Его культ так широко распространился, что среди его приверженцев наверняка были лондонцы, потому что это была еще одна история о спасении, похожая на истории Атиса и Осириса. Но самым популярным из всех восточных культов в Лондоне, особенно среди легионеров, был митраизм. Это была история про Митру, сына животворящего камня, который убил быка и выпустил его кровь ради того, чтобы — вы уже догадались — подарить людям бессмертие.
Важно то, что все эти религии более или менее мирно сосуществовали. Как современный индус может из храма Ганеша отправиться в храм Ханумана, также и лондонцы романского периода не видели ничего странного в том, чтобы иметь храм Изиды в Блэкфрайерсе, храм Великой Матери у Лондонского моста и храм Митры в Мэншн-хаус.
А затем неожиданно появилась еще одна восточная религия. Христианство на первый взгляд имело много общего с другими восточными культами. Это учение говорило о молодом человеке беспримерных моральных достоинств, который умер и воскрес как Бог. Оно обещало вечную жизнь. Но христианство было похоже на иудаизм, из которого родилось (и на ислам, который родился из них обоих), тем, что не терпело и не признавало сосуществования с любой другой религией, будь то культ Юпитера, Изиды, Адриана, Кибелы или любой другой.
«Я есмь путь и истина и жизнь, — сказал Христос. — Никто не приходит к Отцу, как только через Меня[1]». Прошло много времени, прежде чем лондонцы проявили интерес к этому смелому заявлению, но в 312 году император Константин резко изменил ход истории, провозгласив христианство государственной религией Римской империи.
Язычников начали угнетать. 18 сентября 1954 года произошла сенсация в мире археологии, да и вообще событие весьма значительное, — стало известно, что профессор В.Ф. Гримз нашел давно разыскиваемый храм Митры возле Мэншн-хаус. Храм поразительно хорошо сохранился.
Можно было увидеть место, где убивали быков, где их горячая кровь окропляла землю. Можно было вычислить место, где стояли митраистские факелоносцы — кавты с поднятыми факелами и кавтопаты — с факелами опущенными. Можно было представить себе верующих, поющих в темном и задымленном митреуме, возносящих благодарность и похвалу за жертву животного. Но, изучая храм, профессор Гримз заметил нечто странное.
Выглядело так, будто самые важные предметы культа закопаны в неглубоких ямах под алтарем и проходами. Это были голова Митры во фригийском колпаке, статуя Сераписа и рука с кинжалом. Вскоре археологи выдвинули теорию.
В какой-то период в начале IV века лондонские митраисты стали подвергаться преследованиям, и пришло время, когда они не могли больше терпеть оскорбления и запугивания. Опасаясь, что им осталось недолго, они тайком пробрались в храм и закопали свои самые главные святыни.
Вскоре после этого их соперники по религии ворвались и разбили все оставшиеся статуи, свалили алтарь и уничтожили храм Митры, так же как они уничтожили Серапеум в Александрии и другие крупные святилища. Религиозный плюрализм раннего Лондона уступил место монотеизму Яхве.
Дамы и господа присяжные, я добавлю, что это были те самые люди, которые пришли на форум, свалили идола — статую языческого человекобога Адриана — и сбросили его в реку. Я подозреваю, что это были христиане, и они, вероятно, испытывали особую неприязнь к Адриану. Если вы читали ранних Отцов Церкви, таких как Тертуллиан или Ориген, с их гомофобной злобой в адрес Адриана и культа Антиноя, то вы поймете, что я имею в виду.
Христианство одержало победу во всем римском мире, и культ императоров исчез.
Нет нужды вдаваться в крайности, как Эдвард Гиббон, который обвинил христианство в падении Рима (он утверждал, что христианское учение о кротости было антитезой римскому уважению к воинской славе, идущему из глубины веков), чтобы понять — да, что-то было утрачено.
Бронзовая голова Адриана олицетворяла власть Рима в божественном виде. Как только стало понятно, что император больше не божество, — что ж, значит, любой мог быть императором или попытаться им стать. Начиная с середины III столетия Лондонский гарнизон сокращался — из-за потребности в войсках на других границах.
На поддержку кого-то из мириад претендентов на имперский трон постоянно отправлялось все больше и больше войск, и провинция стала подвергаться ужасающим набегам с территорий, где сегодня расположены Голландия и Германия. Уровень жизни в Лондоне упал, на мозаичных полах стали держать коров и свиней. После 402 года в Лондон перестала поступать новая имперская монета, а в 410 году империя официально отказалась от этой провинции.
Римская Британия умирала медленно и долго, и, как мы увидим ниже, память о той эпохе так полностью и не изгладилась из памяти лондонцев.
Пребывание Адриана в Лондоне было коротким, но не без последствий. Он инициировал строительный бум, который способствовал формированию облика города на сотни лет. Он формально превратил Лондон в столицу провинции и низвел Колчестер. Он возвел физический раздел между Англией и Шотландией, видимый и в наши дни, что подвигло некоторых лондонцев, таких как Сэмюэл Джонсон, на грубые насмешки.
Его правление было исполнено духа религиозной толерантности, который этот город смог вернуть себе только в XX веке. Иногда я останавливаю велосипед у развалин храма Митры, перенесенных с их изначального места и выставленных на обозрение на Куин-Виктория-стрит.
Сходите и взгляните на эти загадочные ряды каменной и кирпичной кладки, бывшие когда-то частью подвала, а теперь обдуваемые ветром и омываемые дождем. Вообразите себе несчастных митраистов, в ужасе бегущих от христиан. Подумайте об их слезах, когда те у них на глазах разбивали на кусочки их священные статуи. Такое невозможно в наши дни — и было невозможно во времена Адриана.
То, что случилось после него, является страшным предупреждением всем тем либеральным теоретикам от образования, которые верят, что прогресс необратим. Волна за волной завоеватели так расшатали древнеримскую систему, что цивилизация почти погибла. Лондонцы забыли латынь. Они забыли, как читать, забыли, как чинить мост. В промежутке между 400 и 850 годами мы не находим никаких следов обитания человека в Саутворке — к югу от Темзы. Закончилось все, как и должно было: понтонный мост Авла Плавта, который ремонтировали и укрепляли поколения лондонцев, сгнил и ушел под воду Важнейшее связующее звено исчезло. Осталась горстка волосатых жуткого вида обитателей в тех местах, где сейчас Ковент-Гарден — крестьяне, свинопасы, — но это была именно горстка.
В 800 году Багдад имел миллион жителей, когорту замечательных ученых и поэтов и библиотеку в тысячи книг обо всем на свете: от алгебры до медицины и изготовления часов. К этому же году Лондон вернулся назад к варварству. Те, кто здесь жил, не были вполне римлянами, не были вполне христианами, — и так продолжалось, пока в начале VII века из Рима не прислали человека, которому поручили исправить положение. Его звали Меллит, что означает «медовый», но, если вы попытаетесь найти лондонца, который слышал о нем, вам придется изрядно попотеть.
Меллит
Человек, который вернул христианство и получил коленом под зад
«Меллит?» — гид слегка удивилась. Я почувствовал себя так, будто пришел в дорогой супермаркет Waitrose и попросил чего-то очень необычного — например бочку медовухи. Но Вивьен Кермат — это аккредитованный гид собора Св. Павла, из тех, что с красной лентой через плечо. Она знает свой предмет.
«Ах да, — говорит она, — Меллит. 604 год. Он построил первую церковь на этом месте. Пройдемте сюда».
«Погодите минутку, — говорю я. — Ведь никаких физических следов самого здания не осталось, не так ли?»
«Совершенно верно, — отвечает Вивьен. — Но у нас есть икона Меллита».
«Икона?» — я просто изумился.
Мы медленно идем через великий собор — творение Кристофера Рена, — мимо мемориалов Нельсона и Веллингтона. Минуем место, где леди Диана Спенсер освятила свой злополучный союз с принцем Уэльским. Идем мимо списка бывших настоятелей собора, включающего Джона Донна и его блестящего предшественника Александра Новелла (1560 год), лондонца, который первым придумал, как разливать пиво в бутылки: возможно, это самая большая его заслуга перед человечеством, заметила Вивьен. В самом конце восточной части собора мы подходим к американской мемориальной часовне. Там, прямо над иллюстрированной Книгой Памяти, содержащей имена 28 000 американцев, отдавших жизнь во Второй мировой войне, и висит Меллит.
Точнее сказать, это довольно недавнее и ярко раскрашенное в иконографическом стиле изображение того, как мог бы выглядеть Меллит, подаренное собору Греческой православной церковью.
Я разглядываю его длинный нос и глубоко посаженные карие глаза и пытаюсь мысленно уйти в те времена и представить себе умонастроение этого доблестного христианского святого, этого римского аббата, которого послали сюда с опасным поручением более 14 веков назад.
А за ним был Лондон, плотно застроенный, с аккуратными крышами, с устремленным в небо куполом собора Св. Павла, неподвластным времени. Демонстрируя свою эрудированность, я перевел греческую цитату из открытой Библии Меллита: «И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое»[2].
Делать все новым. Такую задачу поставили перед этим римским епископом, присланным в Лондон. Легко сказать..
Отдав дань уважения иконе, я вышел и остановился на ступенях собора, пытаясь представить себе жуткий вид, который открылся взору Меллита по приезде.
За годы, прошедшие после ухода Адриана, римский Лондон пережил и взлеты, и падения. Некоторые здания обветшали, но возведены были новые примечательные сооружения, включая стену больше чем три километра длиной вокруг города, построенную, как полагают, около 200 года, — остатки ее можно видеть и сегодня.