«Письма к Луцилию», 11, 3
Нам нужен кто-нибудь, по чьему образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь только по линейке.
«Письма к Луцилию», 11, 10
Жить в оковах необходимости плохо, но нет необходимости жить в оковах необходимости.
«Письма к Луцилию», 12, 10
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе; дети красивей всего, когда кончается детство.
«Письма к Луцилию», 12, 4
Возраст самый приятный тот, что идет под уклон, но еще не катится в пропасть.
«Письма к Луцилию», 12, 5
Смерть ‹…› должна быть перед глазами и у старика, и у юноши – ведь вызывают нас не по возрастному списку.
«Письма к Луцилию», 12, 6
Нет стариков столь дряхлых, чтобы им зазорно было надеяться на лишний день.
«Письма к Луцилию», 12, 6
Каждый день нужно проводить так, словно он замыкает строй, завершает число дней нашей жизни. ‹…› Отправляясь ко сну, говорить весело и радостно: «Прожита жизнь, и пройден весь путь, что судьбой мне отмерен». А если бог подарит нам и завтрашний день, примем его с радостью.
«Письма к Луцилию», 12, 8
Поблагодарим бога за то, что никто не может навязать нам жизнь.
«Письма к Луцилию», 12, 10
Я не устану потчевать тебя Эпикуром, и пусть знают все, кто твердит его слова и ценит их не за то, что в них сказано, а за то, кем они сказаны: лучшее принадлежит всем.
«Письма к Луцилию», 12, 11
Воображение ‹…› доставляет нам больше страданий, чем действительность. ‹…› Многое мучит нас больше, чем нужно, многое – прежде, чем нужно.
«Письма к Луцилию», 13, 4
Вымышленное тревожит сильнее. Действительное имеет свою меру, а о том, что доходит неведомо откуда, пугливая душа вольна строить догадки.
«Письма к Луцилию», 13, 9
Порой и жертве удавалось пережить палача.
«Письма к Луцилию», 13, 11
Если бояться всего, что может случиться, то незачем нам и жить.
«Письма к Луцилию», 13, 12
Беда глупости еще и в том, что она все время начинает жизнь сначала. (Со ссылкой на Эпикура, но, вероятно, это собственная формулировка Сенеки.)
«Письма к Луцилию», 13, 16
До чего противно легкомыслие тех, ‹…› кто перед кончиной начинает надеяться заново. ‹…› Что гнуснее старика, начинающего жизнь сначала?
«Письма к Луцилию», 13, 16–17
Многим пришлось бояться оттого, что их можно было бояться.
«Письма к Луцилию», 14, 10
Кто мудр, тот во всем смотрит на замысел, а не на исход. Начало в нашей власти; что выйдет, решать фортуне, над собой же я не признаю ее приговора.
«Письма к Луцилию», 14, 16
Мы не должны ни во всем уподобляться ‹…› толпе, ни во всем от нее отличаться. ‹…› Больше стойкости в том, чтобы оставаться трезвым, когда весь народ перепился до рвоты, больше умеренности в том, чтобы, не смешиваясь со всеми, не выделяться и не составлять исключения и делать то же самое, что все, но иначе.
«Письма к Луцилию», 18, 3–4
Чего ты дожидаешься? ‹…› Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! ‹…› Такова цепь желаний: одно родит другое.
«Письма к Луцилию», 19, 6
Покуда ты будешь на все зариться, все будут зариться на тебя.
«Письма к Луцилию», 19, 7
Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а испытывает их за столом.
«Письма к Луцилию», 19, 11
Люди больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны.
«Письма к Луцилию», 19, 11
Малая ссуда делает человека твоим должником, большая – врагом.
«Письма к Луцилию», 19, 11
[Благодеяния надо] не разбрасывать, а распределять. ‹…› Дело не в том, что ты дал, а в том, кому ты дал.
«Письма к Луцилию», 19, 12
Люди не знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь.
«Письма к Луцилию», 20, 6
Даже самый робкий предпочел бы один раз упасть, нежели все время висеть.
«Письма к Луцилию», 22, 3
Немногих удерживает рабство, большинство за свое рабство держится.
«Письма к Луцилию», 22, 11
Все заботятся не о том, правильно ли они живут, а о том, долго ли проживут; между тем жить правильно – это всем доступно, жить долго – никому.
«Письма к Луцилию», 22, 17
Все, чем тешится чернь, дает наслаждение слабое и поверхностное, всякая радость, если она приходит извне, лишена прочной основы.
«Письма к Луцилию», 23, 5
Плохо живут те, кто всегда начинает жизнь сначала. ‹…› Напрасно мы полагаем, будто таких людей мало: почти все таковы. А некоторые тогда и начинают жить, когда пора кончать. А ‹…› некоторые кончают жить, так и не начав.
«Письма к Луцилию», 23, 9, 11
Зачем сейчас портить себе жизнь страхом перед будущим? Глупо ‹…› чувствовать себя несчастным из-за того, что когда-нибудь станешь несчастным.
«Письма к Луцилию», 24, 1
Если ты хочешь избавиться от всякой тревоги, представь себе, что пугающее тебя случится непременно, и какова бы ни была беда, найди ей меру и взвесь свой страх. Тогда ты наверняка поймешь, что несчастье, которого ты боишься, или не так велико, или не так длительно.
«Письма к Луцилию», 24, 2
Поверь мне, ‹…› смерть настолько не страшна, что благодаря ей ничто не страшно.
«Письма к Луцилию», 24, 11
Надейся на справедливое решение, но будь готов к несправедливому.
«Письма к Луцилию», 24, 12
Отдели смятение от его причины, смотри на само дело – и ты убедишься, что в любом из них нет ничего страшного, кроме самого страха.
«Письма к Луцилию», 24, 12
Как водяные часы делает пустыми не последняя капля, а вся вытекшая раньше вода, так и последний час, в который мы перестаем существовать, не составляет смерти, а лишь завершает ее: в этот час мы пришли к ней – а шли мы долго. ‹…› «Смерть, уносящая нас, – лишь последняя смерть среди многих».
«Письма к Луцилию», 24, 20–21
Только люди бывают так неразумны и даже безумны, что некоторых заставляет умереть страх смерти.
«Письма к Луцилию», 24, 23
Мудрый и мужественный должен не убегать из жизни, а уходить. И прежде всего нужно избегать той страсти, которой охвачены столь многие, – сладострастной жажды смерти. Ибо помимо прочих душевных склонностей есть ‹…› еще и безотчетная склонность к смерти, и ей нередко поддаются люди благородные и сильные духом, но нередко также и ленивые и праздные. Первые презирают жизнь, вторым она в тягость.
«Письма к Луцилию», 24, 25
Все, в чем мы нуждаемся, или стоит дешево, или ничего не стоит.
«Письма к Луцилию», 25, 4
Гнет возраста чувствует только тело, а не душа, и состарились одни лишь пороки и то, что им способствует.
«Письма к Луцилию», 26, 2
«Размышляй о смерти!» – Кто говорит так, тот велит нам размышлять о свободе. Кто научился смерти, тот разучился быть рабом. Он выше всякой власти и уж наверное вне всякой власти.
«Письма к Луцилию», 26, 10
Совершенство духа нельзя ни взять взаймы, ни купить, а если бы оно и продавалось, все равно, я думаю, не нашлось бы покупателя. Зато низость покупается ежедневно.
«Письма к Луцилию», 27, 8
Странно ли, что тебе нет никакой пользы от странствий, если ты повсюду таскаешь самого себя? (Со ссылкой на Сократа.)
«Письма к Луцилию», 28, 2
Насколько выше была б ему цена, если б толпа ценила его пониже.
«Письма к Луцилию», 29, 8
Передышками нельзя пренебрегать: тяжелобольным временное улучшение заменяет здоровье.
«Письма к Луцилию», 29, 8
Не смей пересчитывать всех, кто тебе страшен. ‹…› К твоей смерти доступ открыт только одному, сколько бы врагов тебе ни угрожало.
«Письма к Луцилию», 29, 9
Только низким путем можно снискать любовь низких.
«Письма к Луцилию», 29, 10
По-моему, умирая, человек мужественнее, чем перед смертью. Когда смерть пришла, она и невежде дает силу духа не бежать от неизбежного.
«Письма к Луцилию», 30, 8
Кто не хочет умирать, тот не хотел жить. Ибо жизнь дана нам под условием смерти и сама есть лишь путь к ней.
«Письма к Луцилию», 30, 10
Мы боимся не смерти, а мыслей о смерти – ведь от самой смерти мы всегда в двух шагах.
«Письма к Луцилию», 30, 17
Стыдно человеку, который одолел самые высокие вершины, обременять богов. Что нужды в молитвах? Сделай сам себя счастливым!
«Письма к Луцилию», 31, 5
Из тесного угла можно вознестись к небу – только воспрянь.
«Письма к Луцилию», 31, 11
Жизнь наша коротка, и сами мы еще больше сокращаем ее своим непостоянством, каждый раз начиная жить наново. Мы дробим ее на мелкие части и рвем в клочки.
«Письма к Луцилию», 32, 2
Где что-нибудь выдается и бросается в глаза, там не все ровно. ‹…› [У] величайших людей ‹…› каждая черта в произведении так сплетена с другою, что невозможно что-либо изъять, не разрушив целого.
«Письма к Луцилию», 33, 1, 5
Не та красива, у которой хвалят руку или ногу, а та, у кого весь облик не позволит восхищаться отдельными чертами.
«Письма к Луцилию», 33, 5
Одно дело помнить, другое знать! ‹…› Знать – это значит делать и по-своему, ‹…› не оглядываясь всякий раз на учителя. ‹…› Не становись второю книгой!
«Письма к Луцилию», 33, 8–9
Идущий следом за другим ничего не найдет, потому что не ищет.
«Письма к Луцилию», 33, 10
Истина открыта для всех, ею никто не завладел.
«Письма к Луцилию», 33, 10