«Что толку? – с грустью размышлял Рёскин. – Я желал ее именно на этом свете. Оказавшись на небесах, я хотел бы беседовать с Пифагором, Сократом, с Валерием Публиколой, там о Рози я даже и не вспомню! Пусть она об этом и не думает. Так какое мне будет дело до ее серых глаз и розовых щек!»
Стремясь иметь что-нибудь, что привязывало бы его к этой жизни, он решил основать так называемую Гильдию святого Георгия, то есть объединить всех англичан, которые ради прекрасной Англии, свободной от влияния современной «машинной» цивилизации, готовы были бы пожертвовать на это десятую часть своего состояния. На территории гильдии не должно было быть ни машин, ни железной дороги; никакой праздности, как, впрочем, и всякого рода свободы; никакого равенства – напротив, уважение к превосходству.