В 1812 г. подъем патриотического чувства и национального самосознания вызвал довольно частое применение этого размера в патриотических песнях, появлявшихся на страницах журналов.
К числу фрагментов больших замыслов можно было бы отнести и большое стихотворение 1816 г. «Сон», так как оно имеет подзаголовок «отрывок». Отрывок этот может быть отнесен к шутливой разновидности дидактических поэм. В списке лицейских стихотворений, составленном Пушкиным, значится «Оправданная лень». Вероятно, это и есть «Сон», в котором имеются следующие строки:
Приди, о Лень! приди в мою пустыню,
Тебя зовут прохлада и покой;
В одной тебе я зрю свою богиню;
Готово всё для гостьи молодой…
Но в списке это произведение отнесено к разделу «Посланий». Следовательно, у нас нет окончательной уверенности, что в данном случае мы имеем дело с отрывком задуманной поэмы.
Мы видим, что с самых ранних шагов в области поэзии, в течение всего времени пребывания в Лицее Пушкина преследовал замысел написать шутливую поэму на сказочный сюжет («житийный» сюжет «Монаха» не представлял для Пушкина в этом отношении исключения).
По собственному свидетельству Пушкина, еще в Лицее начал он писать «Руслана и Людмилу». Очевидно, это и был следующий за «Бовой» эпический замысел Пушкина, на этот раз доведенный до конца. Но вся поэма в целом уже принадлежит петербургскому периоду. И те части, которые были писаны в Лицее, по-видимому подверглись решительной переработке, так как с первых строк в поэме заметны впечатления 1818 г.
В списке лицейских стихотворений, составленном Пушкиным в конце 1816 г. и представлявшем собою план предполагавшегося издания, все произведения разбиты на отделы: «Послания», «Лирические», «Элегии» и входящие в один раздел мелкие «Эпиграммы и надписи». Подобное разделение — след классического учения о стихотворных жанрах. Как мы увидим в дальнейшем, строгих границ между жанрами уже не существовало: классическое распределение жанров отживало свой век. Тем не менее, с делением на жанры считались. Так, на жанры разделен сборник стихов Батюшкова (1817 г.), та же классификация лежит в основе первого сборника стихотворений Пушкина (1825 г.), те же разделы в сборнике Баратынского (1827 г.). Только в конце 20-х годов эта схоластическая классификация была сдана в архив. В XVIII в. она была почти обязательной. Но тогда она и соответствовала действительности. Ко времени Пушкина подобное жанровое деление становится приблизительным, условным. Однако некоторые разделы лирики были еще живучи. Таковы, например, были «Послания». Под именем посланий объединялись все стихотворения, имеющие форму письма или обращенные к собеседнику. Адресат мог быть самый разный: реальное, близкое автору лицо, или лицо, с которым у автора не могло быть личного общения, или же лицо воображаемое, и т. п. Этот признак, конечно, не был существенным, определяющим характер стихотворения. Поэтому послания дробились на более мелкие подразделения. «Большие» послания, отличавшиеся некоторой дидактичностью и приподнятостью тона, обычно писались александрийским стихом. К ним примыкали сатирические послания, мало отличавшиеся от сатиры в собственном смысле этого слова. Таковы послания Фонвизина, Д. Горчакова, Вяземского. Другой род посланий — шутливые дружеские послания, получившие большое распространение в узком кругу поэтов карамзинской школы: ими обменивались Батюшков, Жуковский, Вяземский, В. Л. Пушкин.
К роду «посланий» принадлежит и первое печатное произведение Пушкина «Другу стихотворцу», напечатанное в «Вестнике Европы» (1814, № 13, вышел в свет 4 июля).
Это послание стоит на границе сатиры. В заключительных стихах читаем:
Но полно рассуждать — боюсь тебе наскучить
И сатирическим пером тебя замучить.
Здесь предметом сатиры являлись ненавистные карамзинистам фигуры писателей «Беседы». Как и полагалось, их надо было упомянуть мимоходом, небрежно, как пример к общей теме о трудностях поэтической карьеры. Они названы именами Рифматова (Шихматова), Графова (Хвостова) в качестве писателей, произведения которых гниют на складах книжной лавки Глазунова за отсутствием покупателя. Всё это напоминало полемические послания Василия Львовича Пушкина. Написано стихотворение, как и послания В. Л. Пушкина, по давно определившемуся канону сатирических посланий, ведущему свое начало от сатир Буало, известных Пушкину как в подлиннике, так и в многочисленных переводах и подражаниях. Не удержался автор и от того, чтобы ввести в стихи лицейскую эпиграмму:
Быть может, и теперь, от шума удалясь
И с глупой музою навек соединясь,
Под сенью мирною Минервиной эгиды
Сокрыт другой отец второй Телемахиды.
Чтобы ясней была направленность этой эпиграммы, слова «Минервина эгида» сопровождены примечанием: «т. е. в школе». И конечно, для всех лицейских товарищей Пушкина было ясно, что речь идет о Кюхельбекере. Сборник эпиграмм против Кюхельбекера («Жертва Мому») открывался стихами «Несчастие Клита»:
Внук Тредьяковского Клит гекзаметром
песенки пишет…
Этот выпад, мне кажется, исключает возможность биографического истолкования стихотворения. Арист этого послания не может быть тем же самым лицом, которое приводится в качестве примера поэтической бездарности. Гипотеза о том, что Арист — Кюхельбекер, была высказана Л. Н. Майковым81 и основана на том предположении, что всякое стихотворение Пушкина требует биографического истолкования и Арист — обязательно реальное лицо. Между тем реальность адресата в посланиях не обязательна: написал же Жуковский в 1808 г. послание к никогда не существовавшему Филалету. Имя Ариста так же не реально, как не реален тот диалог, в форме которого написано это сатирическое послание.
В этом послании мы можем уловить лицейские симпатии и лицейские впечатления Пушкина. Имеются в нем и следы воспоминаний о 1812 г. Характерны строки:
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштеину французов побеждать.
Мы уже знаем, как популярен был у лицеистов Витгенштейн, которому были обязаны спасением Петербурга и Лицея.
Литературные взгляды получили отражение в списке «бессмертных певцов». Пушкин называет три имени: Дмитриев, Державин, Ломоносов. Два последних ставились вне всяких литературных споров. Тем значительнее упоминание наряду с ними Дмитриева, друга Карамзина, хотя и признанного к этому времени «Беседой» (более за служебные, чем за литературные достоинства), однако остававшегося приверженцем лагеря, враждебного окружению Шишкова. К числу карамзинистских имен принадлежит и имя Рамакова. Как показывает рукопись стихотворения, здесь Пушкин имеет в виду П. И. Макарова, представителя карамзинистской критики. В нем он видит строгого судью бездарных поэтов.
Иной характер носит сатирическое послание «К Лицинию», напечатанное через год в «Российском музеуме» (1815, № 5, вышел в свет 22 мая). Здесь сатира возвышается до гражданского пафоса.
Подзаголовок послания «с латинского», кроме соображений цензурного порядка, преследовал и еще одну цель: усилить впечатление от римской обстановки стихотворения, придав ей характер подлинности. Римская тема, особенно после революции, играла роль поэтического выражения гражданственности. Древний Рим был неисчерпаемым источником образцов как гражданской доблести, так и гражданских пороков. В этом Пушкин не был пионером. Можно вспомнить о первой сатире М. В. Милонова «К Рубелию», напечатанной в 1810 г. и включенной в «Пантеон русской поэзии» 1814 г., где ее и мог прочесть Пушкин. Известно, что эта сатира Милонова, якобы переведенная из Персия, послужила образцом для знаменитой сатиры Рылеева «К временщику» (1820), направленной против Аракчеева.82 Все три сатиры — Милонова, Пушкина и Рылеева — объединены одной темой: изобличением временщика. В 1815 г., когда сатира Пушкина увидела свет, тема эта имела особое политическое значение: полнотой власти в России обладал временщик Аракчеев. Сатира Пушкина не содержит личной направленности против Аракчеева: развратный юноша Ветулий, скачущий на быстрой колеснице, никак не является портретом Аракчеева. Сатира имеет обобщающий характер, и этим она отличается от сатиры Рылеева, в которой Аракчеев обрисован достаточно точно. Сатира Пушкина имеет более общие задачи. Она также вдохновлена чувством гражданского достоинства и любви к свободе.
Я сердцем римлянин, кипит в груди свобода,
Не менее красноречивы заключительные слова:
Свободой Рим возрос — а рабством погублен.
Целью обличения в сатире Пушкина является не столько разврат и тиранство Ветулия, сколько всеобщая угодливость, отсутствие гражданской гордости:
О Ромулов народ! пред кем ты пал во прах?
Пред кем восчувствовал в душе столь низкий страх?
Поэтому сатирик вдохновляется примером стоика Дамета (в позднейшей редакции «стоик» заменен «циником»), изображенного мизантропом:
Япетовых детей пороки, злобу вижу,
Навек оставлю Рим: я людства ненавижу…
В сатире в лаконических формулах изобличается продажная красота Глицерии, низость Клита и Корнелия, которые
От знатных к богачам бегут из дома в дом…
Однако не следует преувеличивать революционного значения этой сатиры юного Пушкина. Достаточно напомнить стихи:
Лициний, поспешим далеко от забот,
Безумных гордецов, обманчивых красот,
Докучных риторов, парнасских Геростратов;
В деревню пренесем отеческих пенатов;
В тенистой рощице, на берегу морском
Найти нетрудно нам красивый, светлый дом,