Верховники решили пригласить на царство вдовую племянницу Петра Великого – дочь его старшего брата Анну Иоанновну – существенно ограничив ее самодержавные права особыми условиями – «Кондициями». Современники считали эти условия прообразом Конституции.
Анну Иоанновну воспитывали еще по понятиям допетровской Руси: обучили грамоте и заставили вызубрить церковные книги. Вот и все.
Затем она затвердила светский этикет и танцевальные па. Семнадцати лет Анну выдали замуж за герцога Курляндского Фридриха Вильгельма, но молодая женщина овдовела всего лишь через 4 месяца после свадьбы: муж скончался от чрезмерного количества выпитого вина.
С тех пор она тихо и незаметно жила в провинциальной небогатой Курляндии – крошечном герцогстве, располагавшемся на территории современной Латвии к западу и юго-западу от Рижского залива. Конечно, она с радостью приняла предложение стать российской императрицей – пусть даже ее звали лишь царствовать, но не править.
В феврале 1730 года Анна Иоанновна торжественно въехала в Москву, где ей в Успенском соборе присягнули войска и высшие чины государства. Спустя всего лишь месяц с небольшим она совершила государственный переворот, решительно отвергнув предложенные ей и уже подписанные «Кондиции», и отправив большую часть членов Верховного Тайного Совета в ссылку.
В апреле Анна вторично короновалась, уже как самодержавная императрица, осыпав милостями тех, кто помогал ей в борьбе с верховниками.
Царствование Анны Иоанновны могло бы оставить о себе добрую память. Достоинств у этой государыни было немало, многие современники отмечали ее здравый рассудок, ясный ум, личное обаяние, умение слушать. Порой можно прочесть, что Анна не интересовалась государственными делами. Но это неправда: она каждый день поднималась до восьми часов утра и в девять уже занималась бумагами с министрами и секретарями. Она очень старалась, стремилась быть хорошей государыней. Увы: ее подводил недостаток образования и ума. Анна при всех своих достоинствах была довольно ограниченна, суеверна и доверчива. Этими ее качествами и пользовались многочисленные придворные проходимцы.
Это правда, что Анна любила развлечения и транжирила деньги: став в тридцать шесть лет императрицей, она словно стремилась наверстать все то, что было упущено ею в юности. Развлечения в те времена были очень грубыми, и это давало возможность позднейшим историкам выставлять Анну крайне вульгарной особой. Но на самом деле забавы при ее дворе нисколько не отличались от тех, что любил Петр Великий, – шутовские свадьбы и «машкерады».
Да, царствование Анны Иоанновны оставить добрую память могло – но не оставило. Причина была в ее фаворите – курляндском немце, герцоге Эрнсте Иоганне Бироне.
Обычно Бирона принято изображать чудовищем, однако, если покопаться в записках современников, он был всего лишь не слишком умным, плохо образованным, высокомерным человеком с мерзким характером. Бирон «представителен собой, но взгляд у него отталкивающий», – писала о нем обычно добродушная супруга английского посла леди Рондо. «Характер Бирона был не из лучших: высокомерный, честолюбивый до крайности, грубый и даже нахальный, корыстный, во вражде непримиримый и каратель жестокий», – отзывался о нем полковник русской армии Кристоф-Герман Манштейн. Очень плохо, когда такому человеку достается фактически неограниченная власть. Именно из-за него время правления Анны вошло в историю как «бироновщина».
Этот термин придумали историки – современники его не употребляли. Подразумеваются под ним действия Канцелярии тайных розыскных дел, учрежденной еще Петром Первым для проведения следствия по делу царевича Алексея. Во времена Анны Иоанновны Тайная канцелярия орудовала особенно жестоко – с тех пор как императрица Анна вступила на престол, было отослано в Сибирь и на русский Север не менее 20 тысяч человек. В числе их было 5 тысяч [14], местопребывание которых осталось навсегда неизвестным.
Никто не смел слова сказать, не рискуя попасть под арест. В ход пустили такого рода маневр: разболтавшегося человека в минуту, как он считал себя вне всякой опасности, схватывали замаскированные люди, сажали в крытую повозку и увозили самые отдаленные области России. Одним из таких уголков была Архангелогородская губерния.
Побег
Ломоносов мечтал поступить в хорошее учебное заведение, где можно было бы получить качественное образование. Наиболее значимым центром просвещения в тех краях был Николо-Корельский монастырь, известный с начала XV века.
В 1714 году там была открыта школа, в которую принимали не только послушников и монахов, но даже детей крестьян и ремесленников. Библиотека Николо-Корельского монастыря считалась одной из богатейших среди северных монастырей. Она содержала не только религиозную, но и научную литературу: книги по истории, географии, физике, астрономии.
К сожалению, неизвестно, учился ли в той школе юный Ломоносов: никаких документов об этом не сохранилось. По некоторым утверждениям, в 1730 году он некоторое время жил в монастыре, а потом именно с монастырским обозом покинул родину. Да и то, что в Москву он прибыл уже некоторым образом подготовленным к учебе в лучшем учебном заведении страны, доказывает, что монастырской библиотекой он пользовался.
Однако родной отец юноши считал сыновьи мечты блажью, да и, наглядевшись на ссыльных, вовсе не желал, чтобы его единственный наследник переселялся в столицу или в не менее «опасную» Москву. Желая, чтобы сын остепенился, Василий Дорофеевич решил его женить. Даже и невесту подобрал хорошую – дочь «неподлого человека» [15]!
Но Михайло вовсе не стремился к женитьбе! Он не желал оставаться крестьянином и решился на отчаянный шаг: притворился больным, дабы отстрочить свадьбу, а сам стал готовить побег из дома. К счастью, нашлись односельчане, понимавшие, что у подростка незаурядный талант. Да и подсобил он своей грамотностью многим, так что доброжелатели сыскались. Деньги у юноши водились: он заработал их, переписывая церковные книги и составляя документы для неграмотных. Сосед – Иван Банев – помог выправить надлежащий документ. Сохранилась запись в регистрационной книге Холмогорской воеводской канцелярии: «1730 года, декабря 7 дня отпущен Михайло Васильев сын Ломоносов к Москве и к морю до сентября месяца предбудущего 731 года, а порукой по нем в платеже подушных денег Иван Банев расписался…»
Другой сосед – Фома Шубный [16]– одолжил ему три рубля денег и подарил беглецу «китаечное полукафтанье», то есть недлинный и неширокий, но нарядный кафтан из дорогой шелковой ткани, привезенной из Китая.
И вот морозной декабрьской ночью, прихватив с собой книги и кой-какую одежду, Михайло с рыбным обозом, отправлявшимся в Москву, покинул родные края. Открыто уйти он не мог – отец бы не позволил. Потому бежал он из дома ночью, когда обоз уже отъехал на значительное расстояние, и нагнал его лишь на третий день. После долгих уговоров ему разрешили остаться.
Путь занял три недели. Денег не хватило, и юноше пришлось продать щегольское полукафтанье, но с книгами он не расстался.
Сам Ломоносов, описывая этот свой поступок, недвусмысленно говорил, что ударился в бега. Но, очевидно, Михаил Васильевич имел в виду именно бегство от семьи, а не нарушение закона. Он был лично свободным, совершеннолетним и, выправив необходимые документы, имел полное право покинуть родную деревню по крайней мере на тот срок, на который был выписан паспорт – то есть на один год.
Глава втораяМосква
Неизв. автор. Портрет Михаила Ломоносова. Начало XIX века
Славяно-греко-латинская академия. ХХ век
Д.С. Лафон. Вид Старой (Красной) площади. XIX век
Обучение в Славяно-греко-латинской академии. Гравюра. XVIII век
Какой была Москва?
Конечно, Москва поразила Ломоносова. Самым крупным городом, который он видел до сих пор, был Архангельск, состоявший из большого порта, монастыря, гостиного двора, нескольких церквей и острога – то есть укрепленной части. Здесь же было совсем иное дело!
Путь к Москве преграждали заставы, учрежденные Петром Первым. Их функцией было взимание пошлин с торговых людей, приезжавших в город. Уплатил пошлину и рыбный обоз, с которым шел Ломоносов.
Столицей в то время Москва уже не была: Петр перенес столицу в Санкт-Петербург. Но все же это был крупнейший город Российской империи.
В 1730‐е годы Москва представляла собой смешение старого и нового. Единого плана застройки не было, дворцы, дома и церкви чередовались с садами, огородами и пустырями. Слободы, в которых селились ремесленники, перемежались рощами, куда девушки ходили по грибы. Но старинная хаотичная планировка города уже сменялась новой, радиально-кольцевой, придуманной Яковом Брюсом. Согласно этому плану от Кремля двенадцатью лучами расходились основные улицы, поделившие город на сектора, каждому из которых соответствовал свой зодиакальный знак. Козерог – охранял Мещанскую слободу и село Алексеевское; Рыбы – Красное село и Преображенское; Овен – Басманную и Немецкую слободы; Близнецы – Замоскворечье… Брюс предполагал учитывать, какой знак благоприятствует каким ремеслам, и соответственно расселять людей различных профессий.
Кое-где высились дворцы, церкви и усадьбы в стиле строгого петровского или более нарядного нарышкинского барокко. В 1704 году Петр Первый после очередных пожаров запретил строительство в Кремле и Китай-городе деревянных домов. Этот запрет был расширен на Белый и частично на Земляной город после большого пожара в 1712 году. Тогда же государь повелел новые дома ставить по улицам и переулкам по прямой линии, а не в глубине дворов, как это было принято раньше.
В ту пору центром Москвы считался не Кремль, а Лефортово, где некогда Петр выстроил первый роскошный дворец для своего любимца Франца Лефорта. Потом дворец этот расстраивался, расширялся… В царствование Анны Иоанновны был возведен роскошный Анненгоф – великолепный, однако же деревянный дворец на берегу Яузы. К сожалению, дерево недолговечно, и от царствования Анны Иоанновны сохранились лишь руины великолепного некогда парка развлечений, выстроенного по проекту великого Бартоломео Растрелли. Парк этот включал террасу из тесаного камня со спуском к воде, множество клумб, каскад бассейнов с фонтанами, позолоченными статуями и вазами. В центре парка высилась статуя Геркулеса, а от нее к берегу Яузы спускалась белокаменная лестница. Императрица Анна Иоанновна вставала очень рано и уже в восемь часов утра принималась за дела. Утомившись, она гуляла по парку. Любимой ее забавой было стрелять из ружья по уткам, водившимся тут в изобилии и до сих пор еще полностью не изведенным.