Внизу раздается лай. Это Джаспер, наш шоколадный лабрадор. Я вскакиваю с кровати, хватаю халат и лечу вниз по лестнице. Кто-то стучит в дверь. Полицейские? Произошел несчастный случай? Фредди попал под машину? Он принял наркотики?
Я открываю дверь, меня трясет. Это он! Несмотря на его внешний вид, мое сердце наполняет облегчение. Сын насквозь промок. Лицо у него растерянное, черные кудри с левой стороны головы слиплись от дождя. Другая сторона коротко острижена – он сам это сделал на прошлой неделе. На сыне джинсовая куртка, которую я раньше не видела.
– Извини, – говорит он, протискиваясь мимо. – Я потерял ключ.
Опять? Уже третий раз в этом году. Придется сказать новым жильцам, хотя они, наверное, все равно захотят сменить замки. Что скажет Том? Я решаю пока ему не говорить. Главное, что наш мальчик дома, цел и невредим.
Облегчение сменяется гневом.
– Ты обещал вернуться вовремя… – начинаю я.
– Я же извинился?
– От тебя несет пивом. Сколько ты выпил?
– Немного.
– Четыре пинты? – нажимаю я.
– Пожалуйста, мама. Отстань.
– Безалкогольного?
– Я сказал, отстань, ладно?
Что-то не так. Фредди выглядит не вызывающе хмурым, как обычно, а беззащитным. Выбитым из колеи. Его темно-карие глаза – зеркальное отражение моих – покраснели. От слез. А он ведь не плакал уже много лет. Даже после той вечеринки.
– Что случилось? – спрашиваю я, но он молча поднимается наверх.
Я иду за ним, однако сын уже в своей комнате, дверь заперта изнутри на защелку. В прошлом году он настоял на том, чтобы ее прикрутить.
– Пожалуйста, милый, впусти меня, – умоляю я.
– Уйди, мама. Я в порядке.
– Откуда у тебя куртка?
– Мне ее одолжили. Она не ворованная, если ты об этом.
В прошлом году произошла история: Фредди вернулся с пластиковой защитой на новых джинсах, на которых все еще была этикетка с ценой. Он утверждал, что продавцы, должно быть, забыли ее снять. «Почему же тогда не сработала сигнализация?» – требовательно спросила я. Это привело к бурной ссоре, во время которой он обвинил меня в недоверии. Я отвела его обратно в магазин, и там выяснилось, что, действительно, он купил джинсы и с них забыли снять защиту. Видимо, сигнализация в тот день не работала.
Я жду некоторое время, умоляя его поговорить со мной, но он не произносит ни звука.
В конце концов я спускаюсь на первый этаж, чтобы выключить свет, а затем проскальзываю в кровать к Тому.
– Фредди вернулся? – бормочет он.
– Да.
Он отворачивается от меня.
– Тогда все в порядке.
Но это не так. Материнский инстинкт подсказывает мне, что ничего не в порядке. Я просто не знаю, что именно стряслось.
– Поговорю с ним утром, – добавляет муж.
Через несколько секунд он снова храпит.
Я жду, чтобы убедиться, что он спит. Затем встаю с кровати и на цыпочках направляюсь в спальню Фредди. Дверь открыта. Сына в комнате нет. Мой желудок сводит от паники, но потом я замечаю свет в ванной. Фредди сидит на краю ванны, на нем все еще мокрая куртка. Она распахнута, и я вижу, что футболка теперь не белая, а красная. На страшную секунду мне чудится, что это кровь, но потом я понимаю, что из-за дождя размазались красные чернила сделанной от руки надписи «НЕНАВИЖУ ЭТОТ МИР».
Слезы текут по его лицу. Он судорожно трясется. Дыхание шумное, хриплое. Я никогда не видела его таким.
– Фредди, – шепчу я, подаваясь вперед и обнимая его. Жду, что начнет вырываться, но этого не происходит. – Что случилось?
Нет ответа. Он продолжает рыдать. Я беру его лицо в ладони, хочу заглянуть в глаза и повторяю:
– Что случилось?
Снова жду, что он оттолкнет меня. Со своим обычным подростковым презрением ответит, что это не мое дело. Но вместо этого он съеживается и выдавливает из себя:
– Мама, я кое-кого убил.
– Ты что? – шепчу я, по спине пробегает холодок. Перед глазами мелькает лицо молодой женщины.
«Нет! Помогите мне!»
У него испуганные глаза. Как в детстве, когда он впервые получил взыскание и нам пришлось идти разбираться в школу. Но это куда хуже. Этого просто быть не может.
– Я кое-кого убил, – повторяет он.
«Нет! Эмили!»
Я так потрясена, что не могу говорить. Мои мысли мечутся в тумане.
Он не мог этого сделать. Только не мой милый, нежный мальчик, которого я так старалась зачать. Да, конечно, у него сейчас сложный период. Как у большинства подростков. Но убийство? Холодное умышленное лишение жизни? Только не мой Фредди.
Затем он смотрит над моим плечом. И что-то видит. Я оборачиваюсь. В дверях Том.
– Кого-то убил? – повторяет муж. Его глаза сверкают гневом. Ужасом. Отвращением. Он протискивается мимо меня и хватает Фредди за воротник мокрой куртки, пытается оторвать сына от земли. – Что ты, черт возьми, имеешь в виду?
– Не трогай его! – кричу я.
– Тогда ему лучше, черт возьми, объяснить, что происходит, – отвечает Том.
– Я не могу, – всхлипывает Фредди.
– Нет, можешь! – рычит Том, отталкивая его. Мой муж всегда был строгим родителем, но таким его я никогда не видела. Кулаки подняты. Шея напряжена. Я инстинктивно двигаюсь, чтобы встать между сыном и мужем.
Лицо Фредди багровеет. От гнева или боли? Трудно понять.
– Я же сказал, что не могу рассказать! – кричит он.
– Но ты должен! – повышаю голос и я. – В молчании нет смысла.
– Это потому, что он лжет. Разве ты не видишь, Сара?
– Это так, Фредди? – умоляю я. – Просто скажи нам правду. Мы поможем тебе справиться.
Фредди бросает на меня взгляд. Его неподвижные черты искажает мука. А еще ненависть.
– Мы? – повторил он. – Не думаю, что отец поможет мне пройти через это.
У Тома лицо как кремень.
– Я не помогаю тем, кто нарушает закон.
– Даже собственному сыну? – спрашивает Фредди.
Я смотрю на двух главных мужчин своей жизни, переводя взгляд с одного на другого. Все это кажется нереальным. Словно кино.
– Даже собственному сыну, – повторяет мой муж. – Если не скажешь, что именно ты сделал, я тебя сдам.
Том направляется к двери.
– Ты куда? – спрашиваю я, заранее зная ответ.
– А ты как думаешь? Звонить в полицию.
Фредди начинает выть, точно зверь. Внизу сочувственно откликается Джаспер.
В полицию? Мое сердце бьется о грудину, удары становятся громче и сильнее, будто внутри меня целая клетка бабочек с железными крыльями, и они рвутся на волю.
«Помогите!»
– Нет, – кричу я, хватая Тома за рукав пижамы. – Не сейчас.
Муж пристально смотрит на меня. Словно тоже гадает, кто перед ним, как недавно думала о нем я.
– Сара, – медленно произносит он, обращаясь ко мне, точно к ребенку, которому нужно разъяснить нечто элементарное, – разве ты не понимаешь? Только это и нужно сделать.
Но это не так.
Я не допущу.
Это не может повториться снова.
Не с моим мальчиком. Не с моим драгоценным единственным сыном. Я сделаю все для его спасения. Абсолютно все.
Сара
– Всем встать, – произносит секретарь суда.
Мы стоим в нерешительности. Не зная толком, что должно произойти. Благоговея перед этим огромным залом с большими мониторами на стенах, рядами широких, заваленных бумагами столов, мрачными мужчинами и женщинами в париках, присяжными, шушукающимися со смесью неловкости и чувства собственной значимости. Им предстоит решить судьбу не только обвиняемого, но и всех, кто с ним связан.
Например, мою. Матери. Матери, которая любит своего сына. Женщины, лишившейся мужа.
Я не ожидала, что зал суда будет таким. Он слишком современный. Те, что я видела по телевизору, были старыми, обшитыми деревянными панелями, с суровым судьей и испуганным обвиняемым, съежившимся на открытой трибуне.
Но это больше похоже на «умный» конференц-зал. Судья – женщина средних лет. У нее розовая помада и фиолетовое платье с красным поясом, но это мало смягчает строгость ее серебристо-белого парика.
И все же единственный, кто меня интересует, – молодой человек с испуганными глазами, который сидит в застекленной клетке и смотрит по сторонам в полном оцепенении. Моя материнская часть рвется его утешить. Обнять этот слегка помятый пиджак. Сказать, что я ему, конечно, верю. Но другой части меня становится дурно от отвращения.
Когда барристер обвинения в своей вступительной речи принимается излагать суть дела, мои глаза начинают закрываться под тяжестью всего этого. Мысли уносятся в прошлое.
Не к той ночи, когда Фредди очень поздно вернулся домой. Мокрый до нитки. В чужой куртке. Гораздо раньше. К тому дню, когда я познакомилась с его отцом. Когда все началось.
По крайней мере, я так вижу. Том может смотреть на это иначе. И вы тоже.
Часть первая. Том и Сара
Глава 1. Том
Вегетарианское ризотто. Первое блюдо, которое приготовила для меня Сара. Я ненавижу рис со школы – там нас пичкали им практически насильно. Особенно в каникулы, когда я оставался в пансионе, поскольку мой отец был в разъездах. В то время я принимал это без вопросов. То, что он работал за границей, а не все остальное.
– А ты знаешь, что рис является основным продуктом питания более чем для половины населения земного шара? – спросил я у Сары в тот первый вечер. И осознал, что, пока говорил, снял очки, тщательно их протер и снова надел. Я делал так, когда нервничал.
Сара посмотрела на тарелку у себя на коленях, словно я только что раскритиковал ее стряпню. Затем она опять взглянула на меня с почти детским выражением лица, которое заставляло задуматься: сколько же ей лет? Прошлый опыт научил меня тому, что угадать возраст женщины довольно трудно, а неверная цифра может вызвать сильную обиду. Нужно проявлять крайнюю осторожность.
Две необычайно толстые розово-голубые косы и широкая синяя юбка в белый горох представляли любопытное сочетание с парой тяжелых шнурованных ботинок. «Доктор Мартинс», так их, кажется, называли. Хотя в девяностые подобное было в моде. Коричневые ботинки лежали рядом на полу, там, куда она их небрежно бросила.