– Ты… ходила к Велвлу?
– Каждый день. Только сегодня не велел – чтобы я ему не мешала готовиться. А ты меня возьмешь с собой? Я уже не боюсь боли. Не веришь? Смотри, вот! – Она задрала подол и показала ноги в кровоподтеках. – А еще вот… и вот… – она с гордостью отгибала рукава, демонстрируя синяки и ссадины.
Тео онемел.
– Первый раз больно было. Но Велвл сказал, это пройдет. Все мы, от праматери Евы, развратные и подлые. Нам нравится, когда нам больно делают, и наказания мы не боимся. Потому что Бога не знаем. А вот я тебя сразу узнала!
– Он взял тебя силой? Почему же ты продолжала ходить? Он тебе угрожал?
Иезавель удивилась:
– Разве то, что он со мной делал, нехорошо? Но мне ведь нравилось. И мне правда уже не больно ни капельки. Велвл сказал, теперь мне не страшно будет умереть, потому что я исправилась.
– Твоя мать ничего про это не знала?
– Нет, я же была не готова. А вчера Велвл сказал: «Можешь ей открыть наши маленькие секреты».
– Секреты?
– Как я к нему ходила. Про Голду. Про Черную балку…
– Постой-постой. Причем тут Черная балка? И твоя сестра?
– Так записка-то у меня была, а Велвл ее прочел и уголок с «не» оторвал. Если, сказал, не сорвется, сегодня душа твоего отца покинет эту грешную землю.
Тео тряхнул головой: лицо девочки раздувалось у него на глазах, как капюшон кобры.
– А Голда?
– В Голду вселился дьявол. Он даже говорил ее голосом. Велвл пообещал выгнать его, если я точно опишу, где стоит ее кроватка. Жаль, что она все время молчит. Наверно, ей горло обожгло, когда дым изо рта выходил. Я тогда не спала и все-все видела!
– И все это ты вчера рассказала матери?
– Нуда. А она все неправильно поняла, потому что… потому что она… – впервые голос изменил ей.
Они были одни посреди голого поля. По ногам бил ветер. Слепило солнце – ацетиленовая горелка.
– Возвращайся, – сказал Тео.
Иезавель быстро вложила ему что-то в руку и побежала.
– Подожди! Ты говорила, что Велвл готовится…
– К нему должен приехать один тип. Какой-то Мессия.
Когда она скрылась из виду, он разжал кулак. Это было серебряное колечко.Тео сидел на большом камне. Силы оставили его. Ничто, казалось, не заставит его подняться. День клонился к закату. Тени растягивались по земле, привычные к жесткому ложу. Колдовская пора сумерек, прибежище тишины и фантазии. Чу! слышите?
«Зачем ты убил ее? Неужели ты, автор, не мог придумать…»
«Ты ошибаешься. Как может смертный распоряжаться судьбой бессмертных?»
Взошла луна, запели цикады. Тео думал: «Какой ветер разнес по земле семя зла? Есть ли место, где оно еще не проросло, глуша все живое?»
Смерть – прошелестело спасительное слово.
А что если он прав, этот высохший философ, и я всякий раз ищу смерти среди смертных, безнадежно вымаливая свою награду…
Он вспомнил: некий ангел отпал от веры и был отослан с наказом не возвращаться, доколе не принесет то, что искупит грехи человеческие. Первый раз вернулся ангел с каплей крови, пролитой солдатом за свою землю. Велика была цена той капли, а все же пришлось ему лететь обратно. Второй раз вернулся ангел со вздохом матери, пожертвовавшей собой ради ребенка. Бесценным сочли тот вздох, однако вновь отправлен он был на поиски. И вот, пролетая над землей, увидел ангел палача, занесшего топор над своей жертвой. Вдруг что-то в глазах жертвы остановило руку убийцы, опустил он топор, и слеза скатилась по щеке. С этой слезой вернулся ангел на небо, и был прощен.
Он думал: «Мне нечего больше дать им».
«Стоит ли тогда покидать свою горнюю обитель, если это ничего не изменит?»
«Это мои угодья, и я здесь лесничий».
«Надеешься на чудо?»
«А на что надеешься ты, глядя на чистый лист бумаги?»
«Ты уходишь?»
«Мы еще встретимся».
С этими словами Тео тяжело встал и тронулся в обратный путь.1981
Ни ты, ни я [3]
В окна давно бил яркий дневной свет, и она никак не могла от него закрыться. Она понимала, что надо подняться, опустить жалюзи, но сил на это не было. Выпитое под утро снотворное, сразу три таблетки, вдавило голову в подушки. Она все же заставила себя встать, доплелась до ванной комнаты и пустила горячую воду. Сидя на краю ванны, она впала в забытье, пальцы механически выдавливали из флакона тонкую струйку. Пена вываливалась наружу, сползала по ногам.
На полочках стояли разные безделицы. Монах с торчащим из-под сутаны членом… папа римский на троне в виде ночного горшка… коленопреклоненная монашка, к которой сзади прильнул игривый Купидон…
В ванной она сразу уснула. Глаза блаженно закрылись, лицо разгладилось. Самым большим успехом она пользовалась у тех, кто никогда не назвал бы ее красивой.
Стукнула дверь лифта. Мужчина в светлом плаще остановился перед № 23, огляделся по сторонам и быстро открыл дверь своим ключом. Бросив взгляд в сторону ванной, он прошел в спальню и, не раздумывая, рванул на себя верхний ящик бюро. Все вывалилось на ковер. Того, что он искал, ни в этом ящике, ни в следующем не оказалось. Нижний ящик был заперт. Он открыл замок английской булавкой, валявшейся рядом, но обнаружил лишь дневники и письма, а они его не интересовали. Он переворошил кровать, повыкидывал белье из шкафа, заглянул во все углы, даже в коробку с нитками – ничего.
Он остановился на пороге ванной комнаты. Женщина спала, рука свесилась через край. Он расстегнул ремень, не сводя с женщины тяжелого взгляда. Вытащив ремень из брюк, он с оттяжкой ударил женщину по голому плечу.
Женщина с криком проснулась. Она неумело уворачивалась от ударов, безуспешно попыталась выскользнуть из ванной. Ее спина, плечи, руки покрылись красными рубцами. Женщина вскрикивала, но не звала на помощь.
– Куда ты его дела, воровка? – он намотал на руку длинную мокрую прядь и повернул женщину к себе лицом. – Где пушка, спрашиваю?
– Не здесь, – выдохнула Эми. – Правда, Макс.
Он оттолкнул ее и стал заправлять ремень в брюки.
– Чтобы в пять пушка была у меня. Вместе с товаром. Ты же не хочешь, чтобы твое хорошенькое личико попортили. А, Эми?
– Нет, – сказала она.
– Не слышу?
– Нет, – повторила она громче.
– Значит, договорились.
Макс прикрутил кран и ушел, шлепая по воде.
После короткого шока ею овладело бешенство. Она влетела в разгромленную спальню и начала крушить все, что попадалось под руку, сладострастно рвать дневники, письма, записные книжки, пока не выдохлась. Тогда она нашла сигареты, закурила.
Где-то заиграли бодрый военный марш.
Эми сидела с ногами на постели, пепел падал на одеяло.
Раздался резкий свист с улицы.
– Ах ты, маленький засранец, – произнес мужской голос. – Ну погоди же!
Кто-то тяжело протопал под окнами. Эми разглядывала свои руки. Взяла с тумбочки лак, накрасила один ноготь.
Увидела на полу тетрадь. На обложке детским почерком было выведено по-польски: Эльжбета Эмилия Радович.
Эми нагнулась за тетрадью. Она листала ее, бормоча отдельные слова. Вдруг зашлась от смеха. Она откинулась на подушки и тут же скривилась от боли. Переползла на ковер и принялась что-то искать в груде бумаг. Нашла. Это была старая, с выпадающими страницами телефонная книжка. Эми раскрыла ее на букве «Р», надолго задумалась. Решившись, придвинула к себе аппарат, набрала номер.
Потянулось томительное ожидание.
– Алло? – Эми вздрогнула от собственного голоса. – Ты?.. – Ив сторону злобно: – Ну да, где ж тебе еще быть! – Потом снова в трубку: – Что ты шипишь по-польски, забыла, чему тебя в школе учили? Как отец? Когда это случилось? Я не знала. – Она все больше раздражалась. – Я ж говорю – не знала! Взрослым не задают таких вопросов. Алло? А что соседка, еще жива? Кто, я соскучилась? – у нее вырвался нервный смешок. – Скажешь тоже! Какие четки? Да? Сейчас проверю.
На полу валялась деревянная шкатулка. Эми все из нее вывалила, нашла детские янтарные четки и снова взяла трубку.
– Да, есть. Привезу. Часов в семь. Нет, вечера. Потому что ночью я работаю. Будешь много знать – скоро состаришься. Подожди, я закурю. – Она потянулась за сигаретами. – Алло?
В трубке звучали гудки отбоя.
– Вот сучка! – сказала она и стала одеваться. Приведя себя в порядок и сразу помолодев лет на десять, она выдернула из кашпо орхидею, весьма похожую на настоящую. На дне горшка лежал изящный браунинг.
Из дома она вышла как из салуна – в ковбойском кожаном костюме, села в серый «ситроен», закинула на заднее сиденье большую пластиковую сумку и резко взяла с места.
Вскоре она сидела в уютном бистро. Официант принес легкие закуски. За соседним столиком три молоденькие продавщицы бросали кости, выясняя, кому из них платить за кофе с пирожными. После третьего круга та, что набрала больше очков, выбыла из игры. Дело принимало серьезный оборот. Долетали фразы:
– Три и три. Шесть.
– У меня девять!
– Какие девять? У тебя две четверки!
– Девочки, не ссорьтесь.
Игра закончилась. Неудачница, расплатившись, направилась к выходу следом за подружками. Эми догнала ее у дверей.
– Можно вас на минуточку?
Девушка обернулась, вопросительно глядя на незнакомку. Эми протянула ей монетку.
– Позвоните, пожалуйста. Номер я вам продиктую.
– И что я должна сказать?
– Ничего. Просто послушаете, кто подойдет.
Девушка понимающе кивнула, не сомневаясь в том, что тут замешана другая женщина. Она взяла монетку, под диктовку набрала номер. Телефон не отвечал.
Эми облегченно вздохнула:
– Спасибо.
Окинув Эми беглым взглядом, девушка не сумела скрыть своего восторга:
– По-моему, вы можете не волноваться.
– Да?
– Если он, конечно, не слепой.
Девушка вышла из кафе, довольная собственной проницательностью.
Эми сделала шаг к своему столику, но затем вернулась к телефону-автомату и быстро набрала тот же номер. В трубке тотчас раздался детский голос, как будто на том конце провода ее звонка ждали.