От текста данного романа ничего до нас не дошло. Впрочем, можно подозревать в одном стихотворном отрывке, сохранившемся в лицейских бумагах первого курса, цитату из романа Пушкина. На одном листочке, заполненном посланием Илличевского «К моему рисовальному учителю» (т. е. Чирикову), сохранилось четверостишие, приписанное рукой неизвестного лицеиста. Переписавший эти стихи явно не автор: он не сумел разобраться в стихах и четверостишие расположил как пятистишие, допустив еще ошибку при переписке. Ясно, что переписчик откуда-то выписал чужие стихи. Читаются они так:
Известно буди всем, кто только ходит к нам:
Ногами не топтать парчевого дивана,
Который получил мой праотец Фатам
В дар от персидского султана.
Несомненно, мы имеем дело с отрывком, потому что данное стихотворение не имеет самостоятельного смысла. Отрывок, как можно думать, взят из прозаического, а не стихотворного произведения, потому что иначе переписчик выписал бы более обширную цитату, чтобы прояснить контекстом смысл этих стихов. Вряд ли в Лицее было два прозаических сочинения о Фатаме. Поэтому можно с некоторым вероятием допустить, что перед нами стихи из романа Пушкина. В восточных романах (вернее, стилизованных в «восточном вкусе») философского типа мы встречаем подобного рода четверостишия: ими обыкновенно формулируются или «оракулы», или надписи к различным предметам. Такой надписью к дивану является и настоящее четверостишие. К сожалению, оно мало проясняет содержание романа, так как нам не известно, ни в каком отношении к ходу действия был этот парчовый диван, ни в чем выражалась роль праотца Фатама в судьбе героя романа и имел ли касательство к событиям персидский султан. Во всяком случае четверостишие подтверждает предположение о наличии восточного элемента в романе Пушкина.
Меньше нам известно о комедии Пушкина. В письме Илличевского Фуссу 16 января 1816 г. говорится: «Кстати о Пушкине; он пишет теперь комедию в пяти действиях, в стихах, под названием Философ. План довольно удачен — и начало: то есть I-е действие, до сих пор только написанное, обещает нечто хорошее, — стихи и говорить нечего — а острых слов — сколько хочешь!». Мало дополняет это письмо сообщение Гаевского: «… он начал комедию в стихах: Философ…, но сочинив только два действия, охладел к своему труду и уничтожил написанное».
По-видимому, совсем не были написаны «Игорь и Ольга» и «Картина Царского Села». Последний замысел обыкновенно связывают с «Воспоминаниями в Царском Селе». Для этого нет достаточных оснований. Шесть пунктов, находящихся в дневнике Пушкина, являются, вероятно, не программою стихотворения, а подзаголовками частей. Можно думать, что Пушкин писал о большом произведении, о поэме из шести песен. Вряд ли иначе Пушкин в декабрьском дневнике отметил бы свой замысел, откладывая его на июльские вакации.
Если принять это предположение, то замысел Пушкина должен был осуществиться в виде описательной поэмы. Таковы были поэмы А. Воейкова, оригинальные и переводные. Именно для описательных поэм характерно разделение повествования на части дня: утро, полдень, вечер. Позднее, разочаровавшись в подобных формах, Пушкин писал Дельвигу, предостерегая его от подобных поэм: «Напиши поэму славную, только не четыре части дня и не четыре времени» (23 марта 1821 г.). Пушкин здесь имел в виду послание А. Воейкова В. Жуковскому 1813 г.
Напиши четыре части дня,
Напиши четыре времени,
Напиши поэму славную…
В Лицее к описательным поэмам было иное отношение. Так, Илличевский переводил поэму Мишо «Весна изгнанника», где имеется и утро, и вечер, и ночь (Илличевский перевел картину вечера).
Таким образом, всё заставляет думать, что Пушкин замышлял большую описательную поэму в шести песнях. Парки Царского Села давали достаточный материал для произведения этого рода.
Итак, среди не дошедших до нас лицейских произведений Пушкина, считая и его, может быть, неосуществленные замыслы, мы находим два романа, две комедии, поэму эпическую и поэму описательную. Всё это свидетельствует, что Пушкин упорно ставил себе задачей создание крупного, значительного по замыслу и содержательного произведения.
К числу вещей, отсутствующих в собраниях сочинений Пушкина, следует присоединить еще одну поэму. Пушкин сам именовал ее «Тень Кораблева», считая, что самое имя героя (Баркова) звучит непристойно. Это — пародия на «Громобой» В. Жуковского. Произведение это неудобно для цитирования. Сверхфривольный сюжет, выраженный вполне непринужденно, перемежается с литературными выпадами, определяющими направление автора. Так, фигурирует здесь Хвостов:
Так иногда поэт Хвостов
Обиженный природой
Во тьме полунощных часов
Корпит над хладной одой.
Пред ним несчастное дитя;
И вкривь и вкось и прямо
Он слово звучное кряхтя
Ломает в стих упрямый.
или:
Не пой лишь так, как пел Бобров,
Ни Шаликова тоном.
Шихматов, Палицын, Хвостов,
Прокляты Аполлоном.
И что за нужда подражать
Бессмысленным поэтам?
Это произведение «пироновского направления», как его охарактеризовал В. Гаевский, писано, по-видимому, в угоду низкопробной славе. К подобного рода озорным темам позднее Пушкин возвращается очень редко.
Можно усомниться вообще в том, что известные нам лицейские стихи Пушкина дают полное и верное представление о его раннем творчестве. В самом деле, из 130 стихотворений Пушкина лицейской поры, известных ныне, около 14 имеют источником поздние публикации и около 18 — автографы поэта, сохранившиеся в его бумагах. При этом часть автографов находится в тетради, известной под номером 2364,76 которая является не чем иным, как коллективно составленным лицейским сборником избранных стихотворений Пушкина. В печати за годы 1814–1817 появилось около 30 стихотворений. Около 70 мы знаем по лицейским антологиям, являвшимся тоже своеобразной формой «публикации». Итого, из ста тридцати стихотворений около ста появились либо в общей печати, либо в лицейских сборниках во время пребывания Пушкина в Лицее. Лишь незначительная часть дошла до нас окольными путями в форме поздно разысканного списка или автографа. Значительные произведения лицейской поры не проникали ни в лицейские сборники, ни в печать. Мы видим, как мало было шансов у стихотворения, не одобренного лицейской или общей цензурой, дойти до нас. Сколько подобных произведений могло быть утрачено помимо тех, о которых мы наверное знаем, что они были. А о том, что могли существовать значительные произведения, не упомянутые ни в каких воспоминаниях, показывает, например, судьба «Тени Фонвизина», обнаруженной только в 1935 г., притом совершенно случайно. Об этом крупном произведении никто до того никогда не упоминал.
Сохранились главным образом те стихи Пушкина, которые отвечали вкусам его товарищей, а также вкусам редактора «Вестника Европы» и «Российского музеума». То, что мы знаем, есть уже результат некоторого отбора. Так, в частности, большие произведения не очень охотно переписывались товарищами Пушкина, потому что для того требовалось терпение. Да и вкусам лицеистов гораздо более отвечали эпиграммы, мадригалы и песенки.
Необходимо учитывать и то, что вкусы товарищей в какой-то степени отражались и на самом творчестве Пушкина, так как естественно у него было больше поводов писать вещи, вызывавшие одобрение окружавших его, чем те, которые не вполне были доступны пониманию лицеистов, еще не достаточно самостоятельных в своих вкусах. Для суждения о творчестве Пушкина лицейских лет в его полноте и своеобразии необходимо привлечь к рассмотрению и те произведения, которые не попадали в лицейские сборники. В частности, тогда значительно подымется удельный вес крупных произведений. Мелкие стихотворения, составляющие в основном известный нам фонд лицейских стихотворений, были в значительной степени уступкой литературному направлению, царившему в Лицее и определившему вполне творчество типичного лицейского поэта Илличевского.
К сожалению, крупные произведения далеко не все дошли до нас. К числу крупных произведений принадлежит и самое раннее из известных нам произведений Пушкина — его неоконченная поэма «Монах».
Поэма эта обнаружена в архиве Горчакова в 1928 г. и тогда же была напечатана в «Красном архиве» (т. 31) со статьей П. Е. Щеголева. Случайность подобной находки показывает, насколько обычно забвение для ранних крупных произведений Пушкина. До находки текста поэмы мы располагали о ней лишь глухими сведениями, не только недостаточными для того, чтобы составить о поэме какое бы то ни было представление, но и просто неверными.
Найденная рукопись содержит три песни поэмы. По-видимому, больше ничего и не было написано. В качестве сюжета этой сатирической антимонашеской поэмы взято житие Иоанна Новгородского, находящееся в Четьих-Минеях Дмитрия Ростовского под датой 7 сентября. Оно давно стало достоянием устной словесности. Судя по некоторым деталям, Пушкин обращался непосредственно к Четьим-Минеям, но свободно распорядился событиями.
Житийный сюжет сводится к следующему. Во время молитвы святого бес, желая смутить его, «вниде в рукомойницу, стоящую в ложнице его, и нача возмущающи воду трепетати». Святой крестом и запрещением связал беса «во умывальнице». Бес взмолился, но святой потребовал, чтобы бес перенес его в Иерусалим. «Бес же изыде аки тма из сосуда, и ста по повелению святого аки конь». Путешествие совершилось, но бес потребовал от Иоанна, чтобы он никому не говорил о поездке, иначе «не почию творя пакости тебе, дондеже наведу на тя искушение велие». Однако Иоанн в одной беседе намекнул, не называя себя, на совершенное путешествие из Новгорода в Иерусалим. В отместку «нача бес искушение наводити на святого сицевое: приходящым ко святому многим людем благословения ради, показоваше диавол в келлии его различная привидения, овогда обувь женскую, овогда мониста, овогда же иныя утвари и одежды, имиже жены украшаются». А однажды «преобразися бес в девицу, и потече пред народом аки из келлии святаго бежащи». Новгородцы смутились, сочли Иоанна за блудника и, отведя его на реку, посадили на плот.