Дранков. Напрасно. Книжка может вам помочь.
Ольга. Что от меня хочет этот ненормальный старик?
Дранков. Я – старик. Но кто меня стариком сделал? Вы, женщины! В библейские времена мужчины жили минимум по пятьсот лет и в триста – производили потомство, но вы женщины сократили нашу жизнь, сжали её до предела. Я ещё молодой человек по библейским стандартам, ребёнок!
Соловьёва. Шура, закругляйся.
Ольга. Шура?
Дранков. Да! Шура меня зовут!
Ольга. Вы в детство впали, Шура, чтобы прожить триста лет? Вам и пятьсот мало будет.
Дранков(Соловьёвой). Нет, ты это слышала?! (Распаляясь.) Я сейчас не помню, у нас в государстве ещё есть возможность инициативы снизу?
Соловьёва. Ты кого спрашиваешь?
Дранков. Вам, Елена Анатольевна, больше знакома инициатива сверху, вы же большая начальница! Арнольд, они нас придавили к земле! В нашей стране существует День согласия и примирения, надо заменить его на День развода, как Юрьев день. Мужья – это же крепостные! Пусть хотя бы раз в году перебегают от одной помещицы к другой, и не будет подобных побоищ. Надо как-то помочь мужчинам.
Соловьёва(Дранкову). Ты не старик, успокойся. Оля, я не хочу защищать этого человека, – он мне гражданский муж, и мы с ним только что расстались. Это происходит не в первый раз, он от меня, как минимум, раза три в день уходит, – так что сами понимаете. Но за этим «стариком» ещё девки бегают, его обижать не надо!
Ольга. Куда деться от вас! Куда-а!
Идёт к двери. Брагин не даёт ей уйти.
Брагин. Подожди, разговор не закончен. Сядь! (Усадил её.) Ты же сама хотела всё решить. Вот мы всё сейчас и решим. Надо будет – я исчезну… сдохну. Живи с кем хочешь, с Богом, с чёртом… Сама выбирай! Шура, простите её! Она хорошая, добрая… всегда весёлая была и матерком могла запустить – нормальная женщина. Хотя, действительно, с характером. Олька, она в прошлом начальник участка – вокруг одни мужики, оружейники… Шура, вы про палаты спрашивали. Есть ещё оружейная палата… Ижевск – не Иваново. В Иваново сидят ткачихи вышивают, а это – Ижевск! У нас с Ольгой, по ижевским меркам, разговор получился вполне интеллигентный. В Ижевске, если оружейник подгуляет, жена с базукой может выйти и голову ему снести.
Дранков. Не нахожу слов! Я лечил многих женщин, все считали, что причина их несчастий – мужья! Современные женщины уже воспринимают мужа как пищевую добавку, в лучшем случае как энергетический напиток – он должен быть всегда рядом, под рукой.
Соловьёва. А муж – это антидепрессант! Как у меня депрессия – Шура тут как тут, и такое завернёт что-нибудь – я про себя забываю. Он скучать мне не даёт. Оля, с твоим ведь тоже не соскучишься.
Ольга(Брагину). С этими людьми мне решать нечего.
Соловьёва. Ольга, послушай, что я тебе скажу. Не надо так, зачем такая агрессия? Я твоего мужа спасала, его убить должны были. И я боюсь, что он сейчас себя неправильно ведёт. Это Москва, тут через день стрельба. В общем, не хочу накаркать бед у, хоть я и ворона, он приезжает к те бе рискуя жизнью. Ты что, не понимаешь, что ему здесь нельзя быть рядом с тобой? А ты фарс какой-то устраиваешь! Да тебе теперь самой срочно надо ехать в Ларнаку – и ко мне на стол! И улетать вам обоим нужно отсюда первым же рейсом.
Ольга. Это вы, бесы, летаете – а я по земле хожу. (Встаёт.)
Соловьёва. А ну-ка в руки себя возьми! Этот человек твой муж! Он, конечно, скот, но они же не понимают что творят. Сядь, Ольга! Шура, и ты сядь! И утихни. Сядьте все! Слушайте, что я вам скажу. Без этих ваших эмоций, без цыганщины вашей! Современные люди! Не дикари же вы из табора! Включите, наконец, мозги! Шура, ты заткнись! Ольга, подожди!
Звонок её телефона.
Сейчас! Сидите! (По телефону.) Да… А что ты мне звонишь? У вас теперь другая начальница… И что? Освободится – доложишь ей.
Слушает.
Дранков(тихо). Да, Арнольд… Трудно нам, передвижникам, очень трудно.
Соловьёва(Дранкову). Молчи, я сказала.
Дранков. О живописи можно нам поговорить?
Соловьёва(в трубку). Ну что ещё? Кто это тебе сказал?
Отходит с телефоном.
Брагин. О живописи… Шура, мы с партнёром летали в Нью-Йорк. Он с женой, взял и я Ольгу. Все тогда искали, куда деньги прятать, американцы ещё не борзели, как сейчас, и партнёр решил было гнать туда. Конец девяностых – все ещё наивными были… А я этот город не очень люблю: постоянно надо задирать голову, как будто-то я гном… Шура, я налью вам?
Дранков. Налейте. Только так, чтобы моя мадам…
Брагин(наливает). Оля, выпьешь?
Ольга. Что тебе нужно от меня?
Брагин. Ты послушай. Помнишь, мы с тобой в музее там были? Я тебе не рассказывал…
Ольга. О чём ещё ты мне можешь рассказать?!
Дранков. Подождите, дорогая. Вам ведь сейчас предлагают примирение. Ну услышьте же человека. (Быстро выпил.) И потом это интересная, важная для всех россиян тема – живопись.
Брагин. Значит, мы с Ольгой пошли в Метрополитен музей…
Дранков. Какой там Тициан! Боже мой! Дашенька, вам нравится Тициан?
Ольга молчит.
Вы ведь, конечно, знакомы с картинами Тициана?
Брагин. Она знакома. Ольга у нас отвечала в семье за культуру, куда бы мы ни приезжали – обязательно музей.
Дранков. Лялька у меня такая же. Она с кубанских степей, восполняет отсутствие достойного воспитания. А я музейный человек с детства. Чем меня можно удивить после Эрмитажа?! В Метрополитен, кстати, чудесное кафе. Там, я помню, девушки сидят на полу и тоже рисуют, и так легонько карандашики покусывают. Ну мне этого и достаточно – остальное я уже дорисую сам… Там ещё продают винишко в мензурках. Такие чекушечки… Дашенька, а вы помните чекушки?
Брагин. Кто же их не помнит! Значит, гида нам русского заказали… Какой-то беглый искусствовед. Начал он нудеть в ухо. Я сказал, пойду покурю и вернусь… (Ольге.) Не помнишь?
Ольга молчит.
Пошёл на выход и по пути попадаю в какой-то зал, и там, среди полотен с голыми тётками, вижу портрет. Мужской. В овальной такой раме. И меня как к полу гвоздями прибило: откуда-то я этого мужика на портрете знаю! И не просто знаю, а он мне чем-то близок – вроде как портрет моего отца висит. Понимаете? Я этого человека тысячи раз видел и знаю! Я как бы хорошо к нему отношусь… люблю его… Смотрю на портрет, смотрю и спрашиваю себя: где же я его видел? Знаю, что точно в России…
Дранков. В Русском музее? В Третьяковке?
Брагин. Нет. Думаю: откуда я знаю это лицо?! Что за человек нарисован, что он значит в моей судьбе? И не только в моей! Шура, вы его тоже знаете. И не хуже меня.
Дранков. Кто?
Брагин. У вас есть сто долларов?
Дранков(растерян). Сто? (Оглянулся, тихо.) У меня в семье в смысле денег режим…
Брагин достаёт купюру, не заметив, как подошла Соловьёва.
Брагин. Вот сто долларов. Посмотрите на неё!
Соловьёва. Это что? Вы что ему суёте? (Дранкову.) Не смей!
Дранков. При чём здесь я?!
Соловьёва(Брагину). Я сказала, сейчас же уберите деньги!
Дранков. Да, подожди, Лялька! Мы говорим о живописи. (Брагину.) Продолжайте.
Брагин. Я подхожу к портрету, читаю табличку: какой-то французский художник. И вдруг слышу, кто-то у меня ржёт за спиной и русская речь. Оборачиваюсь. Стоят наши соколы, и один вот так вот держит стодолларовую купюру…
Дранков. О боже! Президент Франклин?! Как я вас понимаю! Да, да, да! Он и есть мистический отец наш. Сколько раз я видел это сакральное изображение, запихивал, как вор, в портфель, когда пациенты мне совали гонорар!.. Лялька складировала свои пачки по чердакам…
Соловьёва. Так, всё! Закончили разговор! (У неё звонит телефон.) О господи! (В трубку.) Что ещё?
Слушает, отходит.
Дранков(ей вслед). Лялька, ты понимаешь, о чём этот человек говорит? Дашенька! Этот Франклин стал частью каждого из нас, он в память, в кровь нашу вошёл. Он – наше… главное доверенное лицо… Стыдно, стыдно как!
Брагин. Оль, вернулся я, нашёл тебя, думал сейчас рассмешу. Шура, подхожу, а у неё глаза сияют…
Дранков. Боже мой! Конечно – перед ней Тициан.
Брагин. И не стал рассказывать, подумал, опять я ей начну про эти доллары… Я налью?
Дранков. Естественно. (Поднимает бокал.) Друзья мои! За Тициана!
Брагин И за этого… Шура, опять забыл, как имя этого юноши на площади?
Дранков. Давид.
Брагин. Дави-и-д! Симпатичный малый. У меня когда-то была мысль заказать его копию и вместо памятника Ленину поставить на площади у нас в Ижевске, с автоматом. У него рука так, у плеча.
Дранков. Вас не поддержали?
Брагин. Мнения разделились. Женщины были за, мужчины – против. Сами понимаете, Ижевск – город суровый, мужиков больше. Поэтому Ленин там стоит до сих пор.
Дранков. У женщин была возможность компромисса – снять с Ленина штаны… За Давида!
Ольга. Что делать? Господи, что делать?!
Соловьёва(вернулась, по телефону). Понятно. Ты услышал, что я сказала? Ваш босс не я, а Татьяна Львовна, со всем идите к ней. (Выключила телефон.) Оля, ты с Господом в церкви поговоришь, а сейчас успокойся.
Дранков. Да-да, в церкви! У нас сейчас главные святоши кто?..
Соловьёва. Всё, Шура! Оставь её в покое. У тебя такая манера – впиваешься в человека как клещ.
Ольга(Брагину).