— Кто пролил чернила на пол? Это ты, Мэри?
— Не знаю, мисс Броди.
— Подозреваю, что ты. Никогда не встречала такой неловкой девочки. Кстати, если тебе неинтересно то, что я рассказываю, будь добра, сделай, по крайней мере, вид, будто тебе интересно.
И это были дни, которые позднее, оглянувшись назад, Мэри Макгрегор сочтет самыми счастливыми днями своей жизни!
У Сэнди Стрейнджер уже в то время было предчувствие, что в будущем эти первые школьные годы окажутся самыми счастливыми годами ее жизни, так она и сказала в свой десятый день рождения лучшей подруге Дженни Грей, которую пригласила к себе домой на чай. Коронным блюдом праздника были ананасные кубики со сливками, а коронным удовольствием дня — то, что девочек предоставили самим себе. Для Сэнди дотоле неведомый ананас воплощал аромат и вид счастья, и прежде чем начать орудовать ложкой, она долго и пристально разглядывала крохотными глазками бледно-золотистые кубики, а острый вкус, который она ощутила на языке, показался ей вкусом особого счастья, какое не имело ничего общего ни с едой, ни с той безотчетной радостью, какую испытываешь во время игры. Обе девочки сливки оставили напоследок и зачерпывали их теперь полными ложками.
— Девочки, вы у меня будете сливками общества, — сказала Сэнди, и Дженни, не сдержав смеха, едва успела прикрыть платком рот, из которого брызнули эти самые сливки. — Ты знаешь, — добавила Сэнди, — когда-нибудь мы будем вспоминать эти дни как самые счастливые в нашей жизни.
— Да, так принято говорить, — отозвалась Дженни. — Всегда говорят: берите от школьных лет все, что возможно, потому что никогда не знаешь, что ждет впереди.
— А мисс Броди говорит, что лучшие годы — это годы расцвета, — напомнила Сэнди.
— Да, но у нее никогда не было семьи, как у наших родителей.
— Зато у них не было расцветов.
— Зато у них есть половая жизнь, — возразила Дженни.
Девочки помолчали, для них это было пока шокирующим открытием, которое они сделали совсем недавно и все еще не могли в него поверить; само звучание слов и их значение завораживали новизной. Потом Сэнди сказала:
— На прошлой неделе у мистера Ллойда родился ребенок. Для этого они с женой должны были жить половой жизнью.
Эту мысль было легче переварить, и девочки визгливо захихикали в розовые бумажные салфетки. Мистер Ллойд преподавал рисование в старших классах.
— Ты представляешь себе, как это происходит? — шепотом спросила Дженни.
Сэнди, постаравшись мысленно нарисовать нужную картину, сощурила глаза, от чего они стали еще меньше.
— Он должен был быть в пижаме, — прошептала она в ответ.
Девочки бурно развеселились, представив себе однорукого мистера Ллойда, всегда торжественно шествовавшего в школу, в пижаме.
Потом Дженни сказала:
— Это делается в порыве мгновения. Именно так это случается.
Дженни была надежным источником информации, поскольку недавно обнаружилось, что девушка, работавшая в бакалейном магазине ее отца, беременна, и Дженни кое-чего наслушалась, пока шла вся эта кутерьма. Когда она поделилась открытиями с Сэнди, девочки предприняли кое-какие изыскания, которые называли своим «исследованием», складывая мозаику из фрагментов недозволенно подслушанных разговоров и тайно прочитанных в толстом словаре статей.
— Это происходит мгновенно, как вспышка, — сказала Дженни. — С Тинни это случилось, когда она гуляла с приятелем в Паддоки. Потом им пришлось пожениться.
— Но ведь порыв должен был пройти, пока она снимала одежду, — усомнилась Сэнди. Под «одеждой» она явно подразумевала панталоны, но в столь научном контексте слово «панталоны» представлялось неуместно грубым.
— Да, именно этого я и не могу понять, — согласилась Дженни.
В комнату заглянула мать Сэнди.
— Веселитесь, детки?
Из-за ее плеча показалась голова мамы Дженни.
— Бог ты мой, — воскликнула она, глядя на стол, — да они тут объедаются!
Сэнди почувствовала себя оскорбленной и униженной, как будто главный смысл ее праздника состоял в еде.
— Ну, а что вы собираетесь делать теперь? — спросила мать Сэнди.
— Сэнди одарила ее исполненным потаенной ярости взглядом, который говорил: ты обещала, что мы будем сами по себе, а обещание есть обещание, ты прекрасно знаешь, что это очень плохо — нарушать обещания, данные детям; не сдержав своего обещания, ты можешь разрушить всю мою жизнь, в конце концов, это мой день рождения.
Мать Сэнди ретировалась, уводя с собой и маму Дженни.
— Давайте предоставим их самим себе, — сказала она. — Веселитесь, детки, не будем вам мешать.
Сэнди иногда испытывала неловкость оттого, что ее мать была англичанкой и называла ее «деткой», не так, как эдинбургские матери, которые говорили «дорогая». У мамы было кричаще шикарное зимнее пальто, отороченное пушистым лисьим мехом, как у герцогини Йоркской, в то время как другие матери носили твид или в крайнем случае ондатру, которая служила им всю жизнь.
Шел дождь, и земля была слишком мокрой, чтобы идти заканчивать рытье туннеля в Австралию, поэтому девочки перенесли стол со всеми праздничными деликатесами в угол комнаты. Сэнди откинула сиденье стульчика для рояля и достала из устроенного под ним ящичка спрятанную между двумя пачками нот тетрадь. На первой странице тетради значилось:
Сэнди Стрейнджер и Дженни Грей
ГОРНОЕ ГНЕЗДО
Это было сочинение, пока не законченное, о возлюбленном мисс Броди — Хью Каррутерсе. Как оказалось, его не убили на войне — в телеграмму закралась ошибка. Он вернулся с полей сражения и приехал в школу в поисках мисс Броди, но первым встретившимся ему человеком была директриса, мисс Макей. Она злобно сообщила ему, что мисс Броди не желает его видеть, потому что любит другого. С горьким страдальческим смехом Хью удалился и нашел себе пристанище в хижине, прилепившейся к скале высоко в неприступных горах, где его, с ног до головы облаченного в кожу, в один прекрасный день обнаружили Сэнди и Дженни. На данном этапе повествования Хью держал Сэнди в плену, а Дженни удалось бежать под покровом ночи, и она в кромешной тьме пыталась найти дорогу в горах. Хью собирался за ней в погоню.
Сэнди достала из буфетного ящика карандаш и продолжила:
«— Хью! — взмолилась Сэнди. — Клянусь тебе всем, что есть у меня святого: мисс Броди никогда не любила никого другого, она, в полном расцвете лет, ждет тебя там, внизу, вознося молитвы и не теряя надежды. Если ты отпустишь Дженни, она приведет тебе твою возлюбленную Джин Броди, ты увидишь ее воочию и обнимешь после разлуки длиной в двенадцать лет и один день.
Его черный глаз сверкнул в тусклом свете масляной лампы.
— Прочь с дороги, девочка! — крикнул он. — Меня не обманешь. Я знаю, что юная Дженни откроет мое убежище насмеявшейся надо мной былой возлюбленной. Я знаю, что обе вы — соглядатаи, посланные ею, чтобы еще раз поглумиться надо мной. Отойди от двери, говорю тебе!
— Никогда! — ответствовала Сэнди, загораживая своим гибким телом засов и кладя руку на петлю замка. Ее огромные глаза горели лазурным пламенем мольбы».
Сэнди передала карандаш Дженни:
— Теперь твоя очередь.
Дженни написала:
«Одним взмахом руки он отбросил ее в дальний угол хижины и решительно вышел в освещенную лунным светом ночь; звук его шагов приглушил мягко падавший снег».
— Впиши насчет его ботинок, — сказала Сэнди.
Дженни вписала:
«Его высокие ботинки блестели в лунном свете».
— Не слишком ли у нас много лунного света? — задумалась Сэнди. — Ладно, исправим потом, когда дойдет до публикации.
— Как так? Это же секрет, Сэнди! — воскликнула Дженни.
— Знаю, — ответила Сэнди. — Не волнуйся, мы не будем это печатать, пока не наступит пора нашего расцвета.
— А как ты думаешь, у мисс Броди была половая жизнь с Хью? — спросила Дженни.
— В этом случае у нее должен был бы быть ребенок, разве не так?
— Не знаю.
— Я не думаю, что у них что-то такое было, — сказала Сэнди. — Их любовь была выше всего этого.
— Мисс Броди говорила, что во время его последнего отпуска они сливались в страстном забытьи.
— Не думаю, однако, что они при этом снимали одежду, — высказала предположение Сэнди. — А ты?
— Я тоже не думаю. Я этого не вижу, — согласилась Дженни.
— Я бы не хотела жить половой жизнью, — призналась Сэнди.
— И я. Я выйду замуж за целомудренного человека.
— Съешь ириску.
Сидя на ковре, они пожевали конфет. Сэнди подбросила угля в камин, и огонь вспыхнул ярче, бликами заплясав на локонах Дженни.
— Давай изображать ведьм у костра, как на Хэллоуин, помнишь?
В сумерках, поедая конфеты, они нараспев произносили колдовские заклинания.
— В музее есть греческий бог, — вспомнила Дженни, — он стоит там без ничего. Я видела его в прошлое воскресенье, но я была с тетей Кейт, так что не могла рассмотреть как следует.
— Давай сходим в музей в следующее воскресенье, — предложила Сэнди. — Нужно же продолжать исследование.
— А тебе позволят пойти без взрослых, только со мной?
Сэнди, про которую все знали, что ее никуда не отпускают без взрослых, вздохнула:
— Не думаю. Может, попросить кого-нибудь, чтобы нас туда повели?
— Можно попросить мисс Броди.
Мисс Броди часто водила девочек в картинные галереи и музеи, так что предложение показалось вполне осуществимым.
— А что, если она не позволит нам смотреть на голую статую? — спросила Сэнди.
— Думаю, она и не заметит, что статуя голая, — предположила Дженни. — Она просто не увидит этой штуковины.
— Да, — согласилась Дженни, — мисс Броди выше этого.
Дженни настала пора уводить. Им с матерью еще предстояло в наводненных привидениями эдинбургских ноябрьских сумерках трястись в трамвае через Дин-бридж. Сэнди помахала им на прощание из окна и подумала: интересно, у Дженни тоже есть ощущение, что она ведет двойную жизнь, полную проблем, с какими не сталкиваются д