.
Миллер задумчиво почесал в затылке, потом подчеркнул ногтем имя уборщика:
— И всё же давай-ка ещё раз проверим вот его. А уже потом будем искать пятого невидимку.
В посёлке общины Трибби не оказалось. Впрочем, после некоторых раздумий, следователям назвали ещё одно место, куда мог спрятаться кающийся грешник: дома у одной священницы, так уже было. В таком случае она кладёт его коммуникатор в сейф, а самого нагружает тяжёлой работой до тех пор, пока не наступит просветление. Свой коммуникатор женщина тоже оставляет в здании церкви, иных средств связи в доме нет — потому, наверное, Трибби и «пропал» для остального мира. Глава общины дал адрес, потому Хэймо и Миллер решили проверить ниточку до конца, не откладывая. Пусть для этого и пришлось делать изрядный крюк.
Район, где жила сестра Тамазина, был одним из последних островков захлестнувшей мегаполис лет двадцать назад моды на скромные домики на одну-две семьи в окружении небольшого дворика-газона. Потом вкусы сменились, там, где земля подорожала и аренда оказалась жителям не под силу, домишки сменили современные небоскрёбы. Но «Орхидеи» уцелели, постепенно превращаясь из благополучного спального района в трущобы: даже «вечная» краска стен, казалось, без должного ухода поблёкла, на синтасфальте и пластике заборов пестрели граффити и надписи — от призыва к борьбе за очередное правое дело до предложений в виде телефона с сердечком. А ещё везде слышался гул человеческого муравейника: разговоры гуляющих бабушек и домохозяек, детские крики, чьи-то скандалы — всё то, что отличает жилые кварталы от лощёного делового Сити. Искомый дом оказался в самом центре, заезжать в пешеходную зону на машине было запрещено, а солнце припекало вовсю. Если по планетарному календарю был ноябрь, то в городе вступало в полную силу лето. Когда следователи добрались до нужного места, рубашки были хоть отжимай.
— Хорошо, пиджаки оставили, — обессиленно выдохнул Хэймо, пытаясь спрятаться от солнца за столбом, на котором висели ворота.
Миллеру тени не хватило — остальной забор был едва до плеча, потому он лишь буркнул, что надо выключать кондиционер заранее, приучать организм. И нажал кнопку звонка. Потом ещё раз и ещё.
— Нету тётушки, — печально констатировал Хэймо. — Зря тащились. И Трибби нет. Звонок мёртвого подымет, а тут в ответ тишина. Поехали.
— Подожди, — вдруг насторожился напарник, — что-то не так. Ворота заперты, дверь тоже, хозяйки нет. Крайнее окно не закрыто, сейчас от ветра шевельнулось. А район, сам знаешь, какой, тут, скорее, без штанов выйдут, чем все замки не проверят.
— Чёрного хода нет, от окна задняя стена просматривается. Ты в дверь, я в окно, — мгновенно отреагировал Хэймо, выдёргивая из кобуры игольник.
Миллер кивнул, дал напарнику несколько секунд перебежать двор, после чего тоже перемахнул через забор и встал у входа так, чтобы стена и косяк защитили от выстрела.
— Центральное полицейское управление, старший следователь Фредерик Миллер. Откройте, — раздался громкий стук.
В это время Хэймо сдвинул окно, молнией забросил тело в комнату… почти сразу раздался его крик:
— Фредерик, пусто. И наш беглец нашёлся, судя по запаху, дня два уже лежит. Вызывай группу.
Эксперты и криминалисты закончили работу только к вечеру, но оба следователя вместо дома отправились в кабинет: там их уже ждал один из иерархов церкви Форда.
— Архипеснослов Уайт, — представился худой как жердь мужчина в белом костюме-фраке и бабочке. — Мне сообщили о страшном несчастье с одной из овец стада нашего, и что случилось это в доме пастыря. Есть ли надежда, что сестра Тамазина ещё жива?
Отвечать взялся Миллер, всё-таки опыта разговора с подобными архипеснослову у него было куда больше, чем у молодого коллеги.
— Господин Уайт, пока ничего точно сказать нельзя. Согласно памяти входного замка Тамазина покинула дом, когда Трибби ещё был жив. Вероятно, его пытали, в тканях тела остатки довольно необычного химического коктейля. Точно сказать время смерти не представляется возможным, слишком уж… странным способом его убили. Но однозначно позже отъезда Тамазины, от часа до двух с половиной часов.
— Странным?
— Да. Вы уже, наверное, навели справки, кто занимается этим делом. Так вот, за несколько десятилетий я видел не одно групповое изнасилование со смертельным исходом. Но случай, когда женщины до смерти насилуют мужчину, встречаю впервые. Потому, извиняюсь, должен задать вам вопрос. Это могла быть госпожа Тамазина? Сама или с сообщницей? Возможность обездвижить жертву и привязать к кровати у неё была.
— Я понимаю ваши сомнения. Но поверьте, сестра Тамазина была истово верующей. И за всю свою жизнь постель с мужчиной она делила всего один раз.
— Почему вы так уверены? — удивился Хэймо.
Лицо архипеснослова сразу же приняло возвышенный вид, и хорошо поставленным голосом он начал лекцию-проповедь.
— В отличие от всяких древних религий, которые основаны на страхе и на животных инстинктах, истинное слово Божие, принесённое нам превышайшим Мессией Генри Фордом, — иерарх благоговейно осенил себя нарисованной в воздухе буквой «Т», — основано на разуме и взвешенном подходе. Потому, в отличие от закостенелого христианства, сан могут принимать не только мужчины, но и женщины. Принося обет безбрачия, каждый из пастырей должен точно понимать, от чего отказывается. И будьте уверены, мы нанимаем лучших специалистов в своём деле. Перед тем, как принять сан, кандидат проводит с ними ночь, и если после этого вера его остаётся тверда, то ложится на него пастырский венец. Сестра Тамазина же приняла груз целомудрия сразу, не раздумывая наутро ни мгновения…
— Спасибо, мы вас поняли, — поспешил прервать его Миллер.
Выпроводив Уайта за дверь, оба без сил рухнули в кресла.
— Если эта тётка ни при чём… кто-то же его убил? Опять невидимка? — выдохнул Хэймо и хлопнул рукой по отчёту экспертов на столе перед собой. За последние дней пять следы в доме, включая ДНК, были смазаны до неузнаваемости. Не могли назвать точно даже число нападавших. — Не понимаю.
— Не совсем, — покачал головой напарник. — В гостинице точно участвовал уборщик. Он видел или присутствовал, скорее всего, забрал ту штуку, за которой приходили люди Тимера. И кинулся в единственное место, где считал, что найдёт укрытие. Его достали уже там, причём способ тоже обычным не назовёшь. Надо искать эту Тамазину, пока единственная ниточка.
Опрос соседей ничего не дал. Да, когда женщину видели последний раз, она была какая-то нервная, спешила. Но никого этим не удивишь, тётка вечно всё принимала близко к сердцу. Если у кого из прихожан что не так, хоть в семье ссора — звонят ей, она и срывается как на пожар. Только вот никто ни из прихода, ни в ближних общинах англизонов Тамазину не видел. Уехала она на автоматическом такси в один из спальных районов и словно растворилась. Возможно, дальше поймала машину-попутку и расплатилась наличными? Тогда искать в многомиллионном городе её можно долго… Неожиданно помог архипеснослов Уайт. У одного из священников-фордистов удалось выяснить — время от времени женщина заезжала к своему другу детства. Тот после школы поступил в семинарию, тем не менее в гости они захаживали по-прежнему, только старались не афишировать, что принадлежат к конкурирующим религиям. Найти адрес по базе данных оказалось несложно, потому ближайшим утром оба следователя поехали к падре Доминику.
Район, где жил Доминик, напоминал «Орхидеи», разве что отстал в упадке лет на десять и был ещё вполне чистым и ухоженным. Поэтому, когда на звонок в калитку никто не отозвался, Хэймо охватили дурные предчувствия. Впрочем, ненадолго — почти сразу к ним подошла соседка, подозрительно спросила «кто такие», а при виде вспыхнувших логотипом Центрального управления удостоверений немедленно вывалила на следователей кучу информации. Да, отца Доминика она хорошо знает. Нет, никаких знакомых к нему не заходило последнее время, особенно та скандальная особа, про которую спрашивают господа полицейские. Почему скандальная? А как можно назвать женщину, которая один раз святого отца до такого довела, что он орал, «настанет время и истинная церковь поглотит сектантов»? Обычно-то падре человек тихий, спокойный. Так вот, ту скандалистку она бы обязательно запомнила. Но не приезжала. А падре чувствует себя плохо, в последнее время то в больницу ездит, то врача на дом вызывает. Приятный молодой человек, из местной муниципальной клиники, он только вот сегодня заезжал проверить, а отца Доминика-то и дома не было, видимо, в церковь с утра пораньше отправился…
Из трясины словесного болота без устали тараторившей тётки мужчин спасли две её подруги, которые тоже поспешили пообщаться с незнакомцами. Они подтвердили, что самого Доминика действительно не видели два дня, не заезжал он и в больницу. Мол, точно знают, потому что недавно у него был дежурный терапевт. И прежде чем воспользоваться ключом «на вход» — такой у всех есть, кто полный пакет, а не только муниципальную страховку заказал, мало ли чего, вдруг ты без сознания помираешь — парень у соседей узнавал.
Отвязаться от тёток еле удалось. Впрочем, польза от говорливых соседей была: бдительные женщины подробно описали всех, проходивших за последние три дня по улице мимо дома священника, не хуже камер видеонаблюдения. И никого похожего на Тамазину не появлялось. Потому проверяли слова свидетелей Хэймо и Миллер исключительно в силу привычки да не одним поколением дознавателей выпестованной полушутливой мудрости: «Врёт как очевидец». Миллер запросил информацию из баз данных транспортной службы и больницы, а Хэймо начал считывать замок: у падре охранная система стояла посовершеннее, чем у Тамазины, потому, опознав код полицейского доступа, электронный сторож принялся рассказывать о визитах за последнюю неделю. Всё совпадало… за исключением того, что всего час назад Доминик закрыл дверь своим ключом и покинул дом!
Миллер кинулся выбивать окно первым, Хэймо чуть замешкался, вызывая на помощь ближайшие патрули. Ордер, полномочия которого после находки в сейфе ещё и расширили, позволял, наверное, войти без спросу даже в президентский дворец — потому уже через семь минут, распугивая прохожих, на синтасфальт перед домом спикировал первый жёлто-чёрный флаер, за ним почти сразу второй. Ничего не понимающие полицейские начали ставить оцепление, кто-то подошёл к разбитому окну, собираясь залезть в дом, когда на крыльцо вывалился сначала белый как мел Миллер, за ним, еле сдерживая порывы рвоты, Хэймо. В отделе тяжких преступлений оба работали не первый год, но вид заляпанной кровью комнаты, в которой Доминик разделывал и ел свою приятельницу, оказался чересчур даже для них. Сам падре сидел за столом с кухонным ножом в груди, а перед ним стояло блюдо, на котором расположилась прожаренная в духовом шкафу женская нога.