Деятельность Венского логического кружка, унаследовавшего идеи раннего Витгенштейна, в основе которой лежала попытка построить идеальный язык и защититься от шизофренической метафизики, увенчалась тем, что Гёдель доказал теорему о неполноте дедуктивных систем, которая резко ограничивала сферу применения логического дедуктивного мышления. Принцип верификационизма сменился попперовским принципом фальсификационизма. Поппер, наследник Венских идей, считал, что проверкой истинности теории является, в сущности, ее ложность – это уже фактически схизоподобный принцип. Развитие математики и математической логики привели к созданию интуиционизма и многозначных логик.
Так или иначе, но к ближе к концу второй половины XX века вместе с кризисом так называемого «модернистского» мышления и с приходом постмодернизма шизофреническая направленность культуры стала себя исчерпывать. На смену культурной шизофрении пришла постшизофрения, т. е., в сущности, произошла актуализация шизотипического начала в культуре. Для постшизофрении как нового переходного постмодернистского культурного проекта были нехарактерны та катастрофичность и болезненность, которые присущи модернистскому шизофреническому мышлению. Отчаянные поиски границ реальности, отказ от которой знаменует шизофренический психоз, сменился тезисом о том, что все реальности равноправны. Апофеозом этого в логике была так называемая семантика возможных миров, разновидность модальной логики, зародившаяся в конце 1960-х годов. Она выдвинула тезис о том, что действительный мир – лишь один из возможных миров. Этим тезисом был снят болезненный поиск границ реального мира. Если миров много, то существовать в том или ином мире, психотическом или каком-то другом, не так страшно. Неслучайно, что к этому же периоду были приурочены психоделические опыты Грофа, который при помощи ЛСД прививал пациентам шизофреническое состояние сознания, которое, по его представлениям, излечивало их от душевных травм путем погружения в перинатальные и трансперсональные грезы. Излечивали ли эти эксперименты или нет, но трансперсональная психология оказала неоценимую услугу XX веку в том, что показала «нестрашность» психотического состояния, во многом укротила его.
В настоящее время широкое распространение концепта «виртуальные реальности» еще более усилило тенденцию к нестрашному, а то и увеселительному путешествию в психозоподобные миры. Распространение персональных компьютеров с виртуальными играми окончательно дезавуировало миф об ужасе психотического. Если в настоящее время считается, что каждый сотый человек на земле – шизофреник, то можно смело предположить, что каждый десятый страдает в той или иной мере шизотипическим расстройством личности, а среди людей, работающих в сфере культуры, пожалуй, каждый третий. Большой шизофренический проект культуры XX века можно считать завершенным.
В сущности, вполне в духе XX века – представить себе, что все мы шизофреники и пребываем в состоянии бреда воздействия. Если исходить из этой посылки, то реальность вообще не нужна. Она, может быть, была когда-то, в XIX веке. А потом исчезла, распалась на элементарные частицы. Но кто или что на нас воздействует, если нет реальности? Мы сами и воздействуем, ведь наш разум расколот. Но откуда тогда берется содержание бреда? «Убей свою жену и детей!» Но никакой жены и никаких детей нет – это тоже часть бреда, так что убивать некого! Получается порочный круг – человек бредит ни о чем. Он – элементарная частица, которая бредит об элементарной частице. Но у элементарных частиц нет ни сознания, ни бессознательного, как же они могут бредить? Значит, никакого бреда не существует! Нам только кажется, что мы бредим. На самом деле мы живем – никто на нас не воздействует и никто нас не преследует. Это все нам только казалось.
Но XX век, слава Богу кончился. Мы вновь здоровые нормальные люди. Вот она, реальность: вот ручка, вот бумага, вот сознание, вот бессознательное. Все в порядке. Ура! Мы отказались от своего бреда, мы отказались от своего творчества. Мы счастливы, как булгаковский Шарик после операции: «Свезло нам!»
Глава третья. Согласованный бред
Что самое главное в бреде воздействия? Психотик ненавидит свою психику и поэтому экстраецирует ее наружу в виде странных объектов (тезис Биона). Таким образом, фрагменты психики бредящего психотика становятся его реальностью. Вот это и есть самое главное в бреде воздействия.
Что представляет собой бредовая реальность, сотканная из фрагментов психики? Ведь сами фрагменты психики сотканы из фрагментов реальности, которые психика вобрала в себя в то время, когда психотик был еще «здоровым». Но рассуждать так – все равно что утверждать, что еда и фекалии – одно и то же. Нет, переваренные фрагменты психики психотика искажены до неузнаваемости, это, так сказать, его ментальные фекалии. Они неприятны и грязны. Это продукты психотического бессознательного.
Но это так, если исходить из фрейдовской модели индивидуального бессознательного как некой свалки отходов. Если же исходить из юнговской модели коллективного бессознательного, то будет совсем другая картина. Коллективное бессознательное – это архетипы. В определенном смысле можно сказать, что фрейдовское бессознательное – это природа, а юнговское – это культура. Но ни у Фрейда, ни у Юнга не было законченной модели бреда.
Если исходить из нашей синтетической модели бессознательного как двух зеркал, отражающихся друг в друге, то картина будет такая. При «нормальном» функционировании мышления малое и большое зеркала будут находиться в гармонии – что-то от природы, что-то от культуры. Все хорошо, все довольны. Но когда начинается бред, коллективное бессознательное подавляет индивидуальное. Бред – это огромное кривое зеркало. Странные объекты – это осколки архетипов, с ними «договориться» очень трудно.
Какие маневры здесь может предпринять патологическая психика? Во-первых, она может идти до конца и начать измельчать осколки, превращая их в ментальную труху. Но это путь однозначно гибельный – путь к психической смерти, например, кататонии. Второй путь состоит в том, чтобы из этих ментальных осколков создавать химерические соединения – «полужуравль и полукот». Это более продуктивный путь? Почему? Можно предположить, что когда родилось «первобытное сознание», оно было бредящим, реальность представлялась ему виде причудливых химерических «полужуравлей и полукотов». «Первобытное сознание» не разделяло внутреннего и внешнего. Это был, так сказать, первичный бред. Сущность этого бреда заключается в том, что человек пытается совладать с «мыслями», т. е. думать (это тоже тезис Биона). Для этого он собирает осколки странных объектов в химерические соединения. Иногда получалось неудачно, и эти констелляции отбраковывались. Но иногда получалось удачно, и человек начинал замечать, что он не один, что есть другие люди. Они начинают бредить вместе, т. е. как бы «разговаривать». У них появляется арбитрарный язык. Они начинают отличать «подлинное» от «вымышленного», хотя делают это, конечно, не так, как это делаем мы, современные люди. Они, например, убеждены, что мертвецы обитают где-то рядом и их надо ублажать, иначе они вернутся и наделают зла.
Мы привыкли думать про себя, что мы – разумные существа и в состоянии, в частности, отличать внутреннее от внешнего и подлинное от вымышленного. Но где гарантии, что мы проводим эти различия правильно? Таких гарантий нет. Бред продолжается. Только со временем он приобретает более утонченный характер. XX век, конечно, много «испортил». Особенно кино, квантовая физика и психоанализ. Мы стали вновь уважать безумие. Если бы в XIX веке обнаружили сочинения Хайдеггера и Делёза, то их сочли бы бредом сумасшедших. А мы читаем, конспектируем, восхищаемся. Но, конечно, повторять вслед за Кальдероном, что вся жизнь – только бред, банально. Но это не хуже, чем повторять за Гегелем, что все действительное разумно. Ничего оно не разумно.
К чему же мы приходим? Я думаю, что все мы живем в состоянии согласованного бреда. Мы договорились одно считать нормальным, а другое – безумным. Например, «Мальчик съел мороженое» – это нормально, а «Вбегает мертвый господин» – это безумие. Ну и что же дальше? Дальше появляется какой-то умник и говорит, что «Мальчик съел мороженое» – это не нормально, а бездарно, а «Вбегает мертвый господин» – это не безумно, а гениально. В этом вся апология безумия в XX веке. И Хайдеггер, и Делёз занимают почетные места в первом ряду. А те, кто считает это безумием, и пикнуть не смеют – сочтут ретроградами. К этому все привыкли и поэтому не замечают другого, гораздо более страшного зла. На смену безобидной теперь шизофрении приходит органика. Грубый и неуравновешенный алкоголик дядя Вася, которому вообще нет дела ни до Делёза, ни до Хайдеггера. Органики, заметим, – это 99 процентов всего человечества. Они прут на нас со своим грубым бессловесным бредом.
Теперь рассмотрим подробно понятие согласованного бреда. Что это такое? В чем главное отличие бреда от «нормальной» жизни? Не так-то легко ответить на этот вопрос. Можно попробовать сказать так: в нормальной жизни соблюдаются законы логики и физики – коровы не летают, животные не разговаривают, 2×2=4. В бреду коровы летают, животные разговаривают, дважды два равно круглому квадрату. Допустим, кто-то говорит мне: «Я слышал, как моя кошка разговаривала с соседским котом». Я отвечаю: «Очень смешно». Он: «Да нет, я серьезно, сам сначала не поверил. Но они правда разговаривали». – «На каком же языке?» – «Как на каком? Разумеется, на кошачьем!»
Здесь я вспоминаю реальный эпизод. Мой друг-шизофреник рассказывал мне о посещении своих знакомых: «Я им сразу сказал, что они – фашисты, и они начали меня бить. И Вовка меня бил, и его жена Танька меня била, и их кошка меня била». – «А как она тебя била?» – «А она меня царапала». И он вдруг показал исцарапанные в кровь руки.
Как же мне отнестись к заявлению моего друга, что кошки разговаривали на кошачьем языке? Конечно, это бред! Скоро его положили в больницу. И все стало ясно, как Божий день. Бред он и есть бред. Кошки не разговаривают. Но это так в мире взрослых. У детей куклы, животные и даже неодушевленные предметы разговаривают. Про это детям читают сказки и показывают мультфильмы. Это безобидный согласованный детский бред. Но для детей многое в поведении взрослых тоже представляется бредом. Вспомнил анекдот о том, как мальчик подсмотрел половой акт родителей и сказал: «И эти люди запрещают мне ковырять в носу!» Для этого мальчика поведение взрослых было поведением сумасшедших.