Шел с трепетом живым!
. . . . . . . . . . . .
Вдова в перинах тонет,
Воркует, бредит, стонет,
Пылает, как в огне,
Рисуясь на спине.
В прожорливом межножье
Клубится сущий ад,
Мой конь на бездорожье
Все скачет невпопад.
Амур! Немой свидетель
Возлюбленной четы;
Бессонных сцен радетель
Взирает с высоты,
Как я над бездной рею,
В глубинах пламенею,
Не мысля дна достать,
Чтоб удаль показать!
Однако дело скверно:
Вдову толкнул я ввысь,
И в этот миг, наверно,
Все мысли пресеклись,
Когда под небесами
Излился я стихами.
Услышав те слова,
Утешилась вдова!
Балет
I
Я был престранных правил,
Поругивал балет,
Но как-то раз представил
Татьяну мне сосед.
(Сосед мой был не промах,
Красавчик и нахал
И много дам знакомых
Ко мне перетаскал.)
Признаться, я немножко
Смутился (о, профан!)
Мой Бог!.. Но эта ножка…
Но эти плечи… стан…
Под стать оригиналу
Был страх, как робок я;
В стремленье к идеалу
Я робким был, друзья!
Не все ж слагать куплеты,
Хоть трижды будь поэт,
Какие мне сюжеты
Подкинул вдруг балет.
Пред этой балериной
Смутился пылкий взор;
Все прочее рутиной
Казалось мне с тех пор.
Как не любить балета?
Страдая, думал я.
Итак, на склоне лета
Влюбился я, друзья.
II
С тех пор ловил я взоры
В услужливый лорнет
И ножки Терпсихоры
Не забывал. О, нет!
Не так следит астроном
За новою звездой,
Как мы в порыве томном
Влечемся за пиздой.
В балете все наивны,
Но пробил звездный час,
Как были конвульсивны
В любви мы всякий раз.
Вбежит на сцену дева
И кружит, как змея,
Взвилася ножка влево,
Подался влево я.
Взвилася ножка вправо,
Я вслед за ней, друзья,
Аплодисменты, слава!..
Тут, право, кончил я.
III
В бокалы вина льются
Не молкнет разговор.
Уста к устам влекутся,
Во взоре тонет взор.
Средь шумного тумана
Я залу отыскал.
Зажги, моя Татьяна,
Свечу между зеркал.
По лицам пробегает
Дрожащий огонек,
Жаль, ног не разжимает
Татьяна. Видит Бог!
Ну что же ты, Татьяна,
Туманится мой взгляд.
Влекусь я неустанно,
Срывая твой наряд.
Над ней вовсю колдую
На радость ли, беду,
В такую ночь глухую
Я плавно речь веду.
Представьте, на коленях
Покоясь у меня,
В порывистых томленьях
К соседу льнет она.
И свет очей небесный,
Лиющий огнь в сердца,
И шелка шум прелестный,
Как снег ее лица.
На груди грудью страстной,
Устами на устах,
Горит лицо прекрасной
И слезы на глазах!
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
И вдруг явила милость,
Поднявши ноги ввысь
И, как в падучей билась,
Пока мы с ней еблись.
В смеркающемся блеске
Все уплывает вдаль,
Хрустальные подвески
И белая рояль.
А в зале, где блистает
Начищенный паркет,
Мне в этом помогает
Приятель мой. Сосед.
IV
Чей это гимн беспечный
Доносит нам зефир?
То ебли друг сердечный,
Души моей кумир!
Вот бедрами играет,
Прелестна и легка,
А вот елдак сжимает
Проворная рука.
До ласки каждый падок
И в душу льет елей,
Как сон бывает сладок,
Когда не спишь ночей.
Ебешься до отвалу,
Сползаешь чуть живой.
Под стать оригиналу
Еще ебешь… ой, ой!
Не похудей в разгуле,
Еще мы запоем,
На стуле так на стуле
Тебя мы заебем.
Как ножки раздвигает,
Ну точно лепестки
Два хуя направляет
Движением руки.
Прелестна дева в стане,
Ну как не обхватить?
Мы нравились Татьяне,
Да что тут говорить!
V
Любовники бывают
Философы порой,
Не все же умирают
От ебли под луной.
Встречаются поэты
В столичной суете,
И кружатся планеты,
Ну, точно фуэте.
Ужо ты в новой позе,
Хоть стать невелика.
Глядишь – а только розе
Краснеть наверняка.
Хоть целый свет обрыщешь,
Искал, где только мог.
Но вряд ли, друг мой, сыщешь
Стройнее этих ног.
Ленясь под одеялом,
Ласкались мы втроем
И часто за бокалом
Проснемся – и уснем!
Пускай же сны младые
Нас будут посещать,
Нам жизни дни златые
Не жалко расточать.
Татьяна в сновиденье
Вкушает наслажденье
И шепчет мне, друзья:
Твоя, твоя, твоя!
С тех пор я закружился
Без дела, в хлопотах,
Ах, как я веселился
В театрах, на пирах.
Не ведал я покоя,
Увы! не знал я мук,
Татьяна, глазки строя,
Делила наш досуг.
Что было бы со мною,
Татьяна, без тебя?
Твоих я слез не стою,
Ревнуя и любя.
С унынием встречаю
Я сумрачную тень
И вздохом провожаю
Скрывающийся день!
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Как манят нас кулисы,
Войдите-ка в полночь
В уборную актрисы,
Кромешный рай точь-в-точь!
Ее за грудь хватает
Седой антрепренер,
И прямо в рот вставляет
Сам обер-прокурор.
От частых репетиций
Случается беда,
Она теперь девицей
Не станет никогда!
VI
Дай руку сладострастью
И с чашей круговой
Веди меня по счастью
Забвения порой.
Как счастлив я, признаться,
На деле, не в мечтах,
Когда минуты мчатся
Веселья на крылах.
Татьяны в ожиданье
В постели я лежу
И жаркие посланья
Прелестнице пишу.
Двоится штоф с араком,
Покрылись очи мраком,
Где ты, мой друг? Где я?
Прощай, любовь моя!
P.S.
Ужель уста младые
И пламень тех ланит,
И очи голубые –
Все вечность поглотит?
Не верю! Нет! Пустое.
Они всегда со мной,
Как сердце молодое
С любовью молодой!
Любовный яд
Иные на́ горы катают тяжки камни,
Иные к колесу привязаны висят,
А я к тебе прикован, раскаленный,
Хочу с тобою слиться, дерзновенный,
В толикой сладости вкусить любовный яд!
Признание
Тебя живописцы рисуют
И водку стаканами пьют;
И любят тебя, и ревнуют,
И шагу ступить не дают.
Боюсь, что сопьюсь я вчистую,
Бездарно растрачу свой дар
За косу твою золотую,
За губ остывающий жар!
Страсть
Вновь страстью воспален, возвел свирепый взор,
Толкнул в нее копьем и вышел на простор,
И, руки протянув, вскричал: «О, сильный Боже!
Отходит лютость прочь и добродетель тоже,
К неслыханному злу влечет развратный вид,
Спустивши платье с плеч, позабывая стыд,
Что зыблешься, мой дух? И слезы что текут?
Скажи, в каких землях красавиц так ебут?»
Каллиопа
О, счастлив, счастлив тот, и тех он смертных боле,
Кто Каллиопу еб стократно в чистом поле!
Кирасиры
Веселятся шлюхи,
Стервы-потаскухи,
Даром что присели,
Кирасирам спели!
Егда стали ясти,
Вот вам и напасти:
Ебут во все дыры
Блядей кирасиры,
Закинув им ноги,
Ебутся, как боги;
Как есть отъебали,
А сами пропали!
Совет
Мне знать других сердец движения не можно,
Но объявить могу девице я не ложно.
Желание свое ты можешь совершить
И с браком торжество сие соединить!
Любви ли страстной нежный шепот
Иль корчи ревности слепой,
Восторг иль грусть, мольбу иль ропот
Все я делил тогда с тобой.
Угас волкан, но изверженья,
Все неподдельные волненья
Доселе сотрясают нас;
Слова разлуки были чужды,
В них сердцу ни малейшей нужды,
Застыла лава, огнь угас.
И вот пришла пора другая:
Опять в борделе стон стоит,
Полусмеясь, полурыдая,
Она меня к себе манит;
Но с нею истина другая,
Она, притворствуя, дрожит,
И эта правда не похожа
На правду прежнюю ничуть.
Как изменилась ты, о Боже,
Но эти ножки, эта грудь…
Дашеньке
В бесстыдстве ты своем от веку пребываешь,
Не только пеньем женихов ты услаждаешь!
Напасть
Как ниву лютый огнь снедает в бурный вихрь
Или когда, с горы стремясь, вода течет,
Так Керженский святой жену свою ебет!..
Метаморфозы Отрывок
Была пора: она взывала,
То замирала, то стонала.
И начинающий поэт
Любил во тьме свою подругу,
В душе испытывая муку,
Которой и названья нет.
Пизда, как зверь голодный, выла,
То умолкала, то скулила,
(Ах, этой розы вешний цвет!)
Всесильно властвовал над ней
Могучий грозный чародей!
Я помню бледный лик поэта
Под гнетом страсти роковой,
С печалью тайны гробовой,
Тяжелой ебли без просвета;