разрешалось крутить сальто: во многих отношениях мисс Броди была эдинбургской старой девой самого строгого образца. Юнис Гардинер демонстрировала акробатику на ковре только по субботам, перед ранним ужином с чаем или после него, в кухне на линолеуме, пока другие девочки мыли посуду и передавали по цепочке, чтобы убрать в буфет, пчелиные соты, слизывая с пальцев прилипший к ним мед. Спустя двадцать восемь лет после того, как Юнис Гардинер садилась на шпагат в квартире мисс Броди, она, ставшая медсестрой и вышедшая замуж за доктора, сказала однажды вечером мужу:
— В будущем году, когда поедем на фестиваль… — Да?..
Она плела шерстяной коврик и потянула не ту петлю.
— Да? — повторил муж.
— Когда мы поедем в Эдинбург, — продолжила она, — напомни мне сходить на могилу мисс Броди.
— Кто такая мисс Броди?
— Моя учительница. Как она знала культуру! Она одна стоила целого Эдинбургского фестиваля. Бывало, она приглашала нас к себе домой на чай и рассказывала о своем расцвете.
— О каком расцвете?
— Расцвете жизни. Однажды во время путешествия она влюбилась в гида-египтянина и по возвращении рассказывала нам об увлечении. В классе у нее было несколько любимиц. Я была одной из них. Знаешь, когда я делала шпагат, она так хохотала!
— Я всегда догадывался, что ты получила несколько своеобразное воспитание.
— Да нет же, она не была сумасшедшей. Она была совершенно нормальной. И прекрасно понимала, что делает. И о своей любви она нам тоже рассказывала.
— Так-так, интересно послушать.
— О, это длинная история. А в сущности она была просто старой девой. Нужно отнести цветы на ее могилу… Найду ли я ее?
— Когда она умерла?
— Вскоре после войны. К тому времени она уже не работала. Уход из школы стал для нее трагедией — ее заставили уйти раньше срока. Директриса никогда ее не любила. С ее отставкой связана целая история. Кто-то из ее же любимых учениц, из выводка Броди, как нас еще называли, предал ее. Я так и не узнала, кто это был.
Теперь пора рассказать о долгой прогулке по старым кварталам Эдинбурга, куда мисс Броди повела своих цыплят, одетых в темно-лиловые пальтишки и черные велюровые шляпки с бело-зелеными хохолками, однажды в мартовскую пятницу, когда в школе сломалось центральное отопление и всех остальных детей, укутав, отослали домой. С еще покрытого льдом Форта[11] дул ветер, и небо набухло готовым просыпаться снегом. В паре с Сэнди шла Мэри Макгрегор, потому что Дженни отправилась домой. Моника Дуглас, впоследствии прославившаяся тем, что могла делать в уме сложные математические вычисления, а также вспыльчивостью, шла за ними — ярко-красная физиономия, широкий нос, темные косички, выглядывавшие сзади из-под черной шляпки, и обтянутые черными шерстяными чулками ноги, уже тогда формой напоминавшие колоды. Рядом с ней шагала Роуз Стэнли, высокая блондинка с желтоватой кожей, которая тогда еще прославилась сексапильностью и говорила только о поездах, подъемных кранах, автомобилях, детских конструкторах и прочих чисто мальчишечьих увлечениях. Как работает двигатель или что можно собрать из конструктора, ее не интересовало, но она знала все названия, все возможные варианты окраски, модели и мощности автомобилей, стоимость разных конструкторов. И еще она лихо лазала по заборам и по деревьям. И хотя из-за этих увлечений одиннадцатилетнюю Роуз Стэнли считали мальчишкой-сорванцом, увлечения эти, будучи поверхностными, сколько-нибудь существенно не повлияли на ее глубинную женственность, зато — словно она сознательно готовила себя к этому — несколькими годами позже сослужили ей добрую службу, помогая легко находить общий язык с мальчиками.
Далее следовала сама мисс Броди, голова высоко поднята, нос с горбинкой кверху — ни дать ни взять Сибил Торндайк. На ней были свободное коричневое твидовое пальто с бобровым воротником, плотно застегнутым вокруг шеи, и коричневая фетровая шляпа с полями, загнутыми с одной и опущенными с другой стороны. Позади мисс Броди, замыкая группу, миниатюрная Юнис Гардинер, которая двадцать восемь лет спустя скажет: «Я должна сходить на могилу мисс Броди», двигалась вприпрыжку, словно бы готовая здесь же, на тротуаре, начать крутить пируэты, так что мисс Броди была вынуждена время от времени оборачиваться к ней и одергивать: «Юнис, прекрати!» А иногда она отставала, чтобы составить Юнис компанию.
Сэнди, которая читала тогда «Похищенного»[12], вела мысленную беседу с героем, Аланом Бреком, и радовалась тому, что шла в паре с Мэри Макгрегор — это избавляло от необходимости поддерживать беседу.
— Мэри, ты можешь негромко поговорить с Сэнди.
— Сэнди не хочет со мной говорить, — отвечала Мэри, которая впоследствии, во время пожара в отеле, будет метаться туда-сюда, пока не задохнется.
— Сэнди не о чем будет говорить с тобой, если ты будешь такой бестолковой букой. Попытайся по крайней мере изобразить приветливость.
«Сэнди, ты должна перебраться через болото и передать это письмо Макферсонам, — говорил между тем Алан Брек. — Моя жизнь в твоих руках, как и все наше дело».
«Я ни за что не подведу тебя, Алан Брек, — отвечала Сэнди. — Никогда».
— Мэри, — донесся сзади голос мисс Броди, — пожалуйста, постарайся не отставать от Сэнди.
Сэнди стремительно шагала вперед, воодушевленная Аланом Бреком, чьи пылкость и признательность достигли душераздирающего накала в тот момент, когда она приготовилась ступить на зыбкую болотистую почву.
Мэри старалась идти с ней в ногу. Они как раз пересекали Медоуз, обширный, насквозь продуваемый ветрами бывший общинный выгон, вызывающе зеленый под зимним пасмурным небом. Конечной их целью был Старый город, ибо мисс Броди заявила, что они должны увидеть, где вершилась история; и дорога привела их на бульвар Миддл-Медоу.
Юнис, в хвосте колонны предоставленная самой себе, принялась подпрыгивать в такт стишку, который твердила про себя:
Эдинбург и Лит,
Портобелло, Массельбург
И Далькит…
Потом меняла ногу и снова —
Эдинбург и Лит…
Мисс Броди повернулась, цыкнула на нее, потом крикнула вперед Мэри Макгрегор, которая глазела на приближавшегося к ним индийского студента:
— Мэри, веди себя прилично.
— Мэри, — подхватила Сэнди, — не пялься на коричневого дядю.
Измученная замечаниями девочка безмолвно посмотрела на Сэнди и постаралась ускорить шаг. Но Сэнди двигалась рывками: то бросок вперед, то остановка, когда, например, Алан Брек начинал петь ей песенку, перед тем как ей предстояло пересечь болото, чтобы спасти ему жизнь. Он пел:
Это песнь о мече Алана,
Кузнец его сделал,
Огонь закалил,
Теперь он сверкает у Алана Брека в руке.
Потом Алан Брек похлопал ее по плечу со словами: «Сэнди, ты храбрая девушка, ты не уступишь в храбрости ни одному из рыцарей короля».
— Не иди так быстро, — заныла Мэри.
— А ты не рой носом землю, — огрызнулась Сэнди. — Держи голову выше, выше!
Внезапно Сэнди захотелось проявить доброту к Мэри Макгрегор, и она начала думать: как будет хорошо ей самой, если она перестанет шпынять Мэри и станет добра к ней. Сзади послышалось, как мисс Броди говорит Роуз Стэнли:
— Всем вам, девочки, предстоит стать героинями. Британия должна быть страной, достойной, чтобы в ней жили героини. Лига наций…
Звук этого голоса, напомнивший о присутствии мисс Броди как раз в тот момент, когда у Сэнди уже вертелись на языке добрые слова, обращенные к Мэри Макгрегор, погасил ее порыв. Оглянувшись на спутниц, она вообразила их себе единым организмом, головой которого являлась мисс Броди. На один страшный миг ей представилось, что она сама, отсутствовавшая Дженни, вечно виноватая во всем Мэри, Роуз, Юнис и Моника, все они повязаны одной судьбой — повиноваться мисс Броди, словно Бог предназначил им родиться именно для этой цели.
После этого ее еще больше напугало недавнее искушение проявить доброту к Мэри Макгрегор, потому что этим она обособила бы себя от других и осталась бы в изоляции, заслужив порицание куда более суровое, чем получала Мэри, которая, хоть и была официальной виновницей всего, все же находилась внутри группы будущих героинь, каковых была намерена воспитать мисс Броди. Поэтому из чувства товарищеской солидарности Сэнди сказала Мэри:
— Я бы никогда не пошла с тобой, если бы здесь была Дженни.
А Мэри просто ответила:
— Я знаю.
Тогда Сэнди, снова начиная себя ненавидеть, принялась привычно шпынять Мэри, убеждая себя в том, что, если делаешь что-то много раз, оно становится правильным. Мэри заплакала, но тихо, чтобы не услышала мисс Броди. Сэнди не могла этого вынести и зашагала вперед, вообразив себя замужней дамой, выговаривающей мужу: «Знаешь, Колин, у всякой женщины иссякнет терпение, если в доме перегорают пробки, а мужчина не способен их заменить». — «Но, дражайшая Сэнди, откуда мне было знать…»
Когда они уже почти пересекли Медоуз, навстречу им попалась группа девочек-скаутов. Выводок мисс Броди — все, кроме Мэри, — гордо проследовал мимо, глядя прямо перед собой. Только Мэри уставилась на взрослых девочек в темно-синей форме, с положенным по регламенту бодрым видом и более вольной манерой выражаться, чем та, что позволял себе клан Броди в присутствии предводительницы. Когда они прошли, Сэнди сказала Мэри:
— Глазеть неприлично.
А та ответила:
— Я не глазела.
Шедшие сзади девочки стали расспрашивать мисс Броди о брауни-гайдах[13] и скаутах, поскольку многие ученицы младших классов их школы входили в дружину брауни.
— Для тех, кому нравятся подобные организации, — отвечала мисс Броди, умело имитируя эдинбургский акцент, — это именно то, что надо.