Выживут ли они?
Монтерей, Калифорния. Лицом к простору, перед бесконечностью Тихого океана. Одно из наиболее приятных воспоминаний от этой подводной одиссеи: двое ныряльщиков с „Калипсо“ поднимают калана над водой среди гигантских водорослей, где это животное имеет обыкновение спать…
Каланы (морские выдры), прекрасное производное эволюции хищников на Земле, долго ли еще они будут заселять северные берега Тихого океана, где когда-то насчитывались десятками тысяч?
Человек, после того как привел их к почти полному истреблению в погоне за столь драгоценным мехом, не крадет ли он сегодня последние их места прокорма и охоты для своих туристических, строительных и индустриальных нужд? Заставит ли он навсегда исчезнуть эту грациозную ундину — по вине ловцов „морского уха“, обвиняющих ее в грабеже таковых, из-за „черного“ ли моря? Или, что еще печальнее, на мой взгляд, не защитит ли он ее в некоторых местах лишь для того, чтобы затем лучше эксплуатировать как естественное сырье — продолжая использовать драгоценный мех, — то есть собирая с этой „нивы“ „максимально доступный урожай“ (по-английски: maximum sustainable yield)?
Портрет наяды
Сама гибкость и красота, ундина, нереида, наяда, нимфа волн и гигантских водорослей, морская выдра постоянно вызывает в памяти фантастические существа, тех полуженщин-полубогинь, которыми античные греки населяли чистые воды.
Нет никакого сомнения, что, если бы эти последние могли знать каланов, они возвели бы их в ранг новых океанических божеств…
Каланы принадлежат к отряду Carnivora семейства Mustelidae. Последнее насчитывает около 20 видов [28], некоторые из них встречаются в эстуариях и морских заливах. Но один вид остается строго привязанным к обитанию в соленой воде: это наш прекрасный друг калан, которого ученые называют Enhydra lutris.
Представьте себе кузена общеизвестной выдры, длинное и сильное животное, имеющее длину тела от 1 до 1,2 метра (без хвоста, который прибавляет к общей длине еще 25–35 сантиметров) и достигающее веса крупной собаки — от 15 до 30 килограммов у самок и от 25 до 40 килограммов у самцов (абсолютный рекорд: 100 фунтов, или 45 килограммов).
Посадите на утонченное и веретенообразное тело (очень плохо передвигающееся по твердой земле, но зато изумительно приспособленное для плавания) широкую голову на короткой шее и лапы, тонкие и короткие. На морде расположите 150 „усиков“, или вибрисс (чувствительных шерстинок), ориентируемых по желанию, благодаря которым животное (независимо от пола и возраста) было окрещено англичанами „морским стариком“. Осветите эту физиономию большими черными глазами, которые кажутся всегда смеющимися. На макушке расположите маленькие уши, похожие на уши котиков, которые функционируют при погружении, как створки (под водой они опускаются и закрывают слуховой канал). Горизонтально уплощите хвост, так, чтобы он служил превосходным рулем и движителем, на лапах добавьте перепонку между пальцами, чтобы получились два отличных весла. Снабдите втягивающимися когтями [29] передние лапы (только передние!) и сделайте из них тончайшие рабочие инструменты, пригодные для того, чтобы чистить и разглаживать мех, заботиться о малышах и ласкать их, собирать пищу на дне морском и разбивать самые твердые раковины. Наконец, под каждую переднюю лапу приспособьте по куску шкуры, образующему подобие кармана, чтобы животное могло складывать в нее свою добычу на глубине, сохраняя ее для последующей дегустации на покое, сладко растянувшись на спине на поверхности вод…
И проделав все это, вы получите портрет наяды.
Длинная мантия императрицы
Калан, хоть и охраняемый законом в большинстве мест своего обитания, остается еще под угрозой. Отсрочка… Одна из многих, скажете вы. Да! Мы сами сделали это, мы, люди, кто разрушает все нас окружающее, то ли по неведению, то ли из-за жажды наживы.
Причиной исчезновения калана является его мех — мягкий, темный, блестящий, необыкновенно теплый и тонкий, который позволяет ему выживать в самых холодных водах.
И именно потому, что мех его стоит целое состояние, калан очень и очень прочно связан с историей открытия самых больших территорий по северным берегам Тихого океана.
Императоры и мандарины Старого Китая, аристократы Японии платили полновесным золотом за удовольствие закутать свои драгоценные тела в мех этого красивого животного. Когда в 1733 году испанцы (миссионеры и торговцы одновременно) в первый раз купили шкурки каланов у индейцев Южной Калифорнии, они были далеки от того, чтобы усомниться в той цене, которая называлась тогда на рынках Востока.
В Европе, к несчастью для этого красивого хищника, калан появился на арене после злосчастного 1741 года, когда экипаж исследователя Витуса Беринга вынужден был зазимовать на одном из Командорских островов (ныне — остров Беринга). Члены затерянной экспедиции выжили во льдах и буранах только благодаря калану — мясо его шло им в пищу, а шкурой они укрывали тело. Натуралист экспедиции, Георг Вильгельм Стеллер, впервые описал этот вид для науки. Моряки привезли мех для своего обогащения. Это было началом бойни.
По возвращении Беринга русские (на которых он работал) ринулись на штурм этой неизведанной удачи, этого сумасшествия, этого живого золота моря, которое они называли каланом [30]. Они уничтожили за несколько лет наиболее доступные колонии животных на Камчатке и Аляске, дойдя до Алеутской гряды. Нет сомнения в том, что именно из-за калана они продвинулись в своих исследованиях на юг, вплоть до Калифорнии, где основали в 1812 году Форт-Росс.
В конце XVIII века Екатерина Великая, соблазнившись невероятно мягким и сверкающим мехом, который охотники доставляли с берегов и затерянных островов Тихого океана, повелела сшить себе легендарную мантию, ниспадавшую с ее плеч до самой земли…
Англичане устремились на промысел калана после того, как члены экспедиции Джеймса Кука в 1779 году в северной части Тихого океана приобрели в Кантоне (за очень дорогую плату) шкурки этих животных, пойманных на берегах острова Ванкувер.
А дальше все пошло очень быстро. Десятки, сотни тысяч каланов были убиты и ободраны за весь XIX век на Камчатке, на островах Беринга и в Калифорнии, то есть там, где они были еще изобильны (особенно около мелких островов Фаралон, а также в заливе Сан-Франциско, в проливе Санта-Барбара и в различных точках южного побережья Северной Америки).
Но самые страшные бойни были организованы на Аляске и Алеутских островах: несколько цифр достаточно, чтобы подтвердить это. По частичной переписи натуралиста Эдны Фишер (1940), за период от 1740 по 1916 год там было „собрано“ 359 375 шкур каланов. По сведениям Американского бюро рыболовства (U. S. Bureau of Fisheries), которое подсчитало только лишь перевоз мехов, там за период с 1745 по 1910 год было убито 368 151 животное (1745–1867: 260 790; 1868–1905: 107 121; 1906–1910: всего 240, что свидетельствует о том, насколько уменьшилась популяция). А если прибавить к этому цифры (приблизительные) отлова каланов русскими и канадцами, то окажется, что по меньшей мере 500 000 каланов (некоторые натуралисты увеличивают эту цифру до 900 000) пали жертвой жестокой резни на Аляске и Алеутских островах, чтобы стать шубами и шапками наших совсем недалеких предков. Почти полное истребление животного на этих берегах привело, как говорят, русских к решению продать всю эту территорию Соединенным Штатам Америки в 1867 году за смехотворную сумму в 7 200 000 долларов.
К 1750 году шкурка калана стоила 20 рублей (10 долларов) на Камчатке и 100 рублей (50 долларов) на китайской границе. Та же шкурка в Лондоне (1880 г.) продавалась по цене от 100 до 165 долларов (в зависимости от качества). В 1900 году цена поднялась уже до 1000 долларов за шкурку. Между 1920 и 1930 каждая шкурка шла уже по цене от 2500 до 3000 долларов.
Страшная инфляция; она свидетельствует о драматическом уменьшении наличного состава вида.
Снежные пики Аляски
Пока „Калипсо“ проникает в ледяные воды Аляски, я размышляю об этих убийствах…
Вдали снежные пики, что образуют северную оконечность великой трансамериканской горной цепи, вырисовываются на безоблачном лазурном небе с четкостью восточной гравюры. Сверкающие ледники спадают в темные воды. Вчера еще кровь струилась по скалистым берегам, где птицы чертят в воздухе свои арабески. Обманчиво мирный пейзаж…
Мы идем старым морским путем охотников за мехами. Мы отошли от мыса, взяв направление к Алеутским островам, этому гигантскому ожерелью девственных земель, которые перегораживают Тихий океан от оконечности Аляски до Камчатки.
Найдем ли мы каланов? Кто знает, полюбят ли они нас или хотя бы не будут ненавидеть? Мы идем, без сомнения, во всеоружии наилучших в мире побуждений. Увы! Хотим мы того или нет, но мы принадлежим к породе убийц. Надо констатировать, что и здесь, на открытой природе, в этом кажущемся девственным пейзаже, в десятках километров от ближайшего порта, человек утвердил свою репутацию существа, ненавидимого всем остальным животным царством.
Любой кораблик — и уже паника: кроме любителей каланов, здесь не одно десятилетие небезуспешно орудовали еще и охотники на тюленей и китобои. Кровь, как я уже упоминал ранее, густо текла по склонам прямо в заливы.
„Калипсо“ перевозит только друзей животных, о чем последние не ведают — и имеют полное право не ведать (осторожность — мать безопасности). Так, стадо котиков Стеллера, которое мы застали при нашем прибытии на Амчитку, один из Алеутских островов, рассыпается через мгновение при нашем приближении. Тревожные крики, хлопки массивных ласт, и вот вся компания в воде — подвижная гидродинамическая форма, вызывающая наше восхищение своими гармоничными движениями.
Однако этот вид котиков имеет не столь ценный мех, как его ближайшие сородичи, и потому не является объектом интенсивного промысла. Его наличный состав достаточен, ему не грозит истребление. Тогда почему же эта страшная паника? Почему этот всеобщий ужас при виде человека?
Если даже котики, на которых охотятся меньше, исчезают при первом появлении Homo sapiens, могу представить себе, что калана, травмированного убийствами, весьма нелегко будет приручить…
Естественное местообитание — келп, леса гигантских водорослей, постоянно колеблемые волнами. Именно здесь, на стыке пенных волн, они и обосновались. Их местожительство, их биотоп, как говорят экологи, очень узко определенен.
Каланы предпочитают открытые берега. Их редко встречают в закрытых бухтах. Они никогда не заходят в эстуарии и вообще никогда не поднимаются по рекам. Они редко выходят на сушу, по крайней мере калифорнийские каланы не делают этого ни при каких обстоятельствах. На берегах Алеутских островов и Аляски чаще можно застать калана на скалах и на пляже, но (предосторожность обязывает!) не дальше, чем в 5–6 метрах от воды. Посетив один из тех редких островов, к которым человек почти никогда не причаливал, исследователи были удивлены, застав каланов, спящих в траве, метрах в семидесяти пяти от воды. Доказательство того, что рай земной для каланов все еще существует…
Постель из келпа
Некоторые колонии каланов, например те, что обитают у оконечности полуострова Аляска и подле острова Унимак, живут в водах, полностью лишенных келпа. Но это исключительный случай.
Нормальное же местообитание, экологическая система, экосистема тех, кого мне хотелось бы сделать моими друзьями или хотя бы приблизиться к ним, — это скалистые берега, ощетинившиеся рифами (но и защищенные от ветров) и повсюду щедро окруженные гигантскими водорослями, которые я созерцаю с мостика „Калипсо“.
Каланы держатся в водах с глубинами по меньшей мере 30 брассов (54 метра), за милю от берега, где они недоступны для наземных хищников и в то же время защищены от волнения. Время от времени они посещают места кормления, — узкую полосу, включающую приливо-отливную зону и зону, расположенную непосредственно за нею. Они спят, завернувшись в узкие слоевища келпа, опускаясь и поднимаясь на волнах вместе с ними. Это оригинальное приспособление, однако, не является защитой от холода, а призвано помешать им быть унесенными либо в открытое море, либо к берегу. Однако каланы могут спать и без таких приспособлений: на острове Унимак, например, где келп отсутствует, каланы отдыхают группами в открытом море. Очень интересно наблюдать каланов, когда они спят все вместе в своих постелях из келпа, прикрепившись к океаническим водорослям, ориентированные в строго определенном направлении, согласно действию ветра или течений… (Молодые особи всегда проводят свои сиесты и спят ночью в объятиях матери, уютно устроившись на ее груди. Когда они подрастут, мать кладет себе на грудь только голову отпрыска, тело же его находится теперь в воде, повернутое под прямым углом по отношению к ее собственному. Наконец, перед тем как окончательно расстаться, мать и ребенок спят бок о бок друг с другом.)
Каланы не мигрируют. Они никогда не поселяются заново на далеких берегах. Они рождаются, любят, живут и умирают на нескольких квадратных километрах своей родовой территории. За редким исключением 50–60 миль глубокой и свободной воды представляют для них непреодолимую преграду.
Эта узкая адаптация к весьма скромной среде — несколько брассов в длину океанского берега и несколько случайных скал, обнажающихся при отливе, — все это не лишено неудобства. Ибо колония, внезапно пораженная болезнью или уничтоженная охотниками, восстанавливается крайне медленно — если вообще восстановится когда-нибудь. Отдельные популяции на отдельных островах или даже в некоторых местах на континенте, уничтоженные охотниками в начале XIX века, более не восстанавливались…
Понятно, что найти этих животных очень нелегко. Заснять в воде этих робких млекопитающих — также нелегкое дело, могу пойти на пари. Но это то, что мы обязательно должны сделать.
Я знаю, что чайки с крыльями цвета морской воды являются верными индикаторами присутствия животных: эти птицы, комменсалы каланов, располагающиеся вблизи колонии животных в часы их отдыха, быстренько подбирают объедки со „стола“ каланов.
Пока „Калипсо“ приближается к полям прибрежного келпа и водоросли предательски опутывают ее винт (который ныряльщикам придется высвобождать), сотни птиц всех сортов кружатся над волнами. Чайки с зелено-голубыми крыльями уже прилетели на свидание: нам предстоит определить их поле деятельности и следить за ними до тех пор, пока они не начнут свою трапезу в колыхающейся „столовой“ каланов.
Винты „Калипсо“ освобождены (не без труда), я даю сигнал к началу поиска. Все на корабле следят за морем. Пловцы-энтузиасты устраиваются в зодиаке.
Мы начинаем поиск каланов как на поверхности моря, так и в подводной чаще водорослей.
Уже и на поверхности моря ясно, что мы хлебнем горя: тысячи поддерживающих водоросли округлых черноватых поплавков, монотонно перекатываемых волной, на расстоянии могут быть приняты за головы плавающих животных. Если нам не помогут чайки, будет очень трудно.
Может быть, при погружении наши шансы возрастут. Но нужно, чтобы люди с „Калипсо“ прежде всего пообвыклись с этой враждебной средой, таинственной, беспокоящей, по меньшей мере странной и необычной; с этой путаницей гигантских водорослей. В ледяной воде их огромные коричневатые пластины с бликами то изумрудного, то медного цвета, перепутанные как щупальца по прихоти волн, на которых играет неверный и странный свет, образуют фантастическую декорацию, способную заставить призадуматься даже самых бесстрашных. Мы привычны к водной растительности, но никогда еще не доводилось нам попадать в подобные океанические девственные джунгли.
Здесь, в бореальной области Тихого океана, келп представлен многими видами Alaria и особенно видом Nereocystis lutkeana. Эта водоросль, прикрепленная ко дну мощными ризоидами (как и все ее родственники), развивает „стебель“ (ученые называют его ствол), очень тонкий в основании, который чрезвычайно быстро увеличивается в диаметре и становится полым на вершине. Этот ствол оканчивается вздутием — объемным пневматоцистом, наполненным газом, отличным поплавком,
— от которого отходит обширная листовая пластина, рассеченная на длинные ремневидные полосы. Даже те Nereocystis, что достигают длины 40–50 метров, все же являются однолетними растениями!
Вид, ставший редчайшим
День за днем мы продолжаем наш удивительный поиск у берегов острова Амчитка, в краю нетронутой красоты. Мне нетрудно представить себе, каким был этот уголок до того, как здесь начались убийства. Я представляю себе золотой век девственной природы этих островов на краю света — затерянный рай каланов…
Доверчивые, медлительные, не оказывающие никакого сопротивления, веселые и очень любопытные, каланы были легкой добычей. Их убивали чем придется — палкой, ружьем, дубинкой или топором. Не щадились ни беременные самки, ни матери, ни малыши: все было выгодно, все истреблялось, все продавалось.
Природный ареал каланов охватывает около 6000 миль побережья Тихого океана, от севера Японии до мексиканской части Калифорнийского полуострова, проходит по острову Сахалин, Курильской гряде, полуострову Камчатка, островам Берингова моря, по Алеутским островам к западному побережью Канады и Соединенных Штатов Америки. Наиболее северная популяция вида жила (и, по счастью, еще сегодня существует) в заливе Принца Вильяма, во впадине большой дуги Аляски, 60°30′ с. ш., где море зимой, как это ни удивительно, свободно от льдов. Наиболее южная колония существовала в южной Калифорнии, около Морро-Хермозо, на 27 ° 33' с. ш. В этом субтропическом районе она быстро была истреблена. Но в 1870 году капитан Скаммон, знаменитый китобой, отметил наличие каланов около островов Седрос и Гуадалупе, на широте мексиканского берега.
Систематическое истребление, начатое в 1741 году, прекратилось в 1911-м. 170 лет лилась кровь и раздавались крики агонии с одной стороны и быстро росли состояния — с другой…
14 декабря 1911 года США, Великобритания (владелец Канады), Россия и Япония подписали „Конвенцию по охране и защите тюленей с мехом“, которая распространялась и на калана.
Эта легальная защита усилилась, когда менее чем через два года (31 мая 1913-го) президент США Вудро Вильсон подписал „Президентский акт о защите и охране тюленей с мехом и морских котиков“ („Presidental Proclamation for the Preservation and Protection of fur Seals and Sea Otters“). В этом же, 1913 году был создан Национальный заповедник для охраны диких животных Алеутских островов (Aleutian Islands National Wildlife Refuge), великолепное естественное убежище, призванное сохранить в мире несколько сот каланов, существующих в этом районе.
14 января 1919 года арсенал средств защиты животных в США был усилен, благодаря заботам президента Келвина Кулиджа, еще одним актом, — „Законодательством о защите тюленей с мехом и морских котиков“ („Executive Order Regarding the Protection of Fur Seals and Sea Otters“).
Позднее появились и другие официальные акты, но в 1941 году Япония денонсировала конвенцию, подписанную ею в 1911 году, и начиная с этого времени каждая страна — „владелица“ каланов сама ответственна за свои собственные ресурсы. Единственный международный договор, датируемый 1944 годом, связывает США и Канаду; он запрещает отлов каланов в открытом море, что абсолютно абсурдно, так как каланы никогда туда не заплывают! Штат Калифорния поступил более здраво: с 1913 года здесь запрещены не только вылов каланов, но и продажа их меха.
Каков же был окончательный результат этих юридических мер? Нет сомнения, что с 1911 года, несмотря на браконьерство (неминуемое?), кое-где отмечался демографический рост каланов, а на некоторых изолированных территориях наблюдался настоящий „бум“ популяции. Но это далеко не всеобщее правило.
Хотя в некоторых местах и отмечается перенаселение биотопов, естественный, первоначальный наличный состав популяции каланов все равно не будет достигнут — слишком много надо для этого. Один из доводов, уже приведенных мною, это то, что калан очень „привязан к месту“, он не может спонтанно и бесконечно создавать новые колонии вдали, то есть если вид был истреблен на каком-либо острове или сильно изолированном берегу, он никогда уже не появится там вновь.
Другой довод — это постоянное безжалостное воздействие человека на территории, необходимые калану; оно, это воздействие, может быть определено тремя понятиями: туризм, заселение берегов и загрязнение отходами промышленности и транспорта.
Попытаемся же, для уточнения (еще и потому, что это никто не пытался сделать), пройти „круг по северу Тихого океана“, по древним местообитаниям калана, для того чтобы узнать, а что же осталось от каждой первоначальной колонии.
В Японии вид уничтожен уже несколько столетий назад. Он не восстановится, если человек сам, добровольно, не вернет его на родные берега. Зная позицию властей и японских рыбаков по отношению к морским млекопитающим (китам, дельфинам, тюленям), мы можем думать, что это не будет сделано завтра. Так что японские друзья животных говорят нам неправду.
В Советском Союзе еще существует несколько тысяч каланов: 9000 на 1968 год, по данным проф. Е. К. Клумова, но на самом деле всего 5300 на тот же период, по данным другого специалиста, д-ра К. В. Кеньона (K. W. Kenyon). Сахалинский район первоначального поселения сейчас пуст. На Командорских островах истребление каланов было почти тотальным: еще в 1902 году стадо насчитывало 2000 особей, но уже в 1904 их было 700, в 1911 — 63; благодаря регулярному ввозу особей число их увеличилось до 200, но так как охота продолжалась вплоть до 1924 года, количество их стало неопределенным. Сейчас остров Беринга, отправная точка исторического похода за мехом каланов, полностью лишен этого животного… В настоящее время единственное важное поселение калана в СССР — это совокупность Курильских островов (3500–4000 голов) и южные берега полуострова Камчатка (несколько сотен особей); здесь живет четыре пятых последних каланов азиатских морей. [31] Цепь Алеутских островов и побережье Аляски насчитывают 4/5 всех существующих в мире каланов. Несмотря на окончательное исчезновение калана в некоторых районах, здесь в целом насчитываются еще тысячи зверей. Современные цифры различаются у разных авторов: недоверчивые экологи, как я, к примеру, после личного ознакомления на месте склоняются к более осторожным оценкам… По д-ру К. В. Кеньону, например, мировая популяция каланов возросла в 1965 году до 33 000 особей, из них 26 000 приходится на Аляску и Алеутские острова. По данным А. М. Джонсона (А. М. Johnson), который использовал в 1973 году цифры, полученные ДРОА (Департаментом рыболовства и охотоведения Аляски), в этом же районе насчитывается более 100 000 каланов, при общем мировом количестве их 132 000. Так как невозможно представить себе, как наличное число особей могло возрасти от 26 000 до 100 000 за восемь лет, то, по моему убеждению, доверия заслуживают лишь первые цифры.
В поисках мест, пригодных для заселения их каланами, и для сравнения этих районов специалисты поделили цепь Алеутских островов и южный берег Аляски на 15 различных зон.
Вот их перечень, сопровождаемый данными по существующим популяциям, предложенный д-ром К. В. Кеньоном (1969): 1) Группа островов Ближних: очень маленькая популяция (несколько десятков особей); 2) Группа островов Крысьих: демографический взрыв (4200 голов). Именно в этом архипелаге лежит остров Амчитка;
3) Группа островов Деларова: менее 1000;
4) Группа Андреяновских островов: демографический взрыв (7500 голов);
5) Группа Четырехсопочных островов: полное истребление;
6) Группа островов Лисьих: 4000;
7) Группа островов Богослова: полное истребление;
8) Рифы Сандмен: около 1000;
9) Группа острова Санак: менее 1000;
10) Группа островов Шумагина: 3150;
11) Группа островов Павлова: очень маленькая популяция (едва достигает десятка);
12) Полуостров Аляска: менее 1500;
13) Группа островов Семиды: очень маленькая популяция (едва достигает десятка);
14) Группа острова Кадьяк: 250;
15) Группа островов Каяк и пролив Принца Вильяма: 1000. В Канаде, где калан полностью исчез из мест первоначального поселения, предпринимаются некоторые попытки восстановления его популяций. Здесь в период подписания конвенции 1911 года еще существовала естественная колония, расположенная на островах Королевы Шарлотты, в Британской Колумбии, однако к 1920 году она была истреблена браконьерами.
В США (за исключением Аляски) ситуация далеко не блестящая. На побережье штата Вашингтон последние каланы были пойманы в Виллапа-Харбор в 1910 году. Недавно здесь предприняты некоторые (и обещающие) попытки воспроизводства популяции. На побережье Орегона, где когда-то, по достоверным источникам, существовала довольно большая популяция этих животных, в настоящее время нет ни одного калана. К тому же самую южную популяцию Аляски отделяет от поселения в Калифорнии „дыра“ в 2000 морских миль.
В мексиканской части Калифорнии калан, без сомнения, давно уже исчез окончательно: последние значительные колонии на юге Энсенады начали истребляться уже в 1897 году и окончательно были сведены на нет в 1905–1906 годах; последний индивидуум был убит в 1919 году близ острова Бенито. Начиная с этого года о каланах нет никаких свидетельств.
Однако в американской Калифорнии произошло нечто удивительное. В 1900 году полагали, что там вид окончательно угас. В 1914 году обнаружилась микроколония из 14 особей у Пойнт-Сур (округ Монтерей). Ее не возобновляли, по крайней мере никто не упоминал об этом (смотрители маяков и служащие, которые замечали зверей, сохранили это в тайне) до 1937 года. В этот год, очевидно в связи с открытием береговой автострады, связавшей Монтерей с Сан-Симеоном, опять поступил сигнал о маленькой группе каланов, точно к северу от Пойнт-Сур (около Биксби-Крик). Отмеченная популяция насчитывала от 100 до 150 особей, но, возможно, с того времени она уже и удвоилась. По счастью, эта живая драгоценная реликвия получила эффективную защиту, так что стадо достаточно быстро стало возрастать в числе. Район поселения каланов продвинулся на юг и на север. (На юг — 1950: мыс Сан-Мартен; 1953: от Янки-Пойнт до Салмон-Крик; 1956: на широте Пойнт-Эстеро; 1968: около Кейюкос. На север — 1956: подле Пойнт-Лобос; 1963 — у залива Монтерей.) Сейчас на отрезке побережья между заливами Монтерей и Эстеро каланы населяют (спорадически) полосу длиной 150 миль. Время от времени они встречаются на участке от залива Гумбольдта и Юреки (севернее Сан-Франциско) до Санта-Моники (то есть у оконечности Лос-Анджелеса). Наличный состав вида в этом географическом районе достигает уже 1000 экземпляров, и популяция приближается к своему экологическому максимуму. Наилучшие места для наблюдений за этими животными — это берега государственного парка в Пойнт-Лобос или пляжи, что окаймляют Севентин-Майл-Драйв на полуострове Монтерей. Каланы хорошо заметны даже из самого порта Монтерей или дальше по берегу, подле Пасифик-Гроув. Это путешествие по Тихому океану я хочу заключить тремя фразами:
Сегодня, через 60 лет после того, как каланы были взяты под охрану закона, они все еще заселяют на более 1/5 береговой линии, где они раньше встречались.
Их общее число еще очень далеко от первоначального, которое, по разным оценкам, составляло от 150 000 до 300 000 особей.
Кроме этого нельзя ни на минуту забывать о том, что над этим видом продолжают довлеть и другие страшные угрозы, кроме браконьерства.
Хрупкая красота, которую нелегко увидеть
„Калипсо“ стоит подле Амчитки уже несколько дней; и в этой группе Крысьих островов, где каланы считают своим долгом размножаться после того, как их стали защищать (все, однако, относительно!), мы все еще не видели ни одного.
Даже несмотря на многочисленные работы последнего времени имеется очень мало сведений об этих животных. Как это было с китами, с пятнистой кошкой, орлами, тасманийским волком и сотней других различных зоологических видов, так было и с каланами: сначала их убивали, а уже потом натуралисты должны были иметь дело с тем, что осталось, — когда вообще что-то оставалось.
Что до меня, то я хочу впервые заснять в воде жизнь и приключения калана и тем способствовать расширению объема знаний о нуждах, окружении и нравах этого элегантного млекопитающего. [32] Я надеюсь лучше понять, что необходимо для его выживания сейчас, когда этому выживанию приходится вступать в некий компромисс с завоевательной деятельностью человека.
Сейчас ныряльщики „Калипсо“ уже свыклись с таинственной ледяной средой, где калан наслаждается жизнью. Они скользят между гигантскими водорослями, как большие молчаливые птицы в первобытных лесах. („Природа — это храм, где все столбы живые…“ — о Бодлер, только ты один смог подобрать сравнение для этих больших лесов моря…)
Повсюду разрезные слоевища Nereocystis качаются и сплетаются. Повсюду закругленные поплавки келпа, наполненные углекислым газом, иризуют и отражают свет, скупо рассеянный поверхностью воды.
Пловцы проверяют на ходу прочность ризоидов водорослей — не слабо! Речь идет просто о способе прикрепления. Оно неравнозначно корням растений. Эти органы, лишенные проводящих каналов, не погружаются в почву и ничего не привносят в питание растения.
За скалой, где мелкие рыбки, прозрачные как стекло, танцуют в зеленовато-голубой воде, королевский краб, закованный в устрашающую броню, замирает спугнутый пловцами. Тело наклонено вперед под углом 45°, клешни вытянуты — типичная поза защиты животных его отряда. Это одно из наиболее крупных известных ракообразных: 1 метр в размахе ног (японский краб, его кузен, достигает в размахе ног 3 метров…). Но закованные в броню ноги, спинной щиток и клешни, весьма впечатляющие на взгляд, не мешают ему быть одним из излюбленных лакомств калана.
Это и для человека весьма вкусное блюдо: у нас будет возможность заснять работу краболовов Аляски, разгрузку судна с крабами в ДагХарбор и местный завод, который производит консервы из этого сочного океанского беспозвоночного.
Что касается калана, то он продолжает играть с нами в прятки… И научный состав „Калипсо“ вынужден заняться в водах Амчитки немного скучноватой, но необходимой работой, которая состоит в анализе через меню (вид за видом) экологической системы лесов келпа. В это же время другая группа исследователей отправится на битву в иные края.
Цепь Алеутских островов — это смесь земли и воды, где часты внезапные туманы, где серо-коричневые мысы сливаются с зеленью водорослей и где тысячи птиц летают туда-сюда, объединяя эти три стихии…
Бернар Шовлен и Раймон Колл надеются… застать каланов, пока те дремлют в неверном свете арктической зари. Они отправляются в зодиаке к обдаваемым солеными брызгами скалам маленького острова Санак (в нескольких милях южнее крайней точки полуострова Аляска), который показывается из вод Тихого океана словно по волшебству. Их секрет заключается в том, что они собираются искать каланов на берегу, а не в воде.
В самом деле, если калифорнийский калан, согнанный с берега цивилизацией, больше не выходит на него (как я уже отмечал вскользь), то его аляскинский соплеменник, напротив, охотно пользуется этой возможностью — особенно в период страшных зимних шквалов: ветры дуют здесь со скоростью 200 километров в час. (Калифорнийский калан при передвижении по суше тащит заднюю часть своего тела. Калан с Аляски, наоборот, способен поднять таз и опереться на все четыре лапы: будучи меньше травмирован человеком, он передвигается по суше лучше, потому что чаще упражняется в этом.)
Шовлен и Колл, которым я поручил… во что бы то ни стало привезти (не причиняя им, разумеется, ни малейшего вреда) двух каланов на „Калипсо“, первым делом исследуют подветренную сторону острова Санак. Напрасно.
По возвращении из маленькой бухточки они натыкаются на очень молодого тюленя, который, плохо еще умея плавать, оказался в отлив на мели среди скал. Они подошли к тюлененку, поместили его в одну из сетей, которые были взяты на случай поимки каланов, а затем поднесли его к воде и выпустили в море.
Как и следовало ожидать, тюлениха находится неподалеку. Она отчаянно зовет своего отпрыска. Она немного продвигается вперед сквозь водоросли, по направлению к людям; затем ждет, на некотором расстоянии. Громадные черные круглые глаза, освещающие ее выразительную морду, полны нежности и страха.
Ну же! Через минуту мать и дитя воссоединяются. И вот они исчезают, ласт к ласту, в келповом лесу.
И именно в это мгновение двое пловцов с „Калипсо“ останавливаются потрясенные: там, слева, на скалах, смоченных брызгами, — нет, это не тюлень, это же калан!
Мимолетное видение — а какой всплеск эмоций оно породило! В следующее мгновение, даже не изогнувшись, животное в гладком мехе скользнуло, как луч света, в зеленую воду и заструилось между гигантских водорослей восхитительно мягкими и гармоничными движениями.
Другой калан, спящий среди келпа, в трех метрах от первого, просыпается в свою очередь и скрывается в море. Чуть дальше две обеспокоенные матери закрывают малыша своими телами. Три больших молодых калана с черным мехом, наоборот, демонстрируют полное отсутствие страха. А старик, голова которого убелена сединами, даже осмеливается приблизиться к людям…
Это и есть вся колония, которую Бернар Шовлен и Раймон Колл только что открыли.
„Какое удовлетворение, — говорит Шовлен, — наблюдать, как это делали мы, все поселение этих редчайших животных… Мы таращили глаза, считали и пересчитывали всех индивидуумов, отмечая малейшие закоулки пейзажа: так хотелось не пропустить ни одного! Раймон и я подталкивали друг друга локтями — каждому не терпелось поделиться своим открытием друг с другом… А я заметил еще одного! А я увидел еще одного за этой скалой! А ну-ка, посмотри на пляж — там их вдвое больше, чем ожидалось… Но это еще не все.
У нас было ощущение, что мы вернулись на двести лет назад. Мы чувствовали себя исследователями еще девственной Арктики. И мы доставляли себе удовольствие, воображая иную историю отношений между человеком и этим уголком Земли. Такую историю, где ни охотники, ни трапперы, ни торговцы мехами, ни просто любители шкур зверей не существовали. Одним словом, это была бы история любви“.