Александра НикогосянЛучик
Храм в честь иконы Божией Матери «Благодатное Небо», в котором служили отец Илья и отец Иннокентий, находился в очень, очень плачевном состоянии. Он был древний — постройки то ли конца семнадцатого, то ли начала восемнадцатого веков. Каменный, красивый, но время брало свое. Храм потихоньку разрушался. Священники не одну пару железных сапог истоптали, бродя по инстанциям. Начиная от епархиального управления и заканчивая начальником полиции. Отец Иннокентий мягко, но очень настойчиво просил выделить деньги на ремонт. Отец Илья свирепел, топал ногами, и предрекал скорое разрушение храма и конец света. Единственное, чего они добились — это таблички «Памятник архитектуры. Охраняется государством.» От разрушения эта табличка не спасала. Иногда, прямо на головы прихожанам, тоненькой струйкой сыпалась побелка. Всем приходом дружно замазывали протекающие углы, чинили кто и что мог. Но капитального ремонта так и не дождались.
Отец Илья собственноручно написал огромный плакат:
«ЗДАНИЕ В АВАРИЙНОМ СОСТОЯНИИ.
ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ»
Прихожан это не напугало, градоначальников ни капельки не смутило. Так и служили.
Света сидела в очереди к врачу-акушеру и потихоньку рассматривала соседок. Одна из них громко кричала в телефон, словно пыталась докричаться до мужа без помощи смартфона. Она выдавала ему столько инструкций, что даже у Светы голова пошла кругом. Видимо, семья была многодетная, потому что разом, одной пулеметной очередью, выстреливались в несчастного отца семейства слова «памперс», «ранец», «колготки» и «деньги на…»
Света постаралась отключиться от чужих семейных забот и посмотрела на соседку напротив. Живот у нее был огромный, и даже с такого расстояния, через широкий коридор, было видно, как живот этот ходит ходуном.
«Футболист» — подумала Света и погладила свой, пока еще совсем плоский, животик. Ее малышу было всего тринадцать недель.
Наконец в кабинете скрылась мать семейства, за ней зашла родительница «футболиста»… И вот настала очередь Светы.
Она, улыбаясь, вошла в кабинет. Врач ручкой указала ей на стул. Она была новенькой. Та усатая старуха с громовым голосом, у которой несколько лет наблюдалась Света, наверное, наконец-то, ушла на пенсию.
Новенькая долго молчала. Потом представилась:
— Здравствуйте, Светлана… (беглый взгляд на экран компьютера)… Светлана Кирилловна, здравствуйте. Меня зовут Алла Анатольевна. Я ваш новый врач. Мне очень жаль… Но сейчас нам с вами предстоит тяжелый разговор.
И снова замолчала. Надолго. Что-то смотрела в компьютере, перебирала на столе какие-то бумаги…
Света терпеливо ждала, рассматривая Аллу Анатольевну. Она сразу, с первого взгляда, напомнила ей лисичку. Остренькое личико, вытянутый вперед остренький нос и раскосые, хитрые зеленые глаза.
Вскоре врач поняла, что молчать дальше бессмысленно и даже глупо. Подняла голову и посмотрела на Свету лисьими глазами.
— Светлана Кирилловна. Мы получили результаты ваших анализов… С очень большой вероятностью у плода синдром Дауна. Мне очень жаль вам это говорить, поверьте. Но такие дети долго не живут. Вы родите себе других. А этого… Будем чистить.
Света с ужасом вскочила со стула, чуть не опрокинув его, и крикнула:
— Не дам! Это вам он плод Даун! А мне он сыночек Алешенька! Не дам!
— Подождите, Светлана Кирилловна, успокойтесь! Водичка вот. Присядьте. И послушайте меня. Это не лечится. Во-первых. А во-вторых, медицина пока не в силах определить степень заболевания… На какое число вам удобно назначить операцию?
— Ни на какое! — истерически выкрикнула Света, еще не отойдя от шока. — Не дам!
— Послушайте, — устало сказала Алла Анатольевна. — От вас уйдет муж… Они обычно всегда уходят от таких детей.
— Он и так уйдет, — как-то совсем безжизненно и равнодушно проговорила Света. Рассказывать, что муж ушел уже месяц назад, как только узнал о беременности, она не стала.
— От вас отвернутся родственники. — продолжила «лисичка» — Вы потеряете подруг, потому что вам будет совсем не до них. А им будет страшно и стыдно приходить к вам в дом. Вы останетесь один на один со своей бедой.
— Алешенька — не беда. — тихо ответила Света. — Аборт я делать не буду.
Врач помолчала, потом протянула Свете какие-то бумаги.
— Распишитесь, — совершенно равнодушно сказала она.
Света, не глядя, поставила на какой-то бумажке неразборчивую закорючку.
— У вас есть время подумать. Совсем мало времени! И я вас прошу… Это не сынок Алешенька. Пока что это растущий плод с синдромом Дауна. Подумайте! Советую сделать аборт.
Света со звоном поставила на стол стакан, при этом выплеснув из него половину воды и залив какие-то бумажки. «Лиса» вздрогнула.
— Придете через месяц. Запишитесь в регистратуре.
Света с грохотом отодвинула с дороги стул и отправилась к выходу. У самой двери она вдруг обернулась, и с неожиданной улыбкой тихо проговорила:
— А знаете, таких детей называют «солнечные дети». Этого малыша подарил мне Господь. Ему виднее, что и кому. И этот мой лучик солнца я никому не отдам.
Все произошло именно так, как и предсказывала «лиса». Родные со скандалом требовали «избавиться от урода», муж больше не появлялся, а подруги растворялись в прозрачном осеннем воздухе одна за другой. Даже от мамы она не услышала ни единого слова утешения или поддержки.
Только в церкви, куда Света исправно ходила вот уже не первый год, священник сказал то, что ей так необходимо было услышать.
Отец Илья, опустив глаза на Распятие, лежащее на аналое4, выслушал свою прихожанку, подергал себя за бороду и ушел в алтарь. Там он очень долго молился, и вышел с широкой улыбкой на усталом лице.
— Будем рожать! — радостно объявил он. — Только ты на чудо не очень-то рассчитывай, — добавил священник. — Мальчик родится больным. Но это единственное, что будет у тебя в жизни.
Глаза у Светы засияли, она счастливо улыбнулась и закивала головой, с нежностью поглаживая уже заметный под джемпером округлившийся животик. В иконной лавке она купила себе икону Божией Матери «Помощница в родах». Постояла, подумала, и вернулась к батюшке.
— Скажите, батюшка, дорогой, ведь правда все будет хорошо? Пусть больной!
— Даже не сомневайся! Господь не зря послал тебе твоего Лучика.
Вьюжной февральской ночью на свет появился Алешенька. Света слышала, как громко вздохнул врач, как запричитала старенькая нянечка, но ей было все равно.
Алешеньку положили ей на грудь, и она, прижав его к себе, внимательно разглядывала черные волосики, желтоватую кожу и бессмысленные раскосые глазки на широком, плоском, как блинчик, лице.
— Тебе аборт предлагали? — вместо обычного «поздравляем, мамочка…», спросил ее врач.
— Да.
— Так какого ж ты!..
— Не надо, доктор, я ведь давно все решила.
— Отказ писать тоже не будешь? — на всякий случай уточнил акушер.
— Нет! — крикнула Света, прижимая к себе свое больное, несчастное, никому, кроме нее, не нужное сокровище.
Перед глазами возник лисий образ врачихи из женской консультации. Теперь этот образ не был милым и добрым. Лиса насмешливо и ехидно улыбалась, словно говоря: «я предупреждала».
Света прогнала назойливое видение. Сына у нее забрали и унесли в детское отделение, а ее саму разместили в палате на четырех человек.
В первые же часы своей жизни маленький Лучик сполна познал презрение и брезгливость. Волны неприязни и какой-то глупой жалости со стороны медперсонала и соседок по палате накатывали и на Светлану.
"И на что он ей нужен, уродец этакий? Родила бы здорового, ведь предупреждали…" — то и дело слышала Света за спиной.
Мамы со здоровыми детишками старались держаться от них подальше, словно синдром Дауна передается воздушно-капельным путем.
Отец Алешеньки со дня своего ухода больше ни разу не позвонил и не пришел. Родные, при виде мальчика, старательно отводили глаза в сторону. Каждый в семье боялся, что пресловутая «лишняя» хромосома передалась мальчику именно от него.
Родители Светы оставили ей их двухкомнатную квартиру, а сами уехали в деревню. Обзавелись хозяйством и зажили сельской жизнью.
К Светлане приезжали редко, привозили деньги и продукты, но в комнату внука даже не заглядывали. Мама, едва касаясь, целовала дочь в щеку, отец неловко обнимал. Пили чай и уезжали.
В общем, жилось трудно, тоскливо и одиноко. Но Света ни разу, ни на одно крохотное мгновение, не пожалела о своем выборе.
Алешеньку окрестили, причем крестным ему вызвался быть сам отец Иннокентий.
Спасение от отчаяния и боли Света находила только в церкви. Но…
Чем старше становился Лучик, тем больше неприязни в глазах прихожан она замечала. Вокруг них всегда было пустое пространство.
Наверное, людям неприятно было видеть толстенького неуклюжего малыша, с плоским желтоватым личиком, косенькими глазками за толстыми линзами очков, вечно приоткрытым ртом и мокрым слюнявчиком… Было похоже, что его боятся. А может, стесняются своего собственного здоровья и благополучия?…
«Но это мое сокровище, — думала Света. — А они… Бог им судья. Может быть, они думают, что он ничего не соображает?».
Но сама Света знала, что ее Лучик прекрасно все понимает.
А потом Светлана заметила и вовсе нечто ужасное. Причастив Алешеньку, она услышала за спиной шепотки и возню, которой обычно возле Чаши5 не бывает и быть не должно. Она вытерла платочком мокрые губки и подбородок сына, отошла в сторонку и попыталась понять, что происходит.
А происходило вот что: прихожане не хотели причащаться после «Дауна»! И пропускали друг друга вперед. Так бы и продолжалось раскланивание и расшаркивание перед священником, но даже добрый и терпеливый отец Иннокентий не выдержал и прикрикнул на людей.
Священники неприязнь и брезгливость видели, смотрели на все это безобразие с го