О калан! Ты кажешься мне таким мудрым с твоими серебристыми ощетинившимися усами… Какая хитрость, какая сообразительность и скорость реакций потребовались от тебя, чтобы ускользать от твоих естественных врагов в течение многих тысяч лет — до тех пор, пока не пришел человек, этот шулер от эволюции, который вторгся на твои земли с ружьем в руках… Ружье — вот абсолютное отрицание мудрости!
В конце концов пловцы „Калипсо“ отказались поймать двух обещанных каланов на острове Санак: они решили, что это может слишком уж потревожить локальное стадо. Они предпочли провести эту операцию на островах Черни Рифс, где колонии каланов менее затронуты охотой и более многочисленны.
Пара каланов была поймана сетью в одно мгновение, притом без всякого насилия, — я бы лучше позволил животным удрать, чем нанести им малейший вред. Они были быстро перенесены на корабль, где я все приготовил к их услугам (чтобы как-то скрасить им травму, нанесенную отловом) — полный резервуар воды, куда поместили водоросли и всякую вкусную и аппетитную для каланов еду: заманчивых моллюсков и ракообразных на выбор…
Этот восхитительный мех
И вот я наблюдаю с расстояния меньше метра этих двух представителей единственного рода морских Mustelidae — отдаленных родственников горностая, хорька, норки, африканского хорька, куницы, каменной куницы, россомахи, вонючки и всяких барсуков.
Калан легко приспосабливается к неволе: это умное животное, которое быстро оценивает ситуацию и легко узнает того, кто с ним общается.
Стеллер, первый натуралист, описавший этот вид (он принимал участие в экспедиции Беринга, как уже упоминалось), отмечал, какой калан дружелюбный зверь — любопытный ко всему, и в частности к этому странному двуногому созданию, имя которому — человек. Если калан становится боязливым и недоверчивым, писал он (в то время охота на калана только еще начиналась), то единственно по причине непонятной (с его, калана, точки зрения) агрессивности человека…
В Советском Союзе в течение нескольких лет пытались (и, как известно, не без относительного успеха) его одомашнить. [33]
У нас никогда не было такого намерения. Каланы, которых мы поймали, через небольшой промежуток времени будут отпущены на свободу, в свой излюбленный биотоп. Мы держим их в неволе лишь для того, чтобы лучше разглядеть, понаблюдать за ними в течение нескольких часов. И мало сказать, что мы извлекаем из этого удовольствие!
Мех калана очень тонкий, шелковистый, очень плотный. Молодняк при рождении защищен очень обильным коричневым подшерстком, из которого высовываются длинные ости (охранительные волоски) с желтыми кончиками: эти окончания придают ему почти целиком желтоватую окраску.
У взрослых подшерсток и ости имеют почти одинаковый окрас. Животное одето в темный мех, почти черный, который часто переходит в цвет светлой верблюжьей шерсти на голове, шее и груди. Бледно-коричневые особи, а также альбиносы очень редки. По мере взросления (и старения) голова каланов (а иногда и бока) постепенно сереет. У каланов-стариков голова совсем седая.
Как и бобры, каланы не имеют подкожного слоя жира, который бы защищал их от сурового климата, — в противоположность тюленям и китообразным. Сохранением постоянной температуры тела (достаточно высокой: 38 °C) каланы обязаны только лишь своему меху. Эта необходимая изоляция возможна благодаря особой системе расположения шерстинок. Слой воздуха, заключенный в подшерстке, поднимая ости, обеспечивает постоянную температуру поверхности кожи. Пушинки, образующие подпушь, у основания светло-серые и темнеют по направлению к концам; они составляют гомогенный слой, надежно защищающий тело от охлаждения. Ости, часто серебристые на концах, расположены при ближайшем рассмотрении в три слоя: первый слой отстоит от кожи на 23 миллиметра, второй — на 28 и третий — на 34 миллиметра. Сколько слоев — столько и защитных преград от холода.
Уход за мехом
Отличное „функционирование“ меха у каланов обусловливает многочисленные дополнительные приспособления, причем одни из них — физиологического свойства, а другие затрагивают даже поведение вида в целом.
Физиологическим проявлением, к примеру, является характер линьки. Многие тюлени обновляют свой мех на значительных участках тела. Если бы калан производил подобные замены своего покрытия, он неминуемо погиб бы от холода. У него каждая шерстинка (производное эпидермиса — общее научное наименование для чешуи, перьев, шерсти…) выпадает индивидуально и немедленно замещается другой.
Весьма малая агрессивность каланов, не только по отношению к человеку, но и даже в адрес своих собственных соплеменников, в конкурентных ситуациях, может быть, объясняется абсолютной необходимостью для всего вида сохранить мех в целости. У многих ластоногих (морских львов, моржей, некоторых тюленей) битвы между самцами, особенно в пору любви, а также пищевые конфликты, заставляющие пустить в ход зубы, бывают весьма кровопролитными, и животные, обессиленные полученными ранениями, умирают от холода при соприкосновении с водой.
Каланы живут в зоне келпа группами (rafts — как это называют англичане) от 5 до 40, иногда по 100 особей. В этих группах, как и во всех животных сообществах, царит иерархия. Но у каланов главенство поддерживается чаще угрозами и позами тела, нежели агрессивными действиями; битвы их носят чисто символический характер, почти никогда не бывая серьезными. В целом вид от этого выигрывает. Иногда животные кусаются — это случается, когда они нервничают или хотят „привести доказательства“ своей привязанности. Наблюдали, в период полной бескормицы, как калан вырывал у другого пищу — но дело обошлось без драки! Самая замечательная черта коллективного поведения каланов — и, быть может, это единственный подобный пример в животном мире — что „чужаков“ стадо, как правило, не отбрасывает. Советский натуралист С. В. Мараков описывает случай, когда калан приблизился к стаду, к которому он некоторое время уже приглядывался: ученый ожидал увидеть, как пришельца безжалостно выдворят из стада — и, однако, тот, кто пришел „с визитом“ к своим соплеменникам, поприветствовал их кивком головы — и все.
И никаких угроз, враждебных жестов, никаких боевых кликов!
Необходимость поддерживать мех в отличной сохранности привела калана к необходимости адаптаций — индивидуальных и общих для всех, — очень важных адаптаций, известных под общим названием „уход за мехом“ (grooming).
По-английски grooming — „чистка лошадей“. Специалисты по поведению животных (этологи) взяли этот термин на вооружение, придав ему смысл „индивидуальной и коллективной чистки кожи“. У обезьян, к примеру, существует их знаменитый ритуал „выискивания вшей“, чья социальная функция по отношению к организации и поддержанию иерархии в стаде весьма существенна.
У каланов забота о мехе — первое условие выживания — равным образом имеет социальные и поведенческие черты — особенно в отношениях между малышами и матерями. Чистый мех — это непромокаемая и изолирующая одежда: необходимость в ней столь насущна, что она „запрограммирована“ в хромосомах, являясь частью генетического наследия вида в целом. Новорожденный, едва покинув материнское лоно, уже делает попытки пригладить и расчесать свой мех… Пока он еще не способен правильно вычистить мех сам, мать поддерживает его шкурку в состоянии невероятной чистоты. Если детеныш измажется фекалиями, мать тут же моет ему попку. Время от времени, между погружениями, она кладет его себе на грудь и тщательно умывает, поворачивая его то так, то сяк — прямо как блин на сковородке, она вылизывает дитя от головы до хвоста, затем обсушивает его и долго расчесывает передними лапами.
Взрослый калан уделяет уходу за мехом значительную часть своего времени (по подсчетам). В неволе, когда животное ничего не делает и просто умирает от скуки, этот труд по уходу за своим мехом становится навязчивой идеей — нередко за непрерывным умыванием и расчесыванием меха проходит больше чем полдня.
На свободе, несмотря на бесчисленные дела (поиски пищи, заботы о молодняке, любовные игры…), уход за мехом всегда отнимает более 10 % времени бодрствования животного.
Содержание меха в полном порядке не подразумевает вычесывание его — каланы никогда не бывают заражены ни вшами, ни блохами. Оно осуществляется в два приема. Первое умывание, очень энергичное, что называется „по необходимости“, предпринимается сразу же после ныряния за пищей и еды. После этого животное засыпает. И именно после такой сиесты начинается второе умывание — оно подобно первому, но на сей раз животное умывается „для удовольствия“.
Калан, гибкий до невероятности, проделывает эту процедуру исключительно двумя передними лапами — тщательно, участок за участком, вымывает он все свое тело: это „намыливание — полоскание“ не допускает никаких упущений. Растирание происходит в такой последовательности: морда, грудь, хвост, живот, затем спина. Затем животное с великим тщанием расчесывается — участок за участком, не забывая пройтись ни по одной шерстинке. Если калан решил выйти на берег, он методично обсушивается. Если он остается в воде, то аэрация меха (обновление изолирующего слоя газа) производится двумя способами: либо сильным взбиванием воды в пену при помощи передних лап, либо впрямую, то есть погрузив голову в воду.
Полусвободные
На борту „Калипсо“ мы можем предоставить в распоряжение наших плененных каланов только лишь самое необходимое — немного воды, келпа и пищи. А этого „насущного“ вовсе недостаточно для животного, привыкшего к свободе. Мы рискуем травмировать их, и вообще это не тот способ, которым мы можем что-либо узнать о них. Сердце сжимается, когда я вижу их в бассейне, боязливо прижавшихся друг к другу, — а в глазах ужас, несмотря на нашу тихую речь и дружелюбные жесты.
Я решаю немедля отвезти пленников на их родной Черни Рифс. Мы будем изучать их поведение в условиях полусвободы, в окружении, гораздо более дружественном для них.
Через узкую бухту, обычное местообитание каланов, мы протянем сеть, которая помешает двум нашим красавцам быстро ускользнуть от нас. Там, на вполне достаточной территории, в идеальных условиях мы сможем снимать их сколько душе угодно.
Пока экипаж „Калипсо“ занят установкой сетчатой преграды, морские птицы кружатся в небе, то залетая в распадки берега, то задевая воду крылом. Сколько же видов их представлено здесь? Затрудняюсь сказать: вблизи видны чайки и поморники, чуть поодаль глупыши и буревестники, не считая качурок и десятка других видов птиц, трудно различимых на расстоянии.
Бухточка ограничена с одной стороны маленьким пляжем с легким уклоном, на котором мы ставим палатку для наблюдений. Над песком вздымается обрывистый утес, где гнездятся десятка два топорков. Эти птицы облетают нашу сеть и пикируют прямо в воду в поисках рыбы, которой они лакомятся. Бесконечный воздушный танец…
Но наиболее впечатляющим пернатым этих краев является краснолицый баклан со смешным двухлопастным пучком перьев. Этот кузен пеликана плавает в холодных водах Аляски в поисках пищи. Он может нырнуть на 40 метров и удачно загарпунить рыбу своим крючковидным клювом. Очень прожорливый, он съедает за день добычу, равную по весу его собственному телу. Усевшись на скале, он проявляет характерную для своего рода особенность: полураспускает крылья, пока перья не просохнут на ветру и солнце.
Мы полезем на утесы (с риском сломать себе шею) снимать гнезда краснолицых бакланов — приняв все предосторожности, чтобы не помешать этим птицам. Но до этого мы поместим наших каланов в большой загон, который мы для них приготовили.
Минута волнений… И паника! Животные пытаются убежать, бросаются то в одну сторону, то в другую. Я боюсь, как бы они не поранились. И только через некоторое время они обретают покой.
Ныряльщики „Калипсо“ в воде, камеры заряжены (мирно) на полную катушку. Сейчас они снимут первые кадры, которые еще никогда не делались, — калан Аляски в своей естественной среде. Если на твердой земле животное кажется неловким и даже потерявшим ориентацию, то в воде это — само изящество и грация. Его веретенообразное тело, закругленная голова, его тонкие и длинные мышцы — все призвано, чтобы сделать из него изумительное водное создание.
Калан — самое мелкое из всех морских млекопитающих, но и самое свободное и гибкое. Он плавает так, как это делают тюлени, дельфины и киты, его дальние родственники — производя вертикальные волнообразные колебания задней частью тела. Хвост и плавательные перепонки, как правило, играют лишь вспомогательную роль. Они пускаются в ход для изменения направления, но могут быть использованы и при перемещении на короткие расстояния.
Их основное назначение — постоянное поддержание подвижного равновесия животного в воде.
Калан способен на бесшабашную удаль, если ему хочется показать свою гибкость и разворотливость. Он крутится туда-сюда без малейшего усилия, делает виражи на месте, погружается и всплывает на поверхность с легкостью, повергающей пловцов „Калипсо“ в сладкие грезы… но в заплыве по прямой калан, наоборот, не очень быстр: немногим больше 4 километров в час. Скорость при бегстве не превышает 15 километров в час, при том, что калан способен выдержать такой ритм едва десять минут.
Отсюда понятно, например, то, почему этот зверь, такой доверчивый и любопытный от природы, мог быть столь легко истреблен охотниками, несмотря на свое виртуозное умение плавать. Или то, что каланы неспособны пересечь громадные просторы океана и не могут поэтому основать колонии вдали от родного берега.
На спине, убаюкиваемые волной
Нечасто калан плавает брюхом вниз: только лишь когда ищет пропитание, играет, принимает участие в любовных забавах или спасается бегством. Остальное время он проводит, вытянувшись на спине, мягко покачиваемый волнами Тихого океана.
Вот очень характерная для вида черта — лежать плашмя в постели из водорослей… Животное лежа ест, лежа чистит свой мех, растит детей у себя на брюхе и спит в этой комфортабельной позе.
Когда калан находится в подобном положении, „в неге“, наиболее существенную роль играют задние ноги и хвост, в противовес тому, что происходит при продвижении „полезном“ или „срочном“.
Задние ноги калана снабжены перепонкой и действуют как весла. Любопытное анатомическое приспособление — чрезвычайно удлиненный мизинец задней лапы — сильно облегчает эту работу.
Хвост, уплощенный горизонтально, имеет длину сантиметров тридцать, 6–7 в ширину и 4–5 сантиметров в толщину. Он работает как кормовое весло. Совершая хвостом кругообразные движения, калан ориентирует в воде свое тело.
В маленькой бухточке с зеленой пенистой водой, Черни Рифс, ныряльщики „Калипсо“ не устают любоваться подводными играми двух наших недавних пленников, которые заметно оживились после стресса, пережитого в неволе. Элегантные пируэты, гигантский слалом среди водорослей, головокружительные спуски среди огромных слоевищ, скольжение на спине, скачки вперед и назад, всевозможные виражи, опасные прыжки: нам продемонстрирован весь арсенал возможностей и впридачу восхитительный номер дуэтом, когда животные проделывают все это бок о бок, разъединяются и точно сходятся через мгновение, тело к телу, среди закругленных поплавков келпа.
Когда каланы, устав от своих игр, ложатся на спину, чтобы отдохнуть, мы пытаемся их приласкать. Для этого нет более действенного способа, чем предложить им что-нибудь вкусное: морского ежа или звезду, камбалу и, конечно, крабов! Шовлен и Колл раздобыли прекрасные экземпляры крабов на богатом жизнью дне этой бухты. Краб на ладони — настоящая пропаганда политики мирно протянутых к каланам рук.
Каланы кажутся заинтересованными, но не решаются приблизиться к людям. Раз пойманные, они извлекли уже урок из своей ошибки. Посему они держатся от нас на безопасной дистанции. Но как только мы удаляемся, оставив свой подарок, они тотчас же устремляются к нему и оказывают подношению честь, которая нас умиляет.
Каланы не имеют подкожного слоя жира, как тюлени и китообразные, поэтому, несмотря на мех, изолирующий их от внешней среды, они не могут долгое время плавать с пустым желудком. Их повышенный метаболизм (напомним, что температура их тела плюс 38 °C) и суровые климатические условия, в которых они живут, заставляют их вести себя, как настоящие обжоры. Каланы Арктики поедают в день до 10 килограммов пищи, то есть четверть своего собственного веса: это очень много для млекопитающего их размера. (У молодых ежедневный рацион составляет около трети веса тела.) Многочисленные эксперименты по маркировке красным красителем их добычи (проведенные д-ром Джеймсом А. Маттисоном, с которыми мы познакомимся в Калифорнии) доказывают, что каланы ассимилируют съеденное с рекордной скоростью: помеченные куски не задерживались в пищеварительной системе более чем на 3 часа, хотя кишечник у них довольно длинный — от 10 до 12 метров.
Периоды голодовки и даже острой голодовки, которые весьма часты и продолжительны (иногда они длятся целый сезон) у ластоногих и китов, не существуют у каланов: для последних голодовка была бы просто роковой. Эта нужда в изобильной пище, постоянно обновляемой, также объясняет „оседлость“ каланов. Вполне понятно поэтому, что смертность (особенно молодняка) возрастает у этого вида зимой.
В общении с дикими животными никогда не следует торопиться. Все пойдет насмарку, если поспешить. Наши каланы очень плохо перенесли свое пленение на „Калипсо“: мы извинимся перед ними. Пусть на это уйдет время. Мы установим с ними дружеский контакт, но в их ритме.
В ожидании этого экипаж, собравшийся подле меня, продолжает восхищаться каланами, которые то разглаживают до блеска свой мех, то выходят на обнажившиеся отливом скалы погреться на бледном арктическом солнце.
Однажды один из топорков с утеса погружается в пространство, отгороженное для наших каланов. Он внезапно ныряет в воду, как раз перед объективом подводной камеры. Заплыв этого существа, снятый в замедленном темпе, потрясающ: под водой топорок использует свои крылья точно так же, как в воздухе; он летит в этой жидкой среде точно так же, как делал это за минуту до того в воздухе. Преследуя рыбу, он отчаянно гребет. Свою добычу топорок утаскивает в гнездо, где его с нетерпением ждут обжоры-птенцы с толстыми клювами. (Топорков называют еще „морскими попугаями“ из-за большого уплощенного с боков клюва, окрашенного в яркие цвета.) Но птенцы могут поесть лишь при том условии, что родители охраняют вход в гнездо, отражая нападения хищных поморников.
Однако наш „личный“ топорок, увлекаемый страстью к рыбной ловле, летит прямешенько в протянутую нами сеть: если он в ней запутается, то рискует утонуть… Луи Презелен находится здесь и быстро соображает, какая драма может сейчас разыграться.
В два взмаха настигает он птицу, хватает ее за ноги и выбрасывает подальше из ловушки — не очень-то вежливое (а ничего другого и не остается) приглашение к полетам и охоте где-нибудь подальше, в более безопасном для жизни направлении!
Дар людей
Призрачное солнце над Алеутскими островами уже не однажды садилось в тучи, которые поднимаются с моря. Не раз серая и тусклая заря освещала волны со стальным отливом. Мы провели немало часов среди келпа, коричневатый цвет которого уже изрядно надоел пловцам и они с усмешкой поздравляют друг друга с „изумительным цветом водорослей“. А контакт с каланами все еще не установлен.
Однако в один из дней, когда ничего особенного не ожидалось, произошло „событие“. Один из двух наших полусвободных каланов плывет прямо на Луи Презелена, тот протягивает ему краба — и калан принимает этот дар человека без всяких церемоний. Пока он с аппетитом поедает своего краба, Раймон Колл пытается приблизиться к его напарнику. Последний без страха наблюдает приближающегося пловца. И о ужас! Он позволяет погладить ему голову и брюшко.
„Невероятная роскошь! — говорит Раймон Колл. — Богатеи из богатеев, самые роскошнейшие женщины тратят кучу денег, чтобы купить удовольствие погладить самый драгоценный на земле мех — мертвый!
А я — я трогал этот мех живым! Я ощутил под пальцами не только его исключительную мягкость, ни с чем не сравнимую тонкость, но и тепло живой плоти животного, почти что биение его сердца. Когда я нырял, я смотрел в черные глаза калана — и увидел в них доверие… Это был тот незабываемый миг, одно из тех кратких ослепительных мгновений, когда осознаешь свою человеческую значимость, осознаешь ее смысл. На минуту я, полномочный представитель мирной части человечества, ощутил, что я вычеркнул всю грязь полутора столетий жестокости. Мгновенье иллюзорное, но богатое упованием! И все же я доказал ученым-скептикам, что дикие каланы способны на большие терпенье и вежливость, чем у них предполагали. И еще я показал, что сам человек, когда он тих и застенчив, может заслужить дружбу животных“.
На этом диком берегу, вдали от всех цивилизаций, в сотнях километров от больших городов, пока Луи Презелен и д-р Милле поют, я размышляю о том, что я действительно принадлежу этому краю, что я — звено в гигантской цепи живых существ, обитающих здесь, и что я пребываю в полной гармонии со всеми растениями и всеми животными биосферы. Пока д-р Милле импровизирует соло на гитаре, два калана выходят из пены и ложатся на песок. Они надолго застывают в одном положении, и никто из нас не сомневается в том, что они оценили мелодию…
Поиск пищи
Мы восхищались и снимали в свое удовольствие — даже приласкали — наших каланов. Сейчас надо вернуть им свободу — полную свободу.
Я отдаю приказ вытащить сеть, которая ограждает бухточку Черни Рифс. Я сажусь в зодиак, чтобы сопровождать наших двух друзей как можно дольше.
Вот они устремились навстречу своей судьбе — они плывут в нескольких метрах от меня, спокойно направляясь на юг… Каланы, друзья мои, вы, кто перенес несколько дней заключения, затем полусвободы, что значит сейчас для вас полная свобода? Напрасно я пытаюсь представить себе, что происходит в ваших круглых головках…
Существование каланов — пока люди и их ружья остаются в покое — в общем-то беззаботно: проблем с питанием мало (кроме как зимой), очень слаба агрессивность внутри вида — и наоборот, так много радостей игры и удовольствий… И к этой идеальной жизни вернутся сейчас двое наших друзей, исчезнувшие в гуще водорослей, не правда ли?
Нет другой возможности узнать это, кроме как продолжать наше зоологическое исследование годы и годы, чтобы затем применить его ко всей совокупности популяций каланов Аляски. Обширная задача, которую мы не смогли бы решить и за десять таких экспедиций. Вот почему мы никогда не сможем ответить правильно на этот вопрос, даже если соберем воедино все известные факты о наших друзьях.
Сейчас нам кажется, что каланы не так уж редки, как при нашем появлении на этих мысах и открытых берегах Арктики. Это не означает, однако, что вид внезапно стал более изобильным, чем раньше: это было бы слишком чудесно! Просто мы теперь гораздо лучше замечаем зверей среди мысов и переплетающихся водорослей.
Следовательно, мы можем нынче наблюдать за ними, когда они все вместе, обществом. Сейчас мы попытаемся составить расписание их повседневных занятий.
Каланы — дневные животные. На острове Амчитка мы открыли, что их комплекс активных занятий можно разбить на 6 фаз:
1. Каланы просыпаются с солнцем. Тут же они начинают плавать и нырять за пищей, которую съедают на поверхности. Эти экскурсии на
дно и трапезы прерываются краткими сеансами чистки меха и короткими передышками. Все это длится примерно до 11 часов или полудня.
2. Посреди дня животное заворачивается в келп и засыпает ненадолго — на полчаса или минут на 45. 3. Снова ныряние, еда, чистка меха и краткие мгновения отдыха. Но сейчас каланы больше предаются беспричинным или сексуальным играм, чем поутру. 4. Очевидно, все это утомляет наших друзей, и в 15–16 часов они переходят ко второму отдыху. На этот раз они засыпают на час с лишком. 5. Новое пробуждение, новые погружения, новые игры — и так вплоть до захода солнца. 6. Глубокий сон, до самого утра. Разумеется, подобное разделение жизни каланов на отдельные моменты довольно искусственно. Отнюдь не все животные в стаде и не всегда твердо следуют ему. Оплодотворенные самки и влюбленные самцы, к примеру, уделяют гораздо меньше времени поискам пищи, чем это необходимо в среднем. Наоборот, матери с малыми детьми вообще не знают никакого отдыха и часто даже уже ночью ныряют в поисках пищи.
С точки зрения их рациона каланы почти целиком зависят от морского бентоса — так океанологи называют совокупность жизненных форм, которые ведут прикрепленный или бродячий образ жизни на морском дне. Однако каланы Амчитки и в этом смысле являются исключением: значительную часть их каждодневной порции еды составляют пелагические рыбы (живущие в толще воды).
Зоологи, которые вскрывают желудки каланов (что допустимо, когда они имеют дело с случайными трупами животных, но непростительно, если для этого надо убивать зверей), находят там, в различных соотношениях, более или менее переваренных представителей всех групп морских животных: полихет (нереисов, пескожилов), моллюсков (хитонов, морских блюдечек, турбинид, сердцевидок, венерид, мидий, кальмаров, осьминогов…), иглокожих (морских звезд, змеехвосток, ежей, голотурий), ракообразных (креветок, раков-отшельников, крабов), хордовых (оболочников), рыб (камбал, макрелей, рыб-шаров, икру рыб…).
На Амчитке д-р К. В. Кеньон установил следующие соотношения этих групп: иглокожие и в особенности зеленые морские ежи (Strongylocentrotus droebachiensis) — 37 %; моллюски — 31 %; рыбы (особенно рыбы-шары) — 22 % (эта последняя фракция — исключительная, так как калан плохо приспособлен к ловле рыбы, которую он не может схватить так, как это делают тюлени и котики); ракообразные — 7 %; полихеты — 2 %; хордовые — 1 %.
В Калифорнии, по сведениям нашего друга профессора Джудсона Е. Вандевера, каланы употребляют в пишу не менее 21 вида различных животных, а совсем не один или два, как считали недавно.
Основной компонент питания — это моллюски (71 %), затем идут ракообразные (13 %) и иглокожие (7 %), в то время как различные „другие“ (полихеты, хордовые…) составляют всего лишь 9 % всей пищи. Внутри главенствующей группы моллюсков установлен следующий последовательный порядок: брюхоногие (турбиниды — Tegula montereyi; красное морское ухо — Haliotis rufescens; черное морское ухо — Haliotis cracherodii), затем хитоны, затем двустворчатые моллюски (калифорнийская мидия — Mytilus californianus, венерида — Tresus nuttalii), наконец головоногие (опалесцирующий кальмар — Loligo opalescens).
Все эти уточнения приведены для того, чтобы подчеркнуть, как широк спектр питания животных и сколь мало осведомлены (или недобросовестны) те, кто считает каланов основными хищниками на банках моллюсков, принадлежащих человеку…
Кроме того, в желудках каланов были обнаружены обрывки келпа (но непереваренные). Были извлечены также (зимой, в период бескормицы) остатки таких птиц, как топорок, глупыш и баклан. Все это не считая десятков мелких камешков, называемых гастролитами, которые обнаружены также у тюленей и котиков, но функция которых неясна — то ли они помогают размягчению пищи, то ли перетиранию ее.
Калан ныряет отнюдь неплохо, хотя его возможности и не идут ни в какое сравнение с таковыми тюленей и китообразных. Абсолютный рекорд погружения для этого животного составляет около 50 брассов (90 метров), по крайней мере если верить охотнику XIX века. Максимальная продолжительность погружения не превосходит 6 минут у взрослого — это даже очень неплохо. Но немедленное повторение погружения кажется все же невозможным. Одна самка, преследуемая лодкой, нырнула 13 раз подряд, но минуты на две (в среднем), максимум времени погружения достиг 4 минут.
В нормальных условиях, то есть когда поиски пищи происходят на глубине от 10 до 25 метров, каждое погружение длится примерно минуту у самок и полторы минуты у самцов — но первые ныряют чаще. Эту разницу в ритме и времени погружения объясняют тем, что самцы съедают пойманную рыбу тут же, под водой, или что они достают объекты, которые труднее добыть. Мне это кажется весьма сомнительным.
Чтобы распознать животное, которое годится ему в пищу, калан полагается на свое зрение (острое), на свое обоняние (неважное) и свои „усы“-вибриссы, коих у него 150. Прикосновение этими органами осязания к добыче дает им очень точные сведения. В зоологических садах каланы предпочитают мидий: на дно бассейна, наполненного мутной водой, среди 200 мелких крабов и камней было положено 4 мидии, и каланам потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы разыскать моллюсков.
Но что действительно потрясает и удивляет у каланов, так это то, как они действуют своими „руками“.
Прежде всего они используют их как органы чувств. Сюзи, самка, которая содержалась в Вудлендском зоопарке, ослепнув, без всякого труда отыскивала еду в своем бассейне, ощупывая его дно пальцами.
Передние лапы каланов также служат им для добывания пищи, в том числе и для ловли рыб.
Чтобы оторвать ото дна прочно заякоренную раковину, калан должен приложить значительное усилие. Когда же силы бицепсов не хватает, чтобы отделить „обед“ от скал или песка, животное вооружается камнем побольше. Это уже рабочий инструмент…
Калан не ныряет каждый раз за одной раковиной, одним морским ежом или за рыбой, которую он заметил: он складывает свою добычу под водой, по мере сбора, в складку кожи, которая располагается у него под левой лапой — он наполняет ее только после того, как полон карман под правой лапой. [34] Однажды, когда один самец поднимался на поверхность, нагруженный запасами, он был атакован охотниками. Они преследовали его в течение двух часов, но в конце концов животное ускользнуло от погони; затем оно улеглось на спину и спокойно извлекло обед из своего левого кармана: оно и не помышляло избавиться от него!
Другой калан — на этот раз пойманный, успел собрать в свой подмышечный мешок по меньшей мере 18 моллюсков-сердцевидок диаметром 3–4 сантиметра, на 19-м моллюске — сам стал добычей…
За столом, как римляне
Калан принимается за еду только на поверхности. Под водой он почти никогда не начинает есть: он может решиться на это лишь в совершенно необычных условиях опыта. Например, когда предназначенных для калана рыбу или краба со снятым панцирем помещают в рыболовную сеть.
Отмечалось, правда, что калан берет пищу на суше, но этими наблюдениями можно пренебречь. Хотя в неволе калан и отыскивает себе пищу на берегу — но поедать ее он всегда идет в бассейн. Если ему перерезать дорогу в эту жидкую среду, он впадает в жестокий стресс — это очень страшная и долговременная травма.
Приняв свою излюбленную позу — зрелище исключительное, — то есть лежа, как древние римляне, но, в отличие от них, на спине, животное достает из подмышечного кармана закуску, обед и десерт, которые оно само выбрало по своему вкусу на дне океана.
Своими ловкими пальцами калан открывает раковины, разламывает лапы крабов, разбивает скорлупу (известковый панцирь) морских ежей… Зубы калана (числом 32) хорошо приспособлены для его диеты: среди них есть мощные закругленные коренные зубы, которые дробят твердые части морских животных и позволяют калану извлечь сочную плоть, скрытую известковым покровом.
За обедом, чтобы освободиться от объедков, загрязняющих ему грудь, калан время от времени поворачивается на 360. вокруг своей оси. Он наедается досыта, затем тщательнейшим образом чистится и укладывается спать.
Если калану попала в лапы очень крупная добыча (королевский краб, рыба впечатляющих размеров…), он отдыхает, разложив все это у себя на брюхе, и доедает только после пробуждения.
Использование рабочего инструмента
Много можно было бы еще говорить об обедах, завтраках и ужинах каланов — созерцание их подобно спектаклю.
Можно, к примеру, задаться таким вопросом — а что же животное пьет, зная, что оно редко выходит на сушу и что скалистые берега, возле которых оно обитает, часто вовсе лишены источников пресной воды. Кажется, что ответ на это должен выглядеть так: калан, прекрасно приспособленный к своей среде с физиологической точки зрения, пьет соленую воду. Анатомическое вскрытие доказывает это решительным образом — почки калана, огромные, с многими долями, в два раза превышают размеры почек выдры из пресных вод.
Но что более всего удивляет наблюдателей, от Стеллера до наших дней, так это постоянное употребление каланом рабочего инструмента. Зоологические виды — птицы или млекопитающие — очень часто левши; калан всегда правша; именно правой „рукой“ он набивает свой левый подмышечный карман, ею же он вскрывает панцирь морских ежей, надкусив его по кругу зубами.
Но очень немногие виды животных „додумываются“ удлинить эту руку инструментом, выбранным в окружающей среде. Человек верил, по крайней мере долгое время, что он единственный на Земле осуществил этот подвиг и что именно это выделяет его среди всех живых существ. Это заблуждение.
Нет никакого сомнения в том, что в этой области калан очень близок к нам. Какими словами назвать, кроме как „использование рабочего инструмента“, поведение калана, когда он кладет себе на грудь камень или очень твердую раковину и затем повторными ударами разбивает на ней, как на наковальне, раковину моллюска или ракообразное, твердый панцирь которого никаким другим способом не вскрыть? Калан делает это с того самого дня, как бог сотворил его… И ему известно не только про наковальню, но и про молот тоже: раковина морского уха или краба — на груди, а камень — в руке…
По мнению некоторых зоологов, ошибочно усматривать в этом проявление „ума“. Здесь речь идет всего лишь о частной адаптации, которая восходит к инстинкту, к генетическому наследию. Эта схема поведения (стандартизованная) родилась от каких-то случайных реакций, которые затем превратились постепенно в необходимые действия.
Ученые, придерживающиеся этой точки зрения, аргументируют ее следующим образом: замечено, что калан часто стучит себя в грудь обеими руками, когда его обидят, — например, когда его напарник украдет его еду. Эта мускульная реакция наложилась однажды на такую ситуацию, когда животное, захватив слишком твердую раковину, убедилось в полной невозможности ее разбить. Гнев принудил его яростно застучать ею по груди, где уже могли быть другие раковины, — и тогда он добился результата, там, где раньше не получалось…
Что касается меня, то когда речь идет о высших млекопитающих, „механистические“ объяснения меня отнюдь не удовлетворяют. Почему надо с остервенением отрицать сообразительность, другими словами способность выдумать, ввести новое, понять и отреагировать на новую ситуацию у млекопитающих, от которых мы сами в конце концов не так уж далеко отошли в ходе эволюции? Или мы боимся потерять свою привилегию — быть мыслящими животными?
На мой взгляд, доказательства отнюдь не исключительно инстинктивного использования рабочих инструментов у калана состоят в разнообразии случаев, когда животное пользуется ими, и в многообразии способов, какими это проделывается.
Во-первых, не все особи вида одинаково часто пользуются инструментами. Верно и то, что это зависит от „географии“ популяции. Так, каланы Калифорнии гораздо чаще разбивают раковины и панцири ракообразных у себя на груди, чем их соплеменники с Аляски.
Во-вторых, совершенно очевидно, калан способен выбрать себе инструмент среди многих, стремясь к максимальной эффективности. Если снабдить пойманного калана единственным камнем и достаточным количеством моллюсков-сердцевидок, он начнет с того, что будет разбивать раковины одна о другую, до тех пор, пока от них не останется только одна. Тогда калан возьмет камень в качестве наковальни. Разбивая одного моллюска об другого, он колол их очень быстро, как будто экономил время и энергию…
Наконец, — и, возможно, это окончательное доказательство, — каланы вводят новые виды технических усовершенствований, когда в этом возникает нужда — иногда ради игры. В неволе животные не удовлетворяются тем, что разбивают раковины у себя на груди: для этой цели они используют цементные стенки своих бассейнов, которые они, вероятно, сочли вполне подходящими для такого трудного дела. А иногда воображение толкает их на другой путь. Так, калан, соскучившийся в зоопарке, в один из дней решил разбить о край своего бассейна все — не только моллюсков и ракообразных, голотурий и рыб, которых ему туда бросили, но и камни; когда же все что можно было раздроблено и размазано по стенкам его темницы, он расколол о них все камни. О, символ!