— Встать, — скомандовал я ей. — Спину прямо, живот втянуть, груди выпятить. Руки к плечам, колени слегка согнуть.
— Меня выпороли, — все еще не веря, пробормотала она.
— Видишь разницу в том, как она стоит? — указал один из мужчин своему соседу по столу.
— Да, — признал тот.
Я, трогая ее плетью то тут, то там, умело подправил ее позу, вынуждая выставить напоказ самые выгодные линии ее фигуры.
Женщина вздрагивала при каждом прикосновении плети. Теперь она знала, какую невероятную боль может доставить ей этот инструмент. Она почувствовала ее на своей коже. Любая девушка, единожды познакомившись с плетью, больше никогда не захочет повторить этого знакомства. С этого момента одного вида плети обычно бывает достаточно, чтобы немедленно привести ее в чувство.
— Что висит на стене? — обычно может спросить недовольный хозяин.
— Рабская плеть, Господин, — отвечает она, и покорно спрашивает: — Как я могу стать более приятной?
Я вернул плеть надсмотрщику, и с чувством выполненного долга, сел на свое место за столом Самоса. Тот махнул рукой музыкантам, и по залу вновь поплыла тягучая мелодия. А я уделил свое внимание позиции на доске. Я все еще не сделал своего хода. На прежнюю Леди Ровэну из Лидиуса я больше не обращал внимания. Она была простой рабыней, танцующей для своих владельцев. Несомненно, на протяжении этого вечера, и другие девушки, возможно Тула, Сьюзан, и даже Линда, будут вызваны на пол, танцевать перед сильными мужчинами, и тогда, скорее всего, каждая из них в свою очередь, будет брошена поперек стола.
Я сделал ход своим Наездником Высокого Тарлариона Убары переставив его на Писца Убары — три. Это, поддерживая центр, также открывало бы вертикаль, развивая фигуру Строителя Убары. От гореанской танцовщицы, обычно ожидают, что она удовлетворит страсть, которую она сама же и разожгла в мужчине.
— Твой ход, — сказал я Самосу.
Судя по крикам удовольствия, аплодисментам — хлопкам ладонью по плечу, я сделал вывод, что на этот раз новая рабыня показалась мужчинам весьма приемлемой.
— Ну и как она? — поинтересовался я.
— Думаю, что нет необходимости, по крайней мере, немедленно, бросать ее слинам, — признал Самос, присматриваясь к танцовщице.
— Твой ход, — напомнил я, и Самос, уставившись на доску и оперевшись подбородком на кулаки, погрузился в размышления.
А я, тем временем, подняв голову, бросил взгляд через зал, залюбовавшись рабыней, танцевавшей перед мужчинами. Она покрутилась в каких-то дюймах от дюжего гребца, но вовремя отпрыгнула от него, уклоняясь от его пьяной попытки схватить ее. Довольно грациозно проскользнула между столами, прямо как настоящая рабыня и давно находящаяся в собственности женщина. Опустившись на колени перед другим мужчиной, целуя и лаская его, при этом держа руки скрещенными за спиной, и вдруг сделав вид, как будто бы ее насильно оттаскивают за воображаемую веревку, привязанную к ее рукам, отступила от него. Через мгновение она уже покрывала следующего мужчину своими волосами и поцелуями. Затем, прижав кубок к низу своего живота, и чувственно извиваясь при этом, она предложила мужчине вина. И вот она уже с другой стороны столов, в центре зала. Она сделала вид, якобы собиралась заговорить, но внезапно, остановилась, как будто бы пораженно, и, подхватив свои золотые локоны, быстро свив их в клубок, с высокомерным видом запихнула его себе в рот, и укоризненно посмотрела на мужчин. Это было похоже, как если бы мужчина, не желая больше слушать ее вздор, заткнул ей рот кляпом из ее собственных волос. По залу прокатился одобрительный смех. Затем женщина изобразила движение, как если бы развязала шнур удерживавший кляп глубоко между ее зубов, и, вытянув волосы изо рта, круговым движением головы, красиво рассыпала их, задрапировав свое тело. Причем все это делалось в ритме музыки. Теперь казалось, что она скромно и испуганно, используя свои волосы, как если бы это был плащ или покрывало, отчаянно надеялась скрыть, по крайней мере, хотя бы минимальную часть своей красоты от грубого мужского исследования. Но даже это отныне ей было не разрешено.
Медленно кружась в водовороте музыки, она сжала ладони вместе, и, склонившись вперед, просунула их сквозь волосы перед телом, а затем, как будто получив команду господина, резким движением бросила руки в стороны и выпрямила тело. Вся ее красота внезапно оказалась бесстыдно обнажена перед жадными глазами мужчин.
— Хорошо! Здорово! Отлично! — послышались со всех сторон одобрительные мужские голоса, сопровождаемые гореанскими аплодисментами.
Даже кое-кто из рабынь, не выдержав, вскрикнули от удовольствия. Что и говорить, девушка постаралась на славу! Она не остановливалась на достигнутом, ведь музыка не прекращалась. Теперь она снова двигалась среди столов, и плавные движения ее танца приковывали к себе внимание и радовали глаз. Надо признать, что теперь она отлично справлялась с задачей развлечения мужчин. Если бы Самос мог знать, что она так удачно докажет свою полезность, то он, возможно, сразу бы выдал ей непременные в таком случае колокольчики или цепи. Что до меня, то я сильно сомневался, что некоторые из показанных ей вещей, исполненных во всем их изобилии и яркости, были просто навеяны ей под влиянием обстоятельств и музыки. Меня не оставляли подозрения, что это все было многократно продумано и проиграно ей в мечтах и фантазиях, где она точно также танцевала перед мужчинами как рабыня. И все это пригодилось ей, чтобы однажды ночью в Порт-Каре, действительно став рабыней, своим танцем спасти свою жизнь.
Меж тем музыка приблизилась к кульминации, которую она встретила перед нашим столом, танцуя отчаянно и умоляюще, перед тем, кто должен был стать ее первым господином. Она вначале опустилась на колени, потом по змеиному извиваясь, опустилась на бок, перетекла вначале на живот, потом на спину, и продолжила свой танец уже лежа.
Мужчины одобрительными криками подбадривали ее. Движения на полу считаются самыми стимулирующих среди большинства аспектов рабских танцев.
Я внимательно следил за каждым ее движением. Надо признать, она была неплоха. Конечно, она была совершенно необучена. Истинные ценители рабских танцев, я полагаю, наверняка указали бы на многочисленные ошибки в акцентировании пальца ноги, вытягивании конечностей, использовании рук, неверное положение тела, отсутствие тонкого приглашения зрителю заглянуть в глубину ее глаз, и тому подобные аспекты, но, в целом, она определенно неплохо справилась. Учитывая нехватку обучения, впрочем, нехватка эта могла быть легко исправлена, она действительно отлично справилась. Большая часть того, что она нам показала, как мне кажется, заложена в женщине на уровне инстинктов. Ну и, конечно же, не надо забывать, что она своим танцем зарабатывала право жить.
Она прекрасно извивалась, совершенно беспомощная, умоляющая рабыня. И вдруг музыка резко оборвалась, и она замерла перед нами, стоя на коленях, опустив голову, всем своим видом выказывая покорность Самосу. Осторожно подняв голову, она, по лицу своего господина, попыталась предугадать свою судьбу. Она разглядывала его лицо, и ожидала вердикта. Именно он имел право решать, жить ей или умереть.
— Я хочу надеяться, Господин, — осторожно сказала она, — что со временем я смогу стать не совсем бесполезной как рабыня.
— Пожалуй, Ты сможешь к этому приблизиться, — кивнул Самос.
Она не осмелилась встать, и на четвереньках, с опущенной головой приблизилась почти вплотную к краю стола. Там она, опустив голову еще ниже, поцеловала каменные плитки пола. Потом, немного приподнявшись, все так же на карачках, подползла совсем вплотную к нам, изящно изогнувшись, и коснулась губами края стола.
— Ты умоляешь оставить Тебе жизнь? — спросил Самос.
— Да, я умоляю Вас, мой Господин, позволить мне жить, — подтвердила она.
— На каких условиях? — уточнил он.
— Условия Ваши, Господин, — ответила женщина, — ведь я всего лишь рабыня полностью в Вашей власти.
— На колени, — скомандовал Самос, и она встала на колени, откинувшись на пятки.
Кое-кто из людей Самоса подошел поближе, и теперь стоя вокруг стола, с интересом наблюдали за ней.
— Ну, что ж, по крайней мере, в настоящий момент, — сказал Самос, — Тебя не бросят к слинам.
— Спасибо, Господин! — крикнула она. — Спасибо, Мой Господин!
Самос кивнул одному из мужчин, стоящих поблизости, тому самому дюжему гребцу, от которого она ранее, ускользнула. Тот взял ее запястья и небрежно связал их спереди, ее собственными волосами, причем оставив небольшой отрезок в качестве поводка.
Женщина с интересом, снизу вверх, смотрела на возвышавшегося над ней гребца.
— И смотри, чтобы Ты вдруг снова не оказалась бесполезной, — пригрозил Самос.
— Да, Господин! — ответила она, вздернутая на ноги рывком привязи из ее собственных волос была уведена к столу гребца.
— Тула! — закричал один из мужчин. — Пусть Тула станцует!
Несколько мужчин своими одобрительными криками, поддержали это предложение, длинноногую брюнетку вытолкнули в центр зала, по пути сорвав с нее лоскут шелка, бывший всей ее одеждой. Девушку отличали скуластое лицо, смуглая кожа и золотой ошейник.
— Тула! — радостно приветствовали ее мужчины, и она чувственно подняла руки, приняв возбуждающую позу, и замерла в ожидании начала музыки.
Всем своим видом она показывала мужчинам, что сейчас они увидят, каким должен быть настоящий танец рабыни.
А в другом конце зала я увидел как та, что прежде была Леди Ровэной из Лидиуса, закинув свои по-прежнему связанные ее собственными волосами руки на шею гребца, жадно прижималась своими губами к его. Руки мужчины блуждали по ее телу. Затем он аккуратно уложил женщину на пол около своего стола, и они исчезли из вида.
Вновь музыка наполнила зал, и Тула начала свое выступление. Я заметил, что остальные девушки придвинулись поближе к столам, ловко занимая места более удобные с точки зрения их заметности для мужчин, таким образом, видимо, надеясь оказаться у тех под рукой в момент необходимости. Тул