Эрмантье спросил не без робости:
— А как она на практике?
— Прекрасно, — ответил Юбер. — Эквивалент дневного света.
— Включите ее.
— Но…
— Это неважно. Включите… На ночном столике стоит лампа.
Он услыхал, как Юбер что-то передвигает, и подошел с вытянутыми вперед руками.
— Сейчас трудно по-настоящему оценить, потому что ставни не закрыты, — заметил Юбер.
— Уверяю вас, это не имеет значения, — тихо молвил в ответ Эрмантье. — Она горит?
— Да.
Эрмантье сомкнул веки за темными стеклами очков, изо всех сил стараясь представить себе лампу, сияющую, как ясный день.
— Ну и намучился я с ней! — прошептал он. — Сколько пришлось работать! Выключите, Юбер.
Послышался щелчок.
— Спасибо. А теперь расскажите обо всем подробно. Дело это нужно провернуть живо, ясно?
— Наши агенты выедут недели через две, — сказал Юбер.
— А почему не сейчас?
— Зачем торопиться? Сейчас ведь только начало июля.
— Ну и что? Нельзя терять ни минуты. Вы продумали рекламу?
— Разумеется. Я подготовил проспект со всеми данными лампочки и перечнем ее основных преимуществ…
— Скверно! Это не будет иметь успеха. Закажите рекламный плакат… С лампой в верхнем углу, справа… с огромной лампой, сверкающей, точно солнце… а внизу, слева… цветы, целое поле цветов, например гелиотропов, и все они обращены к свету… Вы понимаете, что я имею в виду! И побольше красок, черт побери! Чтобы все стены полыхали! И еще найдите какую-нибудь броскую, бьющую в самую точку фразу…
— Вы не боитесь, что плакат… такого рода плакат… будет несколько… как бы это сказать…
— Да говорите же: вульгарным! А это как раз то, что нужно. Я хочу добраться до крестьянина на ферме, до угольщика в его хибарке, до ночного сторожа в каморке. Я хочу, чтобы моя лампа стала такой же популярной, как батарейка «Вондер» или ветчина «Олида».
— Вопрос спорный, — заметил Юбер.
— Да нет же, мой дорогой Юбер. Я абсолютно прав. Это ясно как Божий день.
Эрмантье смеялся, сунув большие пальцы под мышки, а остальными барабаня по груди. По жилету его рассыпался пепел, одежда помялась, но он выглядел таким огромным, широкоплечим, таким могучим, что подобная небрежность, казалось, лишь подчеркивала его жизнестойкость и полнее раскрывала его личность. Только темные очки нарушали общую картину, смахивая на маскировку.
— Набросайте мне небольшой отчет, — продолжал он. — Когда вы собираетесь приехать к нам туда?
— Вероятно, недели через две. Я хочу воспользоваться праздником и взять несколько дней.
— Прекрасно, значит, у вас есть время. Только поменьше болтовни! Смету возможных расходов, обзор текущих дел и макет с соответствующей рекламой… Попробуем что-нибудь придумать сообща… Объявите конкурс на заводе… Я чрезвычайно доволен, Юбер. Дайте-ка мне лампу.
Он сжал ее, еще теплую, в руке, она была не тяжелее крохотного воздушного шарика.
— За нами будущее, старина, если только мы сумеем опередить их. Мы им покажем, уж поверьте мне. Через полгода вы будете благодарить меня за то, что я им не поддался. Мы сильнее их, Юбер, запомните это хорошенько… Так-то вот! И привезите-ка мне туда три дюжины этих лампочек. Я хочу, чтобы вся вилла была освещена ими. О! Я знаю, о чем вы думаете. Но мне будет приятно. А теперь ступайте. Вам еще подписывать почту, собирать начальников служб. Счастливчик! А меня тем временем увозят в Вандею, точно больного. До скорой встречи, мой дорогой Юбер. Я в самом деле очень доволен.
— До встречи, дорогой друг. Выздоравливайте.
Юбер вышел, до Эрмантье донесся какой-то шепот из коридора.
— Кто там разговаривает? — спросил он громовым голосом, от которого все немного робели.
— Это я.
— Кто я?
— Марселина, новая горничная.
— В чем дело?
— Какой-то господин хочет вас видеть. Говорит, ваш друг.
— Разве вам не сказали, что я никого не желаю принимать? — рассердился Эрмантье.
— Да, мсье… Только этот господин настаивает… Господин Блеш… Он уверяет, будто бы…
— Как вы сказали? Блеш? Так впустите же его, черт побери!
Блеш! А день, видно, и в самом деле выдался неплохой. Эрмантье двинулся к двери, наткнулся на стену и нашел выход в тот самый момент, когда на пороге появился Блеш, так что они чуть было не наскочили друг на друга.
— Ришар, старина? — взволнованно шептал Блеш. — Дружище мой верный…
— Извини меня, — сказал Эрмантье. — Должно быть, ты слышал, как я кричал. Сам понимаешь теперь!.. Не желаю, чтобы на меня являлись глазеть, как на диковинного зверя. Некоторым это доставило бы огромное удовольствие… Я даже из дома ни ногой… Но ты… ты другое дело!
— Я был в Шотландии, когда узнал о твоем несчастье. Так, значит, это правда, старина Ришар… Надежды нет? Ты и в самом деле ослеп?
— Полностью… Садись… И смотри сам.
Эрмантье снял очки, и Блеш увидел его страшные глаза, зашитые веки, превратившиеся в красноватую черту, опаленные брови, шрамы, ползущие к вискам и щекам.
— Ах ты, бедняга!
— Что, очень безобразно? — спросил Эрмантье. — Сколько бы я ни ощупывал, толком представить себе все равно не могу.
Сжав руки, Блеш наконец собрался с духом и пробормотал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно:
— Нет… Не так уж безобразно… особенно когда ты в очках… Да и то надо знать, уверяю тебя… Но как же это случилось? Рассказывали о каком-то взрыве…
— Граната, — сказал в ответ Эрмантье. — Ты ведь знаешь, у нас большое поместье в Вандее, возле Марана, на побережье. Во время войны там были немцы. Они наполовину уничтожили парк, разрушили часть стены… Все надо восстанавливать, ну, или почти все… Так вот, этой зимой я заскочил туда, чтобы договориться обо всем с подрядчиком. А для начала решил сам немного полазить. Уж ты-то меня знаешь! Я разгребал землю возле бывшего дота. Моя лопата наткнулась на гранату, зарытую в земле. Не знаю, как я остался жив. Чудом.
— Ты всегда был такой деятельный, — заметил Блеш. — А как же теперь твои заводы? Думаешь, тебе удастся…
— До сих пор… я как-то не думал об этом. Потрясение было слишком жестоким! Да и теперь еще придется уехать на месяц в отпуск. Меня замещает Юбер.
— Юбер?
— Да, Юбер Мервиль.
— Я с ним незнаком.
— И то верно, тебя же не было во Франции, когда он стал моим компаньоном… Вот уже два года. Все очень просто. Это было в августе сорок шестого. Мне требовались новые капиталы. А Юбер только что получил большое наследство… Я знаю, он звезд с неба не хватает, но, между нами, у него есть то, чему сам я так и не смог научиться. Манеры, понимаешь… И говорить умеет. Я его использую для деловых переговоров. Хотя, конечно, мне не терпится снова взять дело в свои руки. Тем более что картель собирается задать нам жару. Представляешь, мои основные конкуренты вошли в коалицию. Они надеялись, что и я к ним примкну…
— А твоя жена? Она не может тебе помогать?
— Кристиана? Да ты ведь ее знаешь. Тут она председатель, там секретарь, еще где-то казначей… Нет, Кристиана — женщина, что называется, чрезвычайно занятая.
Эрмантье ощупью отыскал спинку своего кресла и тяжело опустился в него.
— Все, как прежде, — прошептал он. — Я делаю деньги. Они их тратят. Мой брат… Помнишь Максима?
— Этого баловня? Еще бы! Хотя с тех пор прошло немало времени… Что с ним сталось? Как его сердце? Помнится, вы очень беспокоились на этот счет.
— От него можно ожидать чего угодно. Это ребенок. Сущий ребенок… Тебе ни за что не угадать его последнего увлечения… Можешь себе представить — джаз. Да-да! Он играет на саксофоне. Сам посуди, хорошо ли это для его здоровья? Кристиана просто вне себя. Еще бы, ее деверь — шут гороховый! Что же касается Жильберты, моей падчерицы, то она решила вдруг заняться философией. Готовит какой-то диплом. И хотя меня в такие вещи не посвящают, я знаю, что она обручилась с каким-то там архитектором. Проводит каникулы в семействе молодого человека, у которого, разумеется, ни гроша за душой. Стало быть, еще одного придется посадить себе на шею. На это папаша Эрмантье пока годится. И при всем том они желают, чтобы я отдыхал! Им кажется, что завод может работать сам по себе.
— Все готово! — крикнула Кристиана с лестницы.
— Сейчас иду, — ответил ей Эрмантье. — Нет, старик, побудь еще немножко. Пускай теперь они меня подождут.
— Я рад, что повидал тебя, — сказал Блеш. — Жаль только, что ты в таком состоянии. В прошлый раз ты, помнится, был гораздо лучше. Я не о твоих глазах, не о физическом здоровье. Речь о твоем настроении.
— Что поделаешь! — вздохнул Эрмантье. — Семейное бремя вообще вещь тяжелая, а уж о моем и говорить нечего. Особенно теперь! Оставайся холостяком, старик! А если все-таки надумаешь жениться, не вздумай брать в жены вдову директора, уж поверь мне. Сколько бы ты ни старался — удвоишь, утроишь капитал, к тебе все равно будут относиться, как к мальчику на побегушках… Ну, а у тебя-то самого как дела? По-прежнему занимаешься журналистикой?
— Да. Заехал вот повидаться с матерью и сегодня вечером опять уезжаю в Вену. Профессия утомительная, что и говорить, но я не променял бы ее ни на какую другую.
— Даже на мою?
— Даже на твою.
Они рассмеялись.
— Подумать только! — сказал Эрмантье. — Кто бы мог предположить, когда мы оба ходили в школу на улице Сержанта Бландана, что ты станешь известным журналистом?
— А ты — промышленным магнатом!
— Ну уж! Магнатом! Не будем опережать события. Хотя, конечно, чем черт не шутит. А что мне остается, кроме честолюбия?
За окном раздался автомобильный гудок.
— Слышишь? — заметил Эрмантье. — Они готовы. А значит, и я должен быть готов.
— Кого ты берешь с собой?
— Жену, горничную и шофера. Максим подъедет на неделе. А Юбер попытается заскочить на праздник Четырнадцатого июля.
— Вы не скоро доберетесь. Сколько туда? Километров семьсот?
— Семьсот пятьдесят. Но Клеман водит хорошо, да и машина послушная. «Бьюик»! Кристиана не могла удовольствоваться французским автомобилем. К ночи доберемся.