еленом поле. Ее сменила другая, третья, заплясали, ожили разноцветные фигуры.
Синеглазые великаны, не моргая, следили за происходившим.
Картинки мигали до самого рассвета. Едва восточный край горизонта осветился, синее зарево погасло, втянулось в руки статуи, а та села на место и замерла. Йотуны, все до одного, поднялись и вышли из храма.
Никто из них не испытывал сонливости, но в движениях у всех заметна была неуверенность, словно у детей, только научившихся ходить.
– Сонцуо, – проговорил могучий самец, почти дошедший до своего становища, – солнцыо, ыо…
В глотке у него хрипело и клокотало. Дергало язык, никогда не произносивший ничего, кроме нечленораздельных воплей. Губы мучительно кривились. Но самец всем существом чувствовал, что должен выговаривать эти звуки, не имевшие для него пока никакого смысла.
– Солнце, – довольно четко произнесла одна из младших самок и сама удивленно выпучила глаза.
– Сонц, – попытался повторить самец и, гневно взревев, отвесил самке затрещину, какой запросто мог бы убить человека или эльфа. Самка покачнулась и обиженно заскулила.
Вскоре бормотали все йотуны, собравшиеся вокруг святилища. Порой у них получались отдельные слова, иногда даже целые фразы, но смысла их никто не понимал. Каждый ощущал лишь непонятное стремление шевелить языком и губами, выплевывать такие странные звуки…
А после заката храм вновь засветился, и потянулись к нему белые фигуры.
Они собирались по зову Забытой Силы каждый вечер, сидели и смотрели, и в синих глазах с каждым разом становилось все больше разума. Днем йотуны пытались разговаривать, и у них порой даже получалось. Те, кто умел колдовать, ощущали, как просыпается в них сила, как становятся доступны сложные, не нужные для жизни в тундре заклинания.
Мужчины, а уже не самцы, делали из камней и палок топоры, валили бревна и возводили хижины. Женщины лепили кривобокие глиняные плошки и обжигали их на огне.
А одноглазый старик заточенным осколком камня рисовал на бересте корявые значки.
Буквы языка, что не звучал в Алионе многие тысячелетия.
Примерно через месяц хождений в храм йотуны начали пользоваться именами, а немногим позже – осознали, что они – народ. Несколько дней спустя на собрании был избран вождь, и в тот же вечер в честь его спели торжественный гимн, звучный, но короткий.
Охотились теперь не просто так, по отдельности, а слаженно и добычу делили на всех. Рыбу ловили с помощью сетей, связанных из обрывков старых шкур, изготавливали удочки. Колдуны учились находить под землей металл, создавать иллюзии и обрушивать на врагов каменные глыбы.
Сила их росла.
Из стада тупых бессловесных тварей йотуны понемногу становились племенем, пусть маленьким, но осознающим собственное единство. А святилище Забытой Силы порождало воспоминания о днях, когда их предки жили в теплых землях, где не бывает жестоких ветров и метелей, где растут плодовые деревья и злаки…
Сердца обитателей тундры наполнялись злобой. Росла ненависть к тем, кто изгнал их на окраину мира, кто присвоил себе их богатства и заставил сражаться за выживание в диком, бесплодном краю. Мужчины стали делать оружие, женщины – петь воинственные песни.
И в день, когда северные края Алиона сковал первый большой мороз этой зимы, йотуны собрались и двинулись на юг. Вперед ушли дозоры из легконогих юнцов, следом зашагали мужчины с топорами и дубинами из цельных стволов деревьев и рядом с ними колдуны, вспомнившие то, что было забыто тысячелетия назад. Позади всех потащились нагруженные пожитками женщины и дети.
Они все знали, что идут возвращать свое, и в сердцах йотунов кипела черная боевая ярость.
А вновь оставшийся в одиночестве храм засыпал, исполнившая свой долг Забытая Сила успокаивалась. Она готова была проснуться в следующий раз через века, когда опять прозвучит Зов. Или не проснуться, если некому окажется его послать или святилище будет разрушено…
Белые великаны пересекли узкую полоску болот на границе тундры и вступили в лес. В тот же день их могучие фигуры заметили патрули альтаро, охранявшие северные границы Вечного леса.
И на юг помчались гонцы с паническим сообщением: «Йотуны идут!»
Если бы кому-то из смертных удалось пересечь опоясывающий землю Краевой океан, то глазам его предстала бы неизмеримо высокая, уходящая вверх, слегка изогнутая стена. Снизу, где ее лижут соленые волны, она серебристо-палевая, а выше становится лазурной, превращаясь в небесный свод. И эта стена – лишь первая из оболочек, что защищает внутренности Алиона от окружающей его Внешней Тьмы.
За ней лежат другие, непроницаемые для чувств сильнейших магов, невероятно прочные. Скованные из тугих вихрей сил, таких сложных, что разобраться в них могут разве что боги.
Если смертный, забравшийся в запретные дали на северо-востоке Алиона, этим утром сумел бы еще подняться на несколько миль, он бы уловил тихое постукивание. Будто за многослойной преградой завелся птенец, решивший пробить скорлупу, очень упорный и сильный.
Когда стук прозвучал в первый раз, солнечные лучи, освещавшие стены, на миг стали ярче. Светило, едва взошедшее над горизонтом, словно повернулось более яркой стороной. Пальцы света пробежали по голубой поверхности, трогая, прощупывая и как будто заглядывая за нее.
Несколько мгновений не происходило ничего, потом стук стал громче, превратился в настойчивый рокот. Лучи солнца погасли, словно пальцы отдернулись, зато в воздухе начало сгущаться пламенеющее облако. Когда оно стало размером с дом, из него шагнул толстяк в золоченых одеждах, с желтыми провалами на месте глаз и с диском из янтаря в пухлой руке.
Любой жрец узнал бы в нем Афиаса, Небесного Коня, Владыку Света.
Тут, на самой границе мира, где реальность была не так плотна, как в его центре, боги могли воплощаться. Обретать тела, почти настоящие, достаточно плотные, чтобы иметь возможность действовать напрямую.
– Это что еще такое?.. – прошептал Афиас, подошел прямо к стене и приложил к ней ухо, точно мальчишка, подслушивающий у дверей.
Стук прозвучал вновь, сменился злобным скрежетом, словно нечто твердое кромсали резцы из алмаза. Бог вздрогнул, будто его ударили хлыстом, диск в руке загорелся, подобно маяку. Вырвавшийся из него луч ушел вверх, расплескался по небосводу.
И ответ пришел. Взвыл ветер, могучие вихри заставили колыхнуться спокойные волны Краевого океана, и серый хобот смерча воздвигся от воды до небес. Белоснежный аист выпал из него, раскинув огромные крылья, и превратился в высокого мужчину в сине-белом плаще, с длинным посохом в руке и с пылающими глазами.
– Привет тебе, брат, – сказал Анхил, Владыка Неба, Видящий Правду, Хранитель Знаний.
– И тебе, – отозвался Афиас. – Слушай же.
Опять раздался скрежет, грозный и неприятный. Стена вздрогнула, в глубине бирюзовой толщи появилось черное пятнышко размером с ноготок ребенка.
– Я ждал этого, но надеялся, что не дождусь, – проговорил Анхил, – что тот гонец будет единственным. Но я ошибся…
Он приложил ладони ко рту, крутнулся в воздухе и прокричал, даже пропел призыв. Эхо отозвалось снизу, сверху, со всех сторон, в верные хозяину толщи аэра передали клич вдоль Стены Мира к кучке затерянных в Белом океане островов. И поднялись в воздух, заработали крыльями десятки золотистых, серебристых и алых драконов.
Они спешили, они мчались изо всех сил, и все же они были очень далеко.
– Эх, если бы можно было встретить их на подступах, – вздохнул Афиас, одеяние которого стало золотой кольчугой, а диск обернулся чакрой – острым метательным снарядом в виде широкого кольца.
– Сам знаешь, что нам нет хода за границы Алиона, – в ревущем голосе Анхила прозвучала грусть. – Мы должны ждать, когда враг проникнет внутрь, и только здесь можем дать ему отпор…
Рядом с ним полыхнула молния, свилась в кольцо, и из него выпрыгнул могучий воин в доспехах из лиловой стали с золотой насечкой. Засветился трезубец на нагруднике, длинный меч будто сам вылетел из ножен.
– Я готов! – прокричал Акрат, Громовой Сокол, и клинок в его руке окутался венцом из молний.
– Очень хорошо, – кивнул Анхил. – Только будь осторожнее, брат. Сам знаешь – любой твой удар может разбить этот мир вдребезги. И тогда Алион погибнет, растворится во Тьме, а с ним и мы.
– Знаю. А где те, кто из Бездны? Или решили отсидеться за нашими спинами?
– Нет, не решили, – новый голос прозвучал из облака густого мрака. В нем обозначилось нечто еще более черное. Стали видны два пылающих глаза, похожих на щели. – В этот день наша сила в единстве.
– Точно, – прорычал громадный волк, чью шерсть обагрила кровь, а из пасти вырывались языки огня. – Где враг, чтобы я мог вцепиться ему в горло?
Адерг и Азевр, Смерть и Война, Открывающий Дверь и Волк Бездны, явились вместе.
Как всегда.
– Будет, скоро будет, – пообещал Анхил, и его посох стал копьем с тонким, почти невидимым наконечником.
Скрежет и стук тем временем продолжались, черное пятнышко росло, становясь сначала с ладонь, потом со щит. Когда достигло размеров большой двери, стена начала вздуваться, продавливаться пузырем. По лазурной поверхности побежали тонкие белые трещины.
Азевр зарычал, его глаза вспыхнули, точно два факела. Владыка Неба занес копье, Афиас поднял чакру, Громовой Сокол вскинул меч. Облако тьмы, обступавшее Повелителя Смерти, стало больше, из него потянулись жадные, алчущие щупальца, похожие на корни.
Боги приготовились к сражению.
Пузырь со звоном лопнул. В пространство Алиона хлынул поток ледяного ветра, наполненного невероятным зловонием. В нем замелькали какие-то мутные, уродливые тени, похожие то ли на рыб, то ли на птиц. Заклубился тусклый, отвратительно жирный дым.
– Бей! – голоса Анхила и Акрата слились в один.
Копье и меч ударили. Заточенный до прозрачности наконечник пронзил нечто туманное, почти неосязаемое, хлынула белая, пузырящаяся кровь. Клинок отсек голову созданию, похожему на составленного из снежинок дракона. Но оно мгновенно вырастило новую.