Великий Ллосир явился сам. Все видели это своими собственными глазами. Все слышали его голос; голос, который не мог принадлежать смертному существу, голос, воспринимаемый не ушами, но человеческим разумом. И одного этого было достаточно, чтобы признать в нем бога. И все слышали, как он обратился к лорду Марки и к Верховной жрице, назвав их имена.
Другие боги тоже являлись… в прошлом. Никто не видел этих богов — кроме их собственных жрецов… жрецов, которые совершали жестокие жертвоприношения и требовали долю богов от всякого имущества. Ллосир не хотел ни жертв, ни доли для себя; могучий и добрый, он явился перед народом и говорил со всеми — с высокими и с низкими — со всеми, кто находился в огромном амфитеатре.
Со всеми! Не только со своей жрицей; не только с людьми чистой крови; не только с исконными ломарианами; он говорил со всеми — с каждым простолюдином, слугой, наемником!
Долгой жизни Повелителю Ллосиру, нашему новому могущественному богу!
Король Фагон и Тедрик стояли у большого стола в тронном зале, изучая карту. Она была нарисована грубо и неумело, эта карта, пестрящая ошибками и белыми пятнами неведомых земель; но, говоря по правде, столетие Тедрика не являлось венцом расцвета картографии.
— Тарк, вначале — Тарк, сир, — упрямо настаивал Тедрик. Он ближе, дорога- короче, и победа воодушевит наших людей. Удар будет внезапным. Раньше Ломарра никогда не атаковывала Тарк, поскольку отец твоего королевского величества, и его отец тоже, пытались вырваться из тисков Сарлона. Но они погибли и их походы только увеличили тяжесть дани и контрибуций. Если нас постигнет неудача, то в одном переходе — Большое Ущелье Лотара, там можно отразить ответный удар. Конечно, мы оставляем незащищенной Марку, но в таком состоянии пограничье пребывает уже четыре года.
— Нет! Думай головой, человек! — Фагон сердито фыркнул. — Мы проиграем. В армии четыре отряда наемников из Тарка — ты уверен, что они не повернут против нас? Наши силы меньше, значительно меньше — два к одному. Нет, сначала — Сарлон. Затем, возможно, Тарк; но во вторую очередь.
Но Сарлон тоже превосходит нас числом; сир — особенно если присчитать этих дьявольских варваров Девосса, Таггад Сарлонский пропускает их через свои земли, когда они идут в набег на Марку — конечно, за долю в добыче. Несомненно, они помогут Сарлону против нас. И, кроме того, сир, твой отец и твой дед… они оба пали под сарлонскими топорами.
— Это правда, но они были никудышными полководцами. — Я — другое дело; я изучал военное искусство много лет. Они избирали обычные решения; я так не поступлю. Сарлон не будет только платить нам дань; Сарлон должен стать — и станет — провинцией моего королевства!
Они яростно спорили, пока Фагон не проследовал к своему королевскому трону и с его высоты объявил свою королевскую волю — все должно делаться так, как желает он, король — и никак иначе. Тедрик, конечно, подчинился (собрав остатки терпения) и получил стратегическую задачу — обеспечить поддержку армии, когда она прокатится по землям Марки, в трехстах пятидесяти милях к северу.
Тедрик орал. Тедрик погонял. Тедрик сыпал проклятьями на ломарианском, тарконском, сарлонском, девоссианском и прочих языках, известных ему. Однако поднятый им шум приносил очень мало пользы и не мог ускорить такой, в сущности, медленный процесс, как подготовка военных баз в сотнях миль от столицы.
Когда Тедрик был свободен от ругани, понуканий и разъездов по северным землям, он рыскал в дворцовом парке, питая некие смутные надежды. В один из таких набегов, он наткнулся на короля Фагона и леди Роанну, практиковавшихся в стрельбе из лука. Отдав поднятием руки салют своему монарху и вежливо поклонившись девушке, он хотел проскочить мимо. Но Роанна, заметив, что он ускорил шаги, крикнула:
— Привет, Тедрик! Торопишься вступить в соревнование с нами?
Тедрик бросил взгляд на мишень. Роанна беспощадно побивала отца — ее стрелы с фиолетовыми черенками торчали либо в центре, либо совсем рядом, а его золотистые рассеялись по всему полю мишени. Вид у Фагона был невеселый; его вряд ли обрадовало бы участие в соревновании еще одного партнера — тем более оружейника-профессионала.
— Прошу извинить, моя леди, но важные дела…
— Твои увертки слишком прозрачны, мой лорд, — Роанна не то насмехалась над замешательством мужчин, не то была в дурном настроении. — Почему бы просто не сказать правду? Не можешь побить меня, не побив Трон? Но разве любого оружейника, который не сумеет выиграть у нас обоих с такого расстояния, не следует с позором лишить его звания?
Тедрик заглотнул приманку.
— Можно, сир? — повернулся он к королю, лицо которого налилось кровью.
— Стреляй! — взревел Фагон. — Во имя моей головы, во имя Трона, во имя Ллосира, его мозга, сердца, печени и всех кишок — СТРЕЛЯЙ! Любой — кроме тебя — потерял бы голову, нанеся мне такое оскорбление! Стреляй, сир — и стреляй как можно лучше! — король сунул Тедрику свой собственный лук и колчан со стрелами.
— Один пробный выстрел, сир? — спросил кузнец, натягивая тяжелый лук. Никакие силы не заставили бы его положить стрелу ближе к центру, чем самая дальняя королевская. Чтобы выполнить это- и, в то же время, не промахнуться по мишени — требовалось великое мастерство, так как одно золотистое древко торчало в трех дюймах от края.
Его первая стрела царапнула ободок мишени; следующая воткнулась точно между самой дальней стрелой короля и ободком. Затем он стремительно выпустил две стрелы подряд, расщепив древко первой наконечником второй. Еще несколько выстрелов, и он опустил лук; весь участок, в который попали его стрелы, мог быть закрыт одной ладонью Роанны.
— Я проиграл, сир, — сказал Тедрик, возвращая лук и пустой колчан. У меня нулевой счет.
Хотя Фагон сознавал, что был не прав, он не мог заставить себя принести извинения. Вместо этого он сделал лучший, по его мнению, комплимент искусству оружейника:
Когда-то я стрелял не хуже. Почему я потерял свое мастерство, Тедрик? Не из-за возраста, верно?
— Не мне судить об этом, сир. И я вышибу зубы любому, кто осмелится толковать о подобных вещах, оскорбляя Трон.
— Что! — взревел монарх. — О моем
возрасте…
— Остановись, отец! — твердо сказала Роанна. — Ты король — будь же королем!
Их гневные взгляды скрестились. Ни король, кипящий яростью, ни раздраженная принцесса не собирались. уступить. Наконец Роанна прервала напряженное молчание.
— Противно говорить, Тедрик, но он готов сварить в кипящем масле или закопать живьем любого, кто скажет ему неприятное, но правдивое слово. Но меня, отец, ты не сваришь, не закопаешь, и не посмеешь наказать — не то я расколю это королевство, как дыню. Время — да много времени — прошло с тех пор, как тебе в последний раз говорили неприкрашенную правду. Послушай ее снова, мой любимый старый негодяй. Слишком долго валяешься по утрам в мягкой кровати, слишком много опустошаешь бутылок и пивных кружек, слишком много девок лезет в твою постель. Стрельба, фехтование и охота принесли бы тебе гораздо больше пол ьзы.
Потрясенный король попытался дать какой-то ответ на эту уничтожительную отповедь, но ничего не сумел придумать. Тогда он апеллировал к Тедрику:
— Ты… ты мог бы сказать такое?
Уверен, нет!
— Конечно, нет, сир! — заверил его Тедрик совершенно искренне. — И даже если все сказанное — правда, это можно исправить. Прежде, чем мы достигнем Марки, твоя рука снова будет твердой и глаз — острым.
— Возможно, — заявила девушка с ноткой сомнения в голосе. — Если он последует твоему примеру, Тедрик, в делах с вином и девицами — то да. Иначе — нет. Скажи мне, сколько кружек ты выпиваешь за день?
— Обычно одну — за ужином.
— А в походе? Подумай как следует, мой друг.
— О, я имел ввиду в городе. В поле, конечно, больше.
— Вот видишь, отец?
— Что должен я видеть, лиса? Ты прижала меня к стенке. С этой минуты и до возвращения из похода я клянусь во всем следовать примеру твоего добродетельного приятеля: он — кружку, и я — кружку, он девицу, и я — девицу! Такое обещание ты хотела выжать из меня?
— О да, мой отец и король! Я знаю — ты сделаешь так, как сказал. — Она так пылко обняла его, что почти оторвала от земли, чмокнула два раза и оттолкнула.
— Я хотел бы поговорить с тобой кое о чем, сир, — торопливо сказал Тедрик, прежде чем мысли короля переключились на иные предметы. — О вооружении. У меня хватит божественного металла, чтобы изготовить оружие и панцири для трех человек. Для тебя, сир, для меня и для капитана. Скайра из твоей гвардии. Прошу, сир, откажись от старых обычаев и надень стальной панцирь вместо золотого; золото не годится для битвы.
— Боюсь, ты прав, но это невозможно. Король Ломарры носит только золото. Он сражается в золоте — и, если надо, умрет в золоте.
Тедрик знал, что так оно и случится. Это противоречило здравому смыслу, это было глупостью, но это являлось чистой правдой. Ни один лома-рианский монарх не нарушал древней традиции. Это стало частью королевских обязанностей — дерзко красоваться в блестящем золотом панцире в море серых доспехов из железа. Тот факт, что отец Фагона, и его дед, и еще шесть поколений предков погибли в своем сверкающем, но бесполезном вооружении, ничего не значил для короля— как, впрочем, и для Тедрика, окажись он в сходном положении. Однако теперь можно было кое-что придумать.
— Тебе нужен прочный золотой панцирь, сир. Почему бы не покрыть золотом сталь?
— Хорошая идея, лорд Тедрик. Но, боюсь, неосуществимая. Если приклепать к стали толстые золотые пластины, панцирь станет слишком тяжелым. Если же покрыть его тонким-слоем золота, то оно отлетит при первом ударе топора и подделка обнаружится. Что можешь придумать? Я слушаю.
— Я не знаю, сир… — Тедрик подумал с минуту. — Я видел, как из золота ковали тонкие листы… но, все же, недостаточно тонкие… можно попытаться расковать его еще тоньше… и укрепить на панцире из божественного металла клеем или смолой… Ты наденешь такое вооружение, сир?