В 1884 году Филиппов взялся за ум. Блестяще сдал экстерном полный курс физмата и получил звание кандидата наук. Познакомился с Менделеевым и перевел на французский язык его «Основы химии». Стоп, он же физик и математик, при чем тут химия? Бывают люди универсальных знаний, неужели потомок Хмельницкого из таких? Энциклопедист, ети его… Защитившись, Филиппов поступил на службу в журнал «Русское богатство», где стал редактором научного отдела. Вот откуда его страсть популяризировать науку… Женился на Любови Ивановне Столяровой, курсистке, работавшей в том же журнале. Через год написал положительную рецензию на второй том «Капитала» Маркса. Увлекся славянским вопросом и в 1889 году перешел в «Славянские известия». Там не прижился. Ругал германский милитаризм. Не тогда ли немцы впервые обратили на него свое опасное внимание? Филиппов издал две книги: одну – о борьбе хорватов против Австро-Венгрии, вторую – о Скобелеве.
Решив продолжить образование за границей, химический физик уехал из России. Прага, Париж, затем Лозанна. В ней он впервые попал в поле зрения агентуры Департамента полиции: познакомился с Плехановым и Лавровым, много трепал языком. Потом поселился в Гейдельберге и там в 1892 году защитил докторскую степень. Тема работы: «Инварианты линейных однородных дифференциальных уравнений». Абракадабра какая-то…
В 1893 году новоиспеченный доктор вернулся в Петербург и ударился в философию. Опять поворот? Да, человек летучего ума был Михаил Михайлович. Издал двухтомник «Философия действительности». Полное название труда – «История и критический анализ научно-философских миросозерцаний от древности до наших дней». Следом вышла книга «Судьбы русской философии». А еще Филиппов ввязался в спор с легальными марксистами Струве и Туган-Барановским и защищал Бельтова, настоящая фамилия которого – Плеханов. Того самого, политического эмигранта и бывшего террориста. Параллельно химико-физический философ писал художественные произведения. Историческая повесть «Дворянская честь» была принята публикой хорошо, а «Осажденный Севастополь» даже пользовался большим успехом. Вот как! Варенька очень хвалила эту книгу и предлагала мужу тоже ее прочитать. Но у сыщика, как всегда, не дошли руки. Значит, Филиппов действительно талантливый человек – в литературном вкусе жены Алексей Николаевич не сомневался.
Попалась сыщику и бумага за подписью его недавнего начальника Зволянского. Неугомонный Филиппов издал трехтомный «Энциклопедический словарь». Казалось бы, нужное дело, что тут плохого? Но директор Департамента полиции в письме министру сообщал, что словарь этот правильнее было бы назвать не энциклопедическим, а социалистическим, поскольку в нем особенно подробно и пристрастно разработаны были термины, касающиеся социализма.
Жаль, жаль… Из дела постепенно вырисовывался необычный образ, образ яркого и разностороннего человека. А тут еще «Научное обозрение». Филиппов начал издавать журнал с 1894 года на собственные средства. Сперва он являлся сугубо физико-математическим еженедельником, интересным лишь специалистам. Но вскоре превратился в толстый ежемесячный литературно-общественный журнал. И, как следовало из справки Особого отдела, рупор легальных марксистов. Как раз тогда Лыковы и начали его выписывать, привлеченные обзорами научных открытий. Они были живыми и понятными для обычного читателя. Жаль…
Между тем доктор натуральной философии Гейдельбергского университета, как подписывался Филиппов, стал ходить по лезвию ножа. В папке оказалось несколько доносов от секретной агентуры Департамента полиции. Осенью 1899 года на вечере, устроенном журналом «Жизнь», ученый поднял тост за 18 марта в России. Экий баловник! Восемнадцатое марта – день Парижской коммуны, только ее сейчас нам не хватало. А вскоре заявил буквально следующее: «Близок тот день, когда мы увидим баррикады на Невском проспекте». После того как Филиппов опубликовал в своем журнале статью Веры Засулич (конечно, под псевдонимом), терпение властей кончилось. Крамольника выслали из Петербурга, запретив жить во всех городах, где есть университеты.
Филипповы поселились в Териоках на даче Богомолова. В семье было уже двое детей, сын и дочь. Михаил Михайлович загодя продал свой журнал Сойкину, оставшись главным редактором «Научного обозрения». Как они вчетвером жили на доходы от этого? Снова в деле замелькали донесения агентов. В Териоках тогда скопилось много левого элемента, и Филиппов сошелся с ним. Профессор Лесгафт, академик Бехтерев… Ну это еще куда ни шло. А вот Коллонтай уже совсем ни к чему. Дочь почтенного генерала Домонтовича, красивая и умная, она вскружила голову множеству поклонников. Довела до самоубийства Ивана Драгомирова, сына знаменитого полководца. А когда вышла замуж и родила ребенка, недолго предавалась радостям материнства. Коллонтай увлекли социал-демократические идеи, она бросила семью и сошлась с революционерами.
В конце 1902 года вся шайка вернулась в Петербург. Там вокруг Филиппова сформировался кружок из ученых либерального толка. Внутреннее осведомление проникло и в него. Агенты называли в числе участников кружка много звучных имен. Помимо тех же Бехтерева и Лесгафта, на вечера к Филиппову ходили химик Бекетов, естественник Бахметьев, физик Хвольсон, биолог Вагнер, географ Воейков, электрохимик Кистяковский. Даже Менделеев посещал эти собрания. Особняком стояла фигура профессора Лозаннского университета Герцена, сына знаменитого изгнанника. Ну, ученые собирались и перемывали косточки самодержцу. Любимое занятие нашей интеллигенции. Назначь любого из них помощником исправника в уезд – завалит службу за месяц, это не языком чесать. Но монархии от их трепа особого убытка нет. При чем здесь изобретение оружия и немецкое шпионство?
Ответ на первый вопрос сыщик нашел в той же папке, в последнем документе. Это оказалось письмо в газету «Санкт-Петербургские ведомости». Когда Лыков прочел его, захотелось протереть глаза… В письме рукой Филиппова было начертано следующее:
«В ранней юности я прочел у Бокля, что изобретение пороха сделало войны менее кровопролитными. С тех пор меня преследовала мысль о возможности такого изобретения, которое бы сделало войны практически невозможными. Как это ни удивительно, но на днях мною сделано открытие, практическая разработка которого практически упразднит войну.
Речь идет об изобретенном мною способе электрической передачи на расстояние волны взрыва, причем, судя по примененному методу, передача эта возможна на расстояние тысяч километров, так что, сделав взрыв в Петербурге, можно будет передать его действие в Константинополь. Способ изумительно прост и дешев. Но при таком ведении войны на расстояниях, мною указанных, война фактически становится безумием и должна быть упразднена. Подробности я опубликую осенью в мемуарах Академии наук. Опыты замедляются необычайной опасностью применяемых веществ, частью весьма взрывчатых, как треххлористый азот, частью крайне ядовитых».
Вот так философ! Собирался взорвать к чертовой матери Константинополь. То-то германцы всполошились. Но какой оборот принимает дело – если, конечно, Филиппов не ошибся в расчетах. А если даже и ошибся? Новое оружие, которое упразднит войну, – это из области фантастики. Старый вояка, Алексей Николаевич не верил в подобные открытия. Люди всегда будут убивать друг друга, такова их природа. А уж политикам наплевать на количество жертв, лишь бы добиться своих сиюминутных целей. Одним изобретением отменить это? Утопично и глупо. Изобретение можно украсть, а его автора тайно убить. Вероятно, именно это и случилось на улице Жуковского. Теперь было ясно, что Плеве дал своему чиновнику особых поручений весьма серьезное задание.
С чего начать? Лыков наспех набросал план действий. Он был по-настоящему взволнован: речь шла, возможно, о безопасности государства. Само по себе письмо Филиппова ничего не значило. Мало ли фантазеров ежедневно пугают народ своими вымышленными открытиями? Но реакция германской разведки придавала истории другой оборот. Пойти на устранение человека и кражу его бумаг в чужой стране… Рискованная операция. Выходит, умные немцы приняли заявление ученого всерьез?
Итак, первое: взять под наблюдение капитана цур зее[5] барона Шиммельмана. Постараться выявить его агентуру, тех людей, которые, быть может, и совершили убийство русского подданного. Это следует поручить нашему барону, Виктору Таубе, и его секретной службе.
Второе: вытрясти из Петербургского охранного отделения все, что там есть на Филиппова. Они вели его, внедрили в окружение своих людей, но просмотрели главное – работу над неведомым оружием, которое так заинтересовало Германию. Почему просмотрели? Что за бездарные осведомители там сидят? Это задача для Лыкова.
Третье: выяснить у наших ученых, что же стоит за изобретением Филиппова. В мире науки принято обмениваться результатами исследований. Филиппов жил в столице, издавал научный журнал, вращался в профессиональной среде. И производил свои опыты втайне от коллег? Маловероятно. Хорошо бы поручить такое исследование естественнику, отличающему химию от физики, да где его взять? В Департаменте полиции одни юристы, а у военных и того хуже – люди постигали знания в юнкерских училищах. Тут пригодился бы Валевачев, лыковский ученик и образованный человек. Но Юрий вышел в отставку год назад, уехал в Москву и сейчас развивал там фабрику, доставшуюся в наследство от тестя. Надо посоветоваться с Виктором. Может быть, у вояк найдется ученый артиллерист?
Закончив с планом, коллежский советник взялся за трубку телефона. Пора было звать армию.
Глава 3Первые шаги
Алексей Николаевич встретился с Таубе во флигеле Военного министерства. Знаменитый треугольный дом на Адмиралтейской площади, 12, закрывал внутренний двор со всех сторон. Вдали от посторонних глаз и расположилась разведка.
Таубе получил генеральский чин на Рождество. Это стало для него слабым утешением. У барона не ладилось с Куропаткиным. Заняв должность, тот быстро превратился из хорошего боевого генерала в суетливого бюрократа. Главной своей задачей он считал извлечение максимальной денежной выгоды. По должности Куропаткин получал, помимо жалованья, еще и так называемые финляндские деньги. Сейм переводил русскому военному министру ежегодно двадцать тысяч марок, или по курсу восемь тысяч рублей, за управление местными батальона