— Знаешь, — говорит он, откидываясь в кресле, — за что я не люблю вас, частных сыскарей? Вы легко нарушаете закон — это раз. Второе: вы считаете, что полицейские — это ленивые и продажные люди, которые только мешают вам, героям-одиночкам, защищать интересы граждан. В-третьих, вы можете избить человека до полусмерти, как ты сделал это с Дзанутти, вместо того, чтобы передать его в руки правосудия, снабдив необходимыми уликами.
— Ну уж, до полусмерти! — возражаю я. — Просто набил рожу…
— В-четвёртых, — продолжает он, не обращая внимания на мою реплику, — встречаясь с людьми, подобными Дзанутти, я, может, и сам иногда вам завидую, что не могу сделать то же самое!
— То есть, — уточняю я, — мою версию ты всё-таки проверять будешь?
Он тушит в пепельнице недокуренную сигарету, смотрит мне в лицо и говорит:
— Буду.
Кстати, лицо у него не такое уж и неприятное.
— Буду, — повторяет он, — потому что есть ещё одна деталь, о которой ты не знаешь. Смотри, — он достаёт из конверта с чеком плотную стереооткрытку с каким-то лесным пейзажем. — Соображаешь?
Я киваю.
— Конверт, вероятно, обнаружили среди папок. Чтобы его туда засунуть, пришлось бы приподнять верхние папки; такое я, конечно бы, заметил. А открытка придала конверту необходимую жёсткость, и он вошёл туда, как нож в масло.
— Всегда они на этом ловятся, — говорит Вильямс. — Как только начинают подбрасывать улики, обязательно переусердствуют. Вот чем их не устраивала версия, что ты прикончил Дзанутти на почве личных неприязненных отношений, как пишется в протоколе? Нет, решили ещё чек подбросить. Ладно, давай дальше. Ты ведь наверняка уже всё обдумывал. Идеи есть?
— Была одна. Фотография. Раз я похож на её мужа, значит, и он на меня тоже. Но теперь думаю, что это липа, а на фотографии был случайный человек.
— Всё равно проверим на всякий случай. Хотя думаю так же. Больше ничего?
— Есть мысль. Раз они переусердствовали с уликами, значит, не очень уверены, что им удалось меня подставить. Ты ведь вызвал меня на допрос сразу же, как приехал? — увидев его утвердительный кивок, я смотрю на настенные часы. — То есть, прошло ещё менее часа.
— Ага… Ты думаешь, что они откуда-то наблюдают, отпустим мы тебя или нет… Откуда это удобнее всего сделать?
— Кафе «Эсмеральда», — я ещё раз смотрю на часы. — В это время там достаточно много народу, а ваша дверь, как на ладони.
— Логично. Ты в Faces 4.0 работаешь? Вот и отлично. Садись на моё место и составь её фоторобот. А я сейчас всё организую. Паркер, сними с него наручники!
Программу я знаю хорошо, поэтому через семь минут фоторобот готов. Как раз подходит и Вильямс, я уступаю ему его законное место. Он протягивает мне бумагу:
— Подписка о невыезде, распишись. Все официальные вопросы улажены. Остался только один момент. Роджерс, иди сюда! — кричит он куда-то в дальний угол кабинета.
К нам подходит совсем молоденький парнишка-полицейский.
— Пива хочешь? — спрашивает его Вильямс.
Тот ухмыляется:
— Угощаете?
— Почти. Переоденься в штатское: сейчас пойдёшь в кафе «Эсмеральда», вот там и попьёшь. Через, — он прикидывает, — десять-пятнадцать минут из отделения выйдет мистер Харрис. Мы полагаем, что кого-то из посетителей кафе это очень взволнует. Это может быть либо мужчина, либо вот эта женщина, — он кивает на экран монитора. — Пока ещё мы им ничего предъявить не можем, поэтому их необходимо выследить и установить личность. Позвони своему другу… ну, этому бездельнику, у которого мотоцикл… Может понадобиться: вдруг они на машине?
Роджерс обрадованно кивает — это же намного интереснее, чем сидеть над какими-то бумагами! — и почти выбегает из кабинета, на ходу вытаскивая мобильник.
После его ухода мы с Вильямсом пытаемся построить версию событий. Отталкиваемся, естественно, от личности Дзанутти.
Трудно найти род преступной деятельности, которой бы он не занимался: этот человек не брезговал ничем. Шантаж, мошенничество, сутенёрство, организация ограблений, рэкет — это только то, что знаю о нём я. Вильямс, разумеется, знает больше и упоминает ещё подделку чеков и сбыт наркотиков.
Моим личным врагом он стал после того, как довёл до самоубийства мою клиентку — молоденькую девчонку-школьницу, которая до смерти (в переносном и, как потом оказалось, в прямом смысле слова) боялась, что её пуританские родители увидят запись с камеры наблюдения в клубе, где она курит, пьёт вино и целуется с молодым человеком. Девчонка была племянницей моего друга; он и привёл её ко мне и попросил помочь. Я в то время вёл сразу два дела, но без колебаний обещал, что помогу. Однако глупышка не сказала, что именно в тот день она должна была внести очередную сумму, поэтому я решил, что займусь этим завтра. На следующий день, когда я уже установил местонахождение Дзанутти (тогда он жил в отеле «Палмерайс») и собирался с ним встретиться, позвонил Сэм и сказал, что вчера по почте родители получили диск. Девчонка об этом узнала, сразу поняла, что это за диск и наглоталась какой-то гадости. Спасти её не удалось.
Я впрыгнул в машину, помчался в отель, выломал дверь в номер и истерично стал его избивать. Наверное, Вильямс всё-таки прав: я избил его до полусмерти. Меня оттащили полицейские, которых вызвала администратор отеля. Ночь я провёл в участке, но утром меня выпустили: Дзанутти не стал подавать заявление, так как, по-видимому, не желал светиться в любого вида полицейских протоколах. Я возместил ущерб отелю, но после этого ещё два раза, случайно встречаясь с Дзанутти, без всяких приветствий и объяснений бил ему морду.
Очень быстро мы с Вильямсом приходим к выводу, что версию построить просто невозможно как раз из-за широкого спектра преступной деятельности убитого: иди знай, кто и за что с ним рассчитался. Поэтому приступаем к осуществлению ранее задуманного, надеясь, что установление личности тех, кто пытался меня подставить, поможет решить эту задачу.
— Изображай на лице естественную радость человека, избежавшего ложного обвинения. Но не переусердствуй, — предупреждает Вильямс. — И поблизости не крутись. Езжай к себе в контору, а я потом тебе позвоню.
Мы обмениваемся номерами мобильных, я киваю ему и выхожу из кабинета. На крыльце потягиваюсь, полуобернувшись назад, окидываю взглядом окна и вывеску, не спеша лезу в карман и закуриваю. Вильямс предложил ехать в офис, но я решаю сначала забрать свою машину, которую оставил возле кафе на углу Оук и Мэйн-стрит. Выхожу к дороге и сразу же вижу вывернувшее откуда-то такси. Выставляю вверх большой палец, таксист меня замечает, тут же подруливает к тротуару и предупредительно распахивает дверцу. Не докурив, выбрасываю сигарету, сажусь, пристёгиваюсь и называю адрес. Он согласно кивает, включает скорость, трогается, и в этот момент я чувствую, что на заднем сидении кто-то есть.
— Интересно, на чём я могла проколоться? — вроде бы даже и не спрашивает, а рассуждает знакомый мне женский голос. — Не оборачивайтесь! Сидите прямо и смотрите вперёд! У меня пистолет! — добавляет она, увидев, что я хочу повернуться.
Я подчиняюсь.
— Так я задала вопрос!
В таких случаях лучше говорить правду: навредить это мне ничем не может, а искренний ответ создаст степень доверия к моим словам, — и я рассказываю про стереооткрытку.
— Генри, ну ты теперь понял, что ты — идиот? Так что впредь не напрягай мозги, действуй руками — это у тебя лучше получается, — а думать буду я!
— Вы полагаете, у вас будет что-то «впредь»? — дёрнул меня чёрт съязвить.
Это сразу же останавливает готовую вспыхнуть между ними перепалку.
— Генри, ну что ты так тащишься? Давай быстрее! Что же касается «впредь», мистер Харрис, то лично у вас это «впредь» будет, может, и не очень приятным, но зато интересным. Это я вам обещаю.
Хоть несколько и стемнело, но в маршруте я ориентируюсь. Настораживает, что мне не завязали глаза: в моём положении это означает, что поездка назад не запланирована. Надо что-то предпринимать. Допустим, отстегнуть незаметно ремень я смогу. Но что дальше? Оружия у меня нет, а выпрыгнуть на ходу не получится: как только Эдна подала голос, Генри заблокировал мою дверь. Значит, надо ждать, пока ситуация не станет более благоприятной.
Но эта женщина снова на шаг впереди меня. Я чувствую, как мне в шею впивается игла шприца, и буквально сразу и машина, и вечерний пейзаж за её окном начинают, ускоряясь, вращаться, пока полностью не растворяются в ярком белом пятне.
Моё возвращение в реальный мир носит довольно грубый характер. Обычно в таких ситуациях принято осторожно похлопывать по щеке, но со мной не церемонятся, и я начинаю приходить в себя после весьма мощного удара в челюсть. Мотаю головой и с трудом открываю глаза.
Я на стуле в каком-то помещении. Надо мной склонился Генри. Он уже готов повторить процедуру пробуждения, но, увидев, что я очнулся, удовлетворённо кивает и отходит в сторону. Я протягиваю руку к челюсти и осторожно её массирую. Это даёт мне возможность осознать, что я не привязан. Посмотрим, можно ли этим как-то воспользоваться.
— Давненько не виделись, Харрис!
Я поднимаю взгляд и обалдеваю. Да и есть отчего: передо мной Бернардо Дзанутти! Кого же тогда они убили? И как так получилось, что полиция его опознала в качестве трупа?
— Приятно на тебя посмотреть, Харрис! Выглядишь, как полный идиот, даже рот от изумления раскрыл. Пожалуй, окажу тебе небольшую услугу: перед тем, как прихлопнуть, расскажу, как мы всё это провернули. Очень уж мне хочется посмотреть на твоё лицо, когда ты узнаешь, что с тобой играли, как со щенком.
Насчёт «прихлопнуть» вряд ли врёт: в правой руке у него пистолет и, разговаривая со мной, он постукивает стволом по левой ладони.
Уже довольно осмысленным взглядом окидываю комнату. Кроме этих двоих никого нет.
Дзанутти всё понимает.
— Да, её здесь нет. Хотя всё придумала именно она. Умная женщина, правда, Харрис? Вот ведь что можно выжать из невинного вроде бы увлечения: так просто, ни для чего, разыскивать в интернете по фотографиям похожих людей. И вот тебе — раз! — и пригодилось. Представляешь, оказывается, в Оклахоме живёт… в смысле, жил… бедолага, похожий на меня так, что дальше просто некуда.