Кстати, такие труппы, прежде чем выступить в городе, должны подать в магистратуру прошение относительно права на это. Обычно для получения разрешения, артистам необходимо показать свой репертуар, или часть репертуара перед высоким советом, или комитетом, состоящим из чиновников, делегированных советом. Зачастую от актрис ожидают конфиденциального выступления для более тщательной, если можно так выразиться, «проверки» перед этими отобранными чиновниками. Если труппа одобрена, то уплатив определенный налог в казну, она может получить лицензию.
Ни одной труппе не разрешат выступить в городе, если у нее нет такой лицензии, действительной, обычно, в течение пяти дней Горенской недели. Иногда они выдаются на одну ночь или на одно конкретное выступление. Кстати возобновить такую лицензию в течение данного сезона, труда не составит, надо лишь уплатить все тот же налог. Ну и конечно, в связи с этими взносами на лицензирование, взяточничество рассветает махровым цветом. Это особенно актуально, когда лицензированием занимаются небольшие комитеты, а то и вовсе их полномочия отданы на откуп, таких людей, как распорядители городских развлечений или мастера банкетов. Впрочем, из того, что за лицензию предстоит кроме официального налога уплатить еще и мзду, уже никто и не делает особой тайны. Существует даже довольно понятная шкала взяток, базирующаяся на типе труппы, ее предполагаемых сборах, сроке лицензии, и так далее. Эти сведения настолько открыты, и так хорошо известны, что, похоже, о них нужно думать скорее как о таксе или взносах за услуги, чем как о взятках. Большинство чиновников занимающихся городскими увеселениями расценивают их как вполне честный побочный доход его конторы.
А женщина все пыталась вырваться из рук охранников. Она даже попыталась пнуть одного из них.
— Прикажите этим негодяям отпустить меня! — потребовала она.
Теперь уже и я оторвался от обдумывания очередного хода и уставился на нее. Женщина сердито сверкала глазами то на Самоса, то на меня поверх своих вуалей.
— Немедленно! — крикнула она, топая ногой.
Самос незаметно кивнул своим охранникам.
— Так-то лучше! — сказала она, сердито отскакивая от охранников, делая вид, как если бы она, освободилась сама.
Она раздраженно пригладила свои длинные, шелковые, расширяющиеся книзу рукава. При этом, я успел заметить, как в проеме рукавов мелькнуло весьма очаровательное округлое предплечье, тонкое запястье и спрятанная под изящной белой перчаткой кисть.
— Это — произвол! — заявила она.
А еще она носила маленькие, позолоченные сандалии. И ее шелковые одежды сокрытия, струились и мерцали в колеблющемся свете факелов. Женщина поправила свою вуаль, небрежным, почти бессознательным жестом, с головой, выдавшим ее природное тщеславие.
— И что все это означает? — с гордым видом спросила она. — Я требую освободить меня, немедленно!
Одна из рабынь, стоявшая на коленях в нескольких футах справа от нашего стола, одна из тех на ком из одежды был только ошейник непроизвольно засмеялась, но тут же замолкла и испуганно побледнела. До нее дошло, что она осмелилась смеяться над свободной женщиной!
— Пятнадцать ударов, — бросил Самос, повернувшись к охранникам и указав на провинившуюся рабыню.
Девица в страдании замотала головой, и залилась слезами ужаса. Она прекрасно знала, что под ударами, о которых шла речь, подразумевалась гореанская рабская плеть. О, это очень эффективный инструмент для наказания женщин!
Надсмотрщик наносил удары тщательно выверенными силой, местом приложения и периодичностью. В его действиях не было ничего связанного с личным отношением к этой женщине или эмоциональной составляющей. Он действовал почти с точностью циклического природного процесса или часового механизма, оставляя между ударами ровно столько времени, чтобы дать ей почувствовать боль от каждого индивидуально и полностью, и тем увеличить, и увеличить до предела, ощущения от предыдущих, при этом предоставляя женщине достаточно времени, чтобы погруженная в пучину боли, воображения и ужаса, она, жутко и остро, готовилась и ожидала следующего удара. В конечном счете, это не было избиением до полусмерти ради удовольствия. Она допустила оплошность, и была наказана. Ее лежащую на животе, на каменном полу зала просто выпороли. И она даже не смела пошевелить своим телом, реагируя на вспышки боли. Вынужден признать, что Самос был довольно милосерден с ней. Рассердись он на нее всерьез, и, возможно, ее бы уже доедали слины.
Меж тем мы вновь обратили наше внимание на женщину в шелковых, поблескивающих одеждах сокрытия, стоявшую перед нашим столом. Кажется, что в ее глазах, выглядывающих из-под вуали, поселился страх. Я не мог не отметить, что произошедшая на ее глазах порка рабыни произвела на нее неизгладимое впечатление. Она глубоко дышала. Ее груди, поднимающиеся и опускающиеся под шелком, радовали глаз.
— Могу я представить Вас моему другу, — поинтересовался Самос, — Леди Ровэна из Лидиуса?
— Леди, — уважительно склонив голову, сказал я, подтверждая представление, как это приличествовало при знакомстве со свободной женщиной, особенно с одной из таких, как Леди Ровэна, очевидно, бывшей довольно высокопоставленной особой, во всяком случае, до настоящего времени.
Она, в свою очередь, склонила голову в мою сторону, затем выпрямившись, отвечая на мое приветствие.
Лидиус — шумный, густонаселенный город, расположенный в устье Реки Лауриус, был центром оживленной торговли на севере. Многие города держат там свои склады и небольшие торговые представительства. Множество товаров, в особенности древесина и шкуры, оседают в Лидиусе, попадая туда по Лауриусу, чтобы позже быть загруженными на суда различных городов, компаний и ассоциаций для доставки на юг. Таким образам, как и следовало бы ожидать, население Лидиуса является смешанным, состоящим из людей различных рас и оттенков кожи.
Женщина выпрямилась во весь свой рост, и теперь сердито, свысока смотрела на Самоса.
— И в чем причина моего здесь нахождения? — потребовала она ответа.
— Леди Ровэна из касты торговцев, — не обращая на ее вопрос никакого внимания, пояснил мне Самос. — Судно, на котором она следовала из Лидиуса на Кос было захвачено двумя моими рейдерами. А ее капитан любезно согласился передать груз нам.
— Так в чем причина моего присутствия здесь? — сердито повторила женщина.
— Конечно, Вы знаете какое сейчас время года? — поинтересовался Самос.
— Я не понимаю, причем здесь это, — ответила она. — Где мои служанки?
— В загонах, — усмехнулся Самос.
— В загонах? — задохнулась Леди Ровэна от возмущения.
— Да, — кивнул Самос. — За них можете не беспокоиться. Они в полной безопасности в своих цепях.
Работорговцы активны на Горе круглый год, но пик их деятельности приходится на весну и начало лета. Это является результатом погодных условий на море, и большим спросом на рынке, связанным с проводимыми а это время пирами и празднованиями, ярким примером которых является «Пир Любви» в Аре, который дается в конце лета, и длится целых пять дней Руки Пятого Прохода. Кроме того, в течение этого сезона, происходят большие торги, связанные с ярмарками Ен-Кара и Ен-Вера. На них совершаются самые крупные сделки на Горе, по объему проданных женщин превышающие все остальные вместе взятые.
— В цепях? — эхом прошептала она, отпрянув и прижимая руки к груди.
— Да, — подтвердил Самос.
— Мне на голову надели мешок, — сказала она. — Я даже не знаю, где я.
— Вы находитесь в Порт-Каре, — снизошел до ответа мой друг, и женщина покачнулась так, что я забеспокоился, что она упадет в обморок.
— Кто Вы? — дрожащим шепотом спросила Леди Ровэна.
— Я — Самос, — представился он, — первый работорговец Порт-Кара.
Она, с тихим стоном, вздрогнула. Похоже, что она многое слышала о Самосе из Порт-Кара.
— У меня есть какая-нибудь надежда? — поинтересовалась женщина.
— Никакой, — усмехнулся Самос. — Снимите вуаль.
— Сделайте рабынями моих служанок, — отчаянно крикнула она. — Ни для чего другого они не годятся. Но я — свободная женщина!
— Вы думаете, что Вы чем-то лучше их? — удивленно спросил Самос.
— Да, — гордо ответила Леди Ровэна.
— Вы ничем не отличаетесь от них, — осадил ее работорговец. — Вы, также как и они, всего лишь женщина.
— Нет! — крикнула женщина.
— Снимите вуаль, будьте так любезны, — попросил Самос.
— Я слишком красива, чтобы быть рабыней, — простонала она.
— Вашу вуаль, пожалуйста, — повторил Самос, причем довольно мягко, все же она была, по крайней мере, пока, свободной женщиной.
Рабыни, находившиеся в зале, частью полностью нагие, а частью одетые так скудно, что ненамного отличались от первых, посмотрели друг на дружку. Если бы они попробовали затянуть или поколебаться, хотя бы на миг с их повиновением приказу мужчины, несомненно, их ждали бы серьезные наказания. Впрочем, они-то, конечно, уже были рабынями.
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Леди Ровэна.
— Вы — моя пленница, — напомнил ей Самос. — Думаю, Вы понимаете, что стоило бы мне отдать приказ раздеть Вас, и Вы бы уже стояли бы передо мной абсолютно голой.
Дрожащими руками женщина расстегнула булавки с одной стороны, и позволила вуали опуститься и повиснуть на булавках другой стороны.
— Откиньте капюшон, — велел Самос.
Леди Ровэна провела по голове обеими руками, как будто причесываясь, и капюшон до этого скрывавший ее золотистые волосы упал на спину. Женщина, гордо вскинув голову, освободила свои длинные косы и перебросила их себе на грудь. Ее косы, ниспадая вниз, лишь немного не доставали до ее колен.
— Расплетите волосы, Леди, — приказал Самос.
Она, опустив голову, расплела волосы и пригладила их. После этого женщина снова подняла голову.
— Откиньте волосы за спину, — велел Самос, и, сделав это, она как настоящая женщина представила себя нам для внимательного осмотра.
— Могу я узнать, какова теперь будет моя судьба? — осторожно поинтересовалась она.