одить в заблуждение: их огромные хранилища в настоящее время ничем не ограничивают свою деятельность, принимая корабли со всех концов света и под любыми флагами.
Доки Восточной Индии (East India Docks) находятся в Блэкуолле, неподалеку от места впадения в Темзу речки Ли. Они были вырыты между 1803 и 1806 годом. Импортный док занимает площадь в семь гектаров двадцать аров, экспортный док — всего пять гектаров шестьдесят аров. Их бассейны соединены с Темзой через входную гавань площадью в один гектар двадцать аров. Глубина этой гавани семь метров, что позволяет ей принимать корабли самого большого водоизмещения. Большая гавань вмещает одновременно двадцать восемь крупных кораблей и пятьдесят шесть малотоннажных судов. Доки Восточной Индии отделяются от Темзы причалами Брунсвика, общая длина которых равна двумстам десяти метрам. Именно здесь швартуются почти все пароходы, идущие с низовьев Темзы.
Док в Лаймхаусе
В прошлом разъединенные и соперничавшие между собой, доки Восточной Индии и доки Западной Индии ныне слились в одну акционерную компанию, и их общий капитал составляет пятьдесят один миллион пятьсот тысяч франков.
Торговые доки (Commercial Docks) находятся в Ротерхите, на правом берегу Темзы. Они были открыты в 1807 году под названием Гренландские доки. Именно здесь разгружали свои суда китобои. Сейчас доки встречают бо́льшую часть судов, идущих из Прибалтики и Норвегии. Торговые доки имеют пять гаваней, покрывающие площадь в шестнадцать гектаров, к которой следует прибавить площадь хранилищ: три гектара шестьдесят аров, вмещающих пятьдесят тысяч единиц лесоматериала, сто пятьдесят тысяч мешков сахара и четыре миллиона досок. Одновременно к их причалам могут подойти до трехсот пятидесяти кораблей.
Большой док канала Суррея находится также в Ротерхите, на западе от Торговых доков. По правде говоря, это всего лишь входная гавань канала, который пересекает болота Саутворка. Он насчитывает триста строений, а его хранилища, которые берут на хранение только зерно и лес, могут принять не более четырех тысяч тонн товаров.
Доки Виктории, которые завершают впечатляющий ряд Лондонских доков, находятся дальше всего от центра города, в болотистой местности Плэстау, выше Боу-крик[22]. До них просто так не добраться, надо сесть на пароход или поезд. Они были открыты совсем недавно, в ноябре 1855 года, и вокруг них, на болотах, как по мановению волшебной палочки, уже вырос большой жилой район, который называется предместьем Холливелл.
Доки Виктории по форме похожи на большой прямоугольник, вытянутый с востока на запад. Они состоят их двух разделенных шлюзом гаваней: приливной гавани, соединяющейся с рекой, и доков в прямом смысле слова. Общая площадь этих гаваней больше сорока гектаров, а территория, которую занимает компания, имеет площадь двести сорок гектаров. В этих доках есть также судоремонтная гавань, оборудованная с таким совершенством, что корабль в шестьсот тонн поднимается на верфь за тридцать пять минут. Обычно доки Виктории хранят товаров общей стоимостью до ста миллионов франков.
Док Святой Екатерины
В четыре раза больше товаров хранятся на пяти legal quays, восьмидесяти семи sufferance wares и других хранилищах, не считая таможни, которую можно считать естественным продолжением доков.
Доки притягивают к себе особый народ, чья жизнь напрямую зависит от их работы. Это люди особенные, которых ни с кем не спутаешь и не встретишь больше нигде, даже в Лондоне. В переулках, окружающих доки, живут чернорабочие, посыльные, водоносы и целая толпа людей разного сорта. Все они перебиваются случайными заработками и живут, как правило, довольно бедно за счет тех неопределенных ремесел, что требуются только в морских портах, и тех отраслей, которые я назвал бы акватическими, то есть связанными с водой. Вы не сделаете и двадцати шагов, не наткнувшись на лавку, забитую корабельными инструментами и матросской формой. Секстанты, хронометры, астролябии, компасы, подзорные трубы оспаривают право на сердце и последние экю моряков, отправляющихся в плавание. Торговцы поношенной одеждой и перелицованными шляпами, напротив, пытаются завлечь тех, кто только что сошел на берег, и выкладывают на прилавки наряды вопиюще дурного вкуса. Эти лавки и магазины предпочитают одну из двух вывесок: «Лорд Нельсон» и «Jolly Tar» (читай «Веселый моряк»).
Не стану уверять, что эта разношерстная публика является сливками Соединенного Королевства. В Вест-Энде и в палате лордов найдется кое-что получше. И если днем тяжелая работа и заботы делают сильные руки почти беззащитными, то ночь освобождает их, и тогда все эти работяги представляют серьезную угрозу для неосторожного зеваки, который не побоится зайти в их владения. Там нередки неописуемые пьяные драки, ссоры, порой доходящие до убийства, бесчестные игры и распутство, граничащее с развратом. То, что к рабочим присоединяются матросы, делает подобные сцены еще ужаснее. Накопившиеся деньги и длительное отсутствие каких-либо развлечений, вполне естественные для тех, кто ходит в море, вызывают неуемную жажду удовольствий и дают средства для ее удовлетворения. Отсюда вывод: если вам интересно побывать в доках, идите туда днем, когда свет и общая занятость послужат вам двойной защитой. Досужие ночные часы не порождают ничего, кроме преступления и погибели.
Корабль «Конкордия» в доках
Иные картины ждут того, что поднимается вверх по Темзе от Лондонского моста. Этот великолепный мост может считаться границей морского порта, имя которому Лондон. Берега между Лондонским и Вестминстерским мостами, так сказать, населены сейчас воспоминаниями и тенями тех, кто в прошлом олицетворял славу и могущество Англии. Там жили богатые и великие. Темза несла свои воды между дворцами и видела экипажи со знатными господами и дамами в сопровождении гвардейцев и пажей. Сколько раз она качала на своих волнах исполненного сомнениями и тревогами великого кардинала[23], когда он направлялся из монастыря Блэкфрайерз в Вестминстер, того самого кардинала, чья голова оказалась слабее его ума! Здесь свадебный кортеж Генриха IV ослепил своим блеском еще наивный народ; этой дорогой Анну Болейн, трогательную жертву кровожадного сластолюбия, провожали к ее страшному супругу Генриху VIII — коронованной Синей Бороде; по этим же местам один из Стюартов, Чарльз I, тогда на вершине королевского могущества, провез на триумфальной барке дитя Франции, свою жену Марию Генриетту — дочь Беарнца, сестру Людовика XIII, тетку Людовика XIV — дочь, жену, сестру и мать королей, которой суждено было узнать, сколько слез способны пролить глаза одной королевы!
В ту блестящую эпоху берег, который тянется вдоль Миддлсекса, не был погребен, как в наше время, слоем черного и зловонного ила. Он спускался к воде в газонах и садах, посреди которых, на зависть особнякам и дворцам, высились роскошные дома богатых и знатных. Тогда катались по чистой и прозрачной воде на барках с гербами, а на веслах сидели нарядные гребцы. Ветер раздувал шелковые паруса. В наши дни на простые, прозаичные лодки черными хлопьями опускаются клубы дыма. Чем была раньше Темза? Речной дорогой удовольствий, тем же, что в одном из лондонских парков называется Lady’s Mile[24], то есть модным местом для прогулок. Сегодня поэтичная флотилия изысканных барок уступила место пароходам, билет на которые стоит два шиллинга.
Дело в том, что Темза стала рабочей рекой, по ней передвигаются служащие и торговцы, моряки, возвращающиеся с доков в Ротерхите, Гринвиче или Блэкуолле, солдаты, спешащие в Вулвич, слуги, получившие отгул, и гуляки, направляющиеся в сады Рошервиля.
На берегах реки тоже попадаются люди простые. Разносчики газет, девочки, предлагающие прохожим связки лаванды, наглые плуты, продающие «огонек» джентльменам, желающим прикурить, негры-музыканты, которые только и делают, что превращают арфы и скрипки в орудия пытки, истощенные женщины, раздавленные тяжкой нуждой и бременем забот о целом выводке детей, курящие подростки, которые, слишком рано переняв дурные вкусы и привычки взрослых, щеголяют галстуками кричащих расцветок, цветком в петлице и дешевыми безделушками. Судейские чиновники в синих кожаных нарукавниках направляются в сторону Тэмпла[25]; девушки с белыми воротничками и манжетами, румяными щечками и пышными прическами семенят по тротуарам к мастерским, барам, лавочкам и магазинам. Добавьте сюда чернорабочих, закрепощенных тяжким трудом и суровой нуждой, которые, несомненно, выглядели бы гораздо приличнее и достойнее, если бы одевались в соответствии со своим положением, а не рядились в мятые и потрепанные обноски, которые когда-то служили светским щеголям, а теперь смотрятся нескромно и глупо.
Ночная суматоха в доках
Если взглянуть с высот Лондонского моста на запад — вверх по течению Темзы, — то перед глазами разворачиваются разнообразные и почти бесконечные дали.
Над людским потоком и городским шумом, между небом и землей высится купол столичного собора. Его незыблемость и непостижимое спокойствие кажутся наделенными Божественным величием, коему и посвятил его великий английский народ. И в то же время у наших ног и над головами, везде и повсюду кипит работа. Река покрыта лодками, идущими в разных направлениях, поезда несутся по подвесным мостам и устремляются к городу так, как будто хотят вспороть его ударом бешеных локомотивов. Все приобретает лихорадочный вид, темный и болезненный, который создает у иностранца, впервые созерцающего эту картину, ощущение неблагополучия. Все беспощадно подавляют корыстные заботы. Все приносится в жертву практической пользе. Каждый как будто хочет уже быть там, куда еще не вышел; тюки с лодок не выгружаются, а выбрасываются; вокруг рыбного рынка — а это большое здание, которые мы видим справа, — такое движение, какое нам в Париже даже не снилось! Это целый мир внутри другого мира! Рядом высится большая Лондонская пивоварня, с чьими масштабами не сравнится ничто на нашем жалком континенте! Она олицетворяет силу и мощь лондонской деловитости и энергии.