жил в деревне на берегу Амура, а на другой стороне чуть ли не в точно такой же деревеньке жили китайцы. От них Борис и узнал про эту игру. Оказавшись у меня в лагере, он наколол деревянных плашек, вырезал из них прямоугольные одинаковые пластины, отполировал их и на одной стороне раскалённым гвоздём выжег точки. Почти везде было разное число отметок.
Сначала я пренебрежительно отнёсся к этой игре, посчитав её верхом примитивизма, годной только для развлечения крестьянам. Но потом поменял своё мнение на противоположное. Оказалось, что для выигрыша, если не полагаться на удачу, нужно проводить в голове не такие уж примитивные математические подсчёты. Правда, удачу и смекалку тоже не стоило сбрасывать со счетов. Этими двумя пунктами выделялся Прохор, выигрывая в среднем каждую третью партию независимо от того, кто у него были оппоненты.
– Рыба! – довольно выкрикнул он и со всего маху с треском приложил одну пластину на стол, завершив игру. – Не вам, сынки, с дядькой Прохором тягаться!
– Да зуб даю, что он костяшки метит! – в сердцах воскликнул Семянчиков, ладонью сметая в общую кучу несколько своих доминошек, которые поставил перед собой точками к себе. – Вон все поцарапанные, небось, от его ногтей.
– Ты бы свои подстриг бы сначала, – ничуть не обиделся Прохор. – Эвон какие когтищи отрастил – страсть просто. У дружка твово и то поменьше будут, когда он серым оборачивается.
– Нормальные у меня ногти. Я так люблю, – буркнул парень и спрятал руки под стол. – Или лучше, когда прям мясом подноготочным обо всё биться? Да и картоху удобно чистить, ещё рыбку солёную.
– Ты бы после такой чистки ещё бы руки мыл. А то ж под ногтями половина картохи твоей остаётся.
Тут в их разговор вмешался я.
– Иван, Прохор, вы готовы к ритуалу? – поинтересовался я у них.
– А я? – вскинулся Громов.
– Всех сегодня не осилю, извини Борис, – развёл я руками. – Не накопил ещё материалов. Придётся тебе несколько дней подождать.
– Вань, мож махнём не глядя очередью, а? – сибиряк с надеждой посмотрел на Семянчикова.
Но тот часто замотал головой:
– Не-не, мы же жребий тянули – всё по-честному, Борь.
Тот насупился, но дальше упрашивать товарища не стал.
Ритуал, про который зашла речь – это обращение в оборотней. После удачного опыта с первым Иваном, его тёзка и лучший друг сообщил мне о своём желании стать таким же. Я честно предупредил, что есть шанс после ритуала умереть. Уточнять не стал, как именно, чтобы в случае трагического исхода не настроить против себя Есина. Пока что только Прохор и Павел в курсе, как умирают мои неудачные творения. А следом за ним ко мне подошёл Прохор и попросил его тоже сделать оборотнем и что он согласен поклясться мне в вечном служении. Мол, за возможность ещё более эффективно уничтожать гитлеровцев и их холуёв он чёртовой бабушке готов ноги мыть, а не только стать моим слугой. Тем более что успел узнать меня достаточно хорошо, и был уверен, что я никогда не заставлю его сделать подлость. В отличие от двух Иванов он захотел стать медведем. Я был только рад его просьбе. Оборотни – это не только куча ценных ингредиен… м-да, заносит… А нервишки-то шаля-ат! Это из-за того, что я не был до конца уверен в том, что клятва верности на крови поможет избежать тех проблем, с которыми я столкнулся во время обращения немцев. В общем, я был рад иметь под рукой не только полностью верных мне людей, но и бойцов, которых в условиях Земли сложно убить. Оборотней надо разорвать на куски, чтобы они не могли регенерировать. Чистое (здесь его называют стопроцентным) серебро так же может убить их при ранении в сердце или мозг. Но я узнавал – не выпускают тут серебряных пуль. Только на заказ, но кто станет такое делать просто так? Тем более, серебро реально должно быть чистым-пречистым, чтобы нанести оборотню смертельную рану. Тысячная доля посторонней примеси даст крошечный – но и такого порой сильно не хватает – шанс волколаку или беролаку вытолкнуть из раны пулю и удрать в берлогу зализывать дырки в шкуре. Такие вот дела.
А вот Павел всё раздумывает, мнётся, никак не может принять решение. Чувство долга перед своей страной борется в нём с желанием стать не как все и сражаться с врагами СССР так, как не может никто другой. Но я уверен, что подсознательно он уже готов стать частью моего войска. И когда осознает это, то придёт даже ночью ко мне, чтобы поклясться на крови в служении. Будь по-другому и он попрощался бы со мной давным-давно, ещё тогда, когда его сослуживец ушёл в сторону фронта после выздоровления.
Ну, а сейчас решающий миг: я узнаю, а помогает ли клятва крови при перерождении землян в Очаге.
Иван Семянчиков вышел их башни в том же облике, что и его лучший друг. Те же унты, штаны и жилетка, такие же едва уловимые звериные черты лица, нож на поясе. Отличался длинными волосами до плеч, стянутыми кожаным плетёным ремешком вокруг головы, и короткой бородой с усами. И, конечно, слегка заострённые уши и слабоуловимые эльфийские черты лица.
При виде меня он повторил ритуал товарища.
– Мой лорд, моя жизнь и душа принадлежат вам, – с достоинством произнёс он, опустившись на одно колено и приложив ладонь к сердцу.
– Рад, что всё получилось, – сказал я, не скрывая удовольствия от удачно завершённого ритуала. Моё внутреннее чувство сообщило, что между нами существует связь лорд-вассал.
– Ванюша, да тебя не узнать! – радостно завопил Прохор, контролировавший, как обычно, процесс перерождения. – Пошто себе бородищу-то отрастил, а?
– Захотелось, вот и отрастил, – отмахнулся от него Семянчиков. Сейчас он был занят осмотром себя любимого и прислушивался к собственному телу. – Лорд…
– В обычной обстановке зови меня, как и раньше, по имени.
– Хорошо. Киррлис, я себя чувствую, как… как не себя. Ванька рассказывал, что это будет, но я даже представить себе не мог, каково это по-настоящему.
– Привыкнешь. Иван вон привык уже почти. Можешь к нему сходить похвастаться, только наружу не выходить, пока ритуал не завершится, ясно? Это приказ.
– Всё исполню, – резко кивнул он, почти уткнувшись подбородком себе в грудь, развернулся и чуть ли не бегом направился в дом, где томился в неведении и переживал его приятель.
– Прохор, готов? – я повернулся к старику.
– Готов. Только, это, Киррлис, а медведем можно стать? Чой-то серым бегать как-то невместно мне, ну нет желания, и всё тут. А вот Хозяином – любо-дорого.
– Попробую, – пообещал я ему. По правде говоря, я даже как-то не задумывался о таких моментах. Тем более что оборотни у меня ассоциировались именно с волками. А ведь есть же ещё сокол в качестве третьего варианта. Оборотни-птицы могут стать воздушными незаметными разведчиками и курьерами.
Третье перерождение человека и третья удачная попытка. Ни один из землян, вошедших в Очаг, кто дал мне клятву верности на своей крови, не переродился «диким». Со всеми я имел крепкую связь лорд-вассал. Ещё хочу сказать, что выбор направления обращения не составлял труда. И потому старик легко стал матёрым беролаком.
Прохор, выйдя из Казематов, отличался не только внешне от двух Иванов одеждой и снаряжением, но и от себя прежнего. Одежда отличалась тем, что вместо волчьего меха там был медвежий, вместо тесака – два коротких топорика с изогнутыми рукоятками. Став беролаком, старик (хотя какой он теперь старик, на вид ему лет тридцать семь сейчас, не больше) подрос на голову, заметно раздался в плечах, ладони впору было назвать лопатами. А ещё у него появилось заметное пузо. Не пивная бочка, как у некоторых гномов из старейшин, но курдюком обзавёлся немаленьким. Плюс, у него эльфийские черты оказались выражены сильнее. Стоит ему подстричься и сбрить бороду, как его любой в моём мире назовёт «остроухим ублюдком». Впрочем, я не заметил, чтобы он этому сильно огорчился.
– Ух, прямо другим себя человеком чувствую, – крякнул он, ощупывая и разглядывая себя. – Вернее, медведем. Или оборотнем?
– Беролаком, Прохор, – усмехнулся я. – Если насмотрелся, то пошли к остальным.
Вечером, собрав всех за одним столом, я поднял животрепещущую тему ресурсов. Дальше вырубать лес в окрестностях лагеря было нельзя, копать промерзшую землю тяжело, ручьи замёрзли, да и камни из них подчистую выгребли ещё в начале осени.
– Может, придумаете, откуда нам взять ресурсы для очага? – произнёс я.
– У немцев, откель ещё, – пробасил Прохор.
– Понятно, что у них. Но где и как сделать так, чтобы не подтолкнуть их на новую волну жестокости против мирного населения. Отомстить мы отомстим, но кто вернёт детям матерей, а матерям детей? – сказал я. – А ещё по снегу тяжело тащить технику. Если Иван не ошибается, то у немцев с наступлением морозов она перестала работать.
– Что слышал, то и передал, – откликнулся Есин. Он после обращения в оборотня превратился в разведчика, носясь не только по моему лесу, но и добираясь аж до Лепеля. Тем самым вызывая у Прохора частое упоминание поговорки «бешеной собаке – семь вёрст не крюк».
– Самолёты, – вдруг сказал Павел.
– Что самолёты? – не понял я. Несмотря на то, что уже глубоко погрузился в окружающий мир и знал даже больше, чем многие местные крестьяне, иногда я терялся после слов и фраз товарищей, которые понимали друг друга с полуслова.
– Угоним несколько самолётов, лучше бомбардировщиков, – пояснил лётчик. – С помощью твоих амулетов проберемся на аэродром, подчиним пилотов, взлетим и направим из сюда.
– А сажать ты их куда будешь? Сверху на деревья? – поинтересовался у него Прохор.
– Полосу сделаем. Нам же не нужно назад взлетать, а для посадки хватит снежной полосы. На брюхо опускаться станем.
– Интересная идея, – задумчиво сказал я. – А сколько твои бомбардировщики весят? И из чего состоят?
– В основном там металл. Есть, правда, и дерево, но у немцев его мало используют. А вот про вес не могу сказать, – слегка расстроился Струков. – Навскидку их «лаптёжники» от четырёх до пяти тонн весят. Бомбардировщики покрупнее в полтора или два раза больше.