Юйхэ надел свою широкополую шляпу и как ни в чём не бывало зашагал прочь.
— Так ведь д-д-дождь же сильный… — заискивающий и запинающийся голос секретаря звучал где-то позади.
Прошло несколько дней, и Юйхэ с нетерпением ждал, когда же у его дверей появится старый Цю. По правде говоря, он только на словах был грозен, а в душе давно смягчился и даже не заготовил никакой уничижительной тирады, чтобы покарать своего собеседника. Обычно даже с коровами, быками, овцами он обращался доброжелательно, что уж говорить о людях, тем более о старших, о начальстве, лишь бы только он явился… Посидели бы, выпили бы чаю, выкурили бы по сигарете, поговорили бы о том о сём, на том конфликт бы и разрешился. На всякий случай Юйхэ даже приготовил вино и угощение. Старый Цю очень любил кусочки засахаренного бамбука, их Юйхэ припас заранее. Он знал про дурной нрав старика, знал, что тот вовсе не был святым. Просто не следовало этому типу не в том месте и не в то время говорить то, что не следует говорить. Разве можно спускать такое с рук?
За дверью послышался велосипедный звонок. Юйхэ прокашлялся и вышел навстречу, но обнаружил, что то был не старый Цю, а всего лишь бродячий лоточник, шастающий со своим товаром от дома к дому.
Где-то в кухне громко залаяла собака, Юйхэ тут же пошёл на звук, но и это был не старый Цю, это явился с корзиной один из родственников, должно быть, хотел занять немного зерна.
Но ведь однажды он должен прийти?!
Юйхэ продолжал ждать, хотя в глубине души понимал, что это напрасно. Маленькие кусочки засахаренного бамбука уже покрылись плесенью, а Цю так и не появился. И вот наконец кто-то сказал Юйхэ:
— Зачем этому Цю к тебе ходить? Он только что получил приказ о переводе, смазал лыжи и уже направился в новое место. Ты, важный гусь, его больше не встретишь.
Услышав это, Юйхэ выкатил глаза и содрогнулся всем телом, ощутив резкую боль в груди. На губах у него показалась алая кровь, и он замертво рухнул наземь.
Он тяжело заболел, целых полмесяца пролежал в постели с повязкой на лбу, исхудал. Теперь он без малейшей радости составлял документы и сочинял праздничные пожелания, не пел песен и не рассказывал историй. Юйхэ боялся представить себе, что односельчане болтают о происшествии, и не осмеливался выйти на улицу и посмотреть людям в глаза, чувствуя себя нелепым и смешным, словно обезьяна. И жена его теперь — жена обезьяны, и сын его — сын обезьяны, и его будущие внуки тоже будут внуками обезьяны! Две капли птичьего помёта, упавшие откуда-то сверху прямо в его чашку с чаем, окончательно убедили его в том, что ситуация зашла слишком далеко. Он принял твёрдое решение действовать. Разузнав, куда именно уехал старый Цю, он начал просить каждого, кто направлялся в ту сторону, передать от него сообщение; покорно просить об одолжении водителя, женщину, собиравшуюся навестить родителей, торговца бамбуковыми циновками, мастера по ремонту зонтов — разыскать ублюдка Цю и сказать ему, что здесь его ждёт человек по имени У Юйхэ и что он вечно будет искать и преследовать его. Цю должен услышать, куда бы он ни спрятался, У Юйхэ найдёт его; даже если тот сбежит на Тайвань, ведь китайский народ непременно освободит Тайвань!
Он не знал, дошло ли это послание. В конце концов он, с трудом переводя дыхание, подозвал сына, наказав ему подготовить соломенные сандалии, два цзиня риса и завтра же отправляться в селение у реки.
— Запомни: как придёшь туда, найдёшь человека но фамилии Цю; держи себя в руках, не нужно с ним ругаться или драться, этого Цю Тяньбао нужно лишь проклясть. Запомни: его надо проклясть восемьдесят один раз, да, именно восемьдесят один. А когда вернёшься, я тебя как следует угощу — три дня буду кормить мясом.
Стоило сыну услышать про мясо, он сразу же загорелся желанием поскорее приступить к делу.
— Может, проклясть весь его род? — В деревне это считалось самым ужасным проклятием.
— Не надо, его дети тут ни при чём. Не выдумывай.
— Сказать, что его отец в выгребной яме поимел лишайную свинью?
— Нет, его родители тут тоже ни при чём. Хватит ерунду болтать.
— Бросить ему в окно коровью лепёшку?
— А кто её будет отмывать, не его ли жена? Она меня не оскорбляла. Не втягивай в это дело невиновных.
Сын твёрдо запомнил слова отца и, напялив соломенную шляпу и прихватив палку, исполненный боевого духа, двинулся в путь. Однако вопреки ожиданиям ничего у него не вышло. Добравшись до селения у реки, он узнал, что человека по фамилии Цю там уже нет; говорили, что тот недавно совершил преступление и попал в полицейский участок.
Юйхэ сначала испугался: полицейский участок? Какое же преступление мог совершить этот Цю? Ну хоть одна радость, у неба наконец-то глаза на него открылись. Или он ночью с чёртом повстречался?
И на чём же этот плут попался? Люди говорили, что тот тип, Тяньбао, пошёл под суд не за то, что украл деньги, и не за антипартийные идеи, а потому, что самовольно приказал срубить деревья по обе стороны шоссе.
Причиной инцидента стала задержка с выделением средств для пострадавших от наводнения в устье реки. Видя, что сотни семей остаются без крыши над головой, он однажды взорвался: «Чёрт бы вас всех побрал!», взял с собой нескольких человек и отправился на магистральную дорогу; беспощадно орудуя топорами, они срубили множество елей, камфорных деревьев и катальп, после чего Цю распределил древесину между пострадавшими, чтобы те могли выстроить себе новые дома. Разумеется, такое вредительство, как вырубка леса и разрушение дороги, не могло остаться безнаказанным.
Но какое же тут вредительство? Где тут недомыслие и самоуправство? У Юйхэ раскрыл рот от удивления, он никак не мог взять в толк: ведь деревья никто не собирался отправлять на экспорт, гак почему бы не позволить пользоваться ими собственному народу? Они ведь не сгорели, не сгнили, а были употреблены по прямому назначению, в чём же тут преступление? Едва ли марксистская философия со своими «чёрными грибами», «фокусами» и «изгородью» могла бы помочь погорельцам. Или, может быть, они там считают, что дома можно склеить из бумаги? Цю Тяньбао был осуждён па два года и лишился работы. Уму непостижимо.
Юйхэ был так поражён произволом властей и несправедливостью законов, что даже забыл о личной вражде на некоторое время. Спустя несколько дней он отправился на рынок в уездном центре, чтобы купить свиной щетины и винного отстоя. И, конечно, не мог не пойти взглянуть на Цю.
Может, подойти к его камере, подать ему миску с тюремной пищей? Или всё же правильнее будет плюнуть в него?
Оказалось, что Цю Тяньбао не сидел в камере, а отбывал срок наказания вне стен тюрьмы. У него не было жилья в уездном центре, а поскольку его жена, теперь кормившая всю семью, временно устроилась на рисовую фабрику, он арендовал какой-то сарайчик в пригороде, чтобы жене было ближе ходить на работу.
Разузнав всё это, Юйхэ в конце концов добрался до рисового завода, нашёл и развалюху, которая теперь была жилищем семьи Цю. Строение, в котором раньше хранили извёстку и цемент, было ветхим, тёмным, сырым и к тому же тесным. Трещины в стенах замазали глиной, а очагом служил котёл, обложенный кирпичами.
У единственного деревянного стула не хватало ножки, поэтому его прислонили к стене. Вверх по стене полз муравей, волоча крошку чего-то съедобного.
Секретарь, когда-то важный, а теперь исхудавший, с растрёпанными длинными усами, потемневшим лицом, долго вглядывался в темноту, пытаясь узнать вошедшего к нему человека, а когда узнал, не стал вставать — правая нога его не так давно была повреждена во время драки. Он схватил гостя за руку и, обливаясь слезами, пробормотал:
— Я был чиновником в трёх разных конторах, служил столько лет, не ожидал никак… Не ожидал, что только ты придёшь повидать меня.
— Не двигайся, не двигайся, всё хорошо, — успокоил его Юйхэ.
— Подай чаю, — старый Цю явно решил быть учтивым.
Маленькая девочка спешно принялась ухаживать за гостем, но, открутив крышку термоса, обнаружила, что в нём нет воды; когда из колодца возле дома была набрана вода, выяснилось, что в коробке не осталось спичек; когда спички с трудом удалось одолжить у соседей, оказалось, что жестяная банка с чаем совсем опустела. Наблюдая за всей этой суматохой, Юйхэ тихонько вздохнул.
Пока он пил простую воду, маленькая девочка, взгромоздив один стул на другой, забралась на небольшой помост в углу и уселась там учить уроки.
— Э, ведь так лазить опасно. Что же ты ей какую-нибудь лесенку не смастеришь?
— Да я уж давно просил людей… Уж месяц прошёл, никто так и не отозвался.
— У плотника времени нет?
— Времени нет? Как бы не так! Вот оно, человеческое непостоянство! Стоит упасть — и тебя затопчут. Меня теперь все за подонка держат, никто не хочет рисковать своей репутацией и возиться со мной.
— Ничего, ты можешь положиться на меня.
— Побеспокоить тебя? Нет-нет, не стоит, я и сам справлюсь.
— Ну что ты болтаешь? Дней через пять будет у тебя в доме лестница.
— О-хо-хо… — В глазах Тяньбао блеснули слёзы. — Это было бы очень хорошо. Придёт время, я обязательно расплачусь.
— Расплатишься? Ты ещё о деньгах будешь говорить? Мне что, делать нечего? Наживаться на тебе? Забудь об этом!
Всхлипывания и рыдания начались с удвоенной силой. Тяньбао, снова схватив гостя за руку, пытался подобрать слова, чтобы выразить нечто очень важное, очень волновавшее его. Юйхэ всё ждал, ждал, с таким нетерпением и в такой тишине, что слышал, как громко колотится его сердце, ждал, что вот-вот наконец тучи прошлого рассеются и всё наладится. Но тут девочка некстати подбежала к отцу спросить, как его самочувствие, поцеловать его, задать ещё какой-то вопрос. Едва она закончила, как домой вернулась жена хозяина, и разговор сразу же потёк в другую сторону; это снова заставило Юйхэ испытать душевные мучения.
Хозяйка, увидав в доме гостя, не обращая внимания на его запылённый внешний вид, поспешила сбегать за рыбой и бутылью вина и тут же приступила к приготовлению ужина. Вскоре по сараю поплыл аромат рыбы, тушенной с бобами и чесноком, наполняя убогое жилище теплом и уютом. Тяньбао достал глубокую миску и, сияя от радости, приговаривал: