дения. Только этим я и занималась. Я ни разу не распечатывала чужих писем, никогда не прятала донесений. Если то, о чем я писала, противоречило им, вина на мне. Я сообщала правду, какой она мне представлялась, и по возможности пыталась в лучшем свете изобразить действия принцессы Клиа. Я никогда не думала, что последствия окажутся такими. — Слезы медленно покатились по щекам Меркаль. — Я лучше брошусь на собственный меч, чем причиню вред кому-нибудь из вас.
— Ты писала, что мы узнали о смерти царицы? — спросил Серегил.
— Я послала письмо с соболезнованиями, мой господин. Я думала, все так поступили.
— Так это ты подслушивала под дверью комнаты Клиа, когда мы узнали о кончине Идрилейн? — поинтересовался Алек. Меркаль испуганно посмотрела на юношу.
— Да, недолго. Так было приказано.
Серегил вспомнил о кусочке навоза, которые они тогда обнаружили в коридоре, и покачал головой. Потроха Билайри, какое счастье, что хоть один из них не лишился здравого смысла!
— Участвует ли в деле кто-нибудь еще из солдат? — спросила Бека.
— Клянусь честью, капитан, нет, никто. Как могла я приказать им делать то, что мне самой было так отвратительно?
— Упоминала ли ты в донесении о том, что случилось с Клиа? — задал вопрос Серегил.
— Нет, благородный Теро приказал мне не делать этого, когда принцесса заболела. Серегил фыркнул.
— Честный шпион. Надеюсь, ты говоришь нам правду, сержант. Может быть, твои письма и так уже нас погубили.
— Когда ты послала последнее письмо? — спросил Алек.
— За день до того, как Клиа заболела.
— И что ты сообщила?
— Что день голосования назначен и что на его исход все смотрят достаточно безнадежно.
— Мы поговорим с тобой позже, — прорычала Бека. Выглянув за дверь, она позвала дежурных — Ариани и Патра. — Солдаты, возьмите сержанта Меркаль под стражу. Она освобождается от своих обязанностей вплоть до моих дальнейших указаний.
Надо отдать должное часовым: хотя этот приказ поразил их, словно удар грома, они не поколебались. Когда воины ушли, Бека повернулась к Алеку.
— Ты знал, что это она?
— Нет, — успокоил ее юноша, — до настоящего момента нет.
— Ох, Алек, — пробормотал Серегил. Он был обязан собственной репутацией умного интригана множеству подобных случайных открытий, однако всегда старался извлечь из них пользу, выдавая за результат хитрого замысла.
— В словах Меркаль есть определенная логика, — заметил Теро. — Пожалуй, лучше, когда за тобой шпионит друг, чем враг. Бека в гневе отвернулась к окну.
— Я понимаю. Если бы Фория отдала подобный приказ мне… — Она стукнула кулаком о подоконник. — Нет! Нет, будь оно все проклято! Я нашла бы способ предупредить Клиа, защитить ее. Во имя Пламени, как могла Фория так поступить? Все это выглядит так, словно она с нетерпением ждала смерти матери!
Теро печально покачал головой.
— Друзья мои, боюсь, мы видим начало новой эры в судьбе Скалы — эры, которая может не прийтись нам по вкусу.
— Займемся этим позже, — вмешался Серегил. — Сейчас у нас хватает проблем. Как только стемнеет, мы тронемся в путь. Бека обернулась к нему.
— Что мы скажем твоим сестрам?
— Я сам с ними поговорю. — Серегил провел рукой по волосам и вздохнул, не особенно радуясь предстоящему прощанию.
Глава 38. Луна предателя
Серегил откладывал встречу с сестрами до наступления темноты, хотя грядущий разговор все время не выходил у него из головы. Чтобы не вызвать подозрений, они с Алеком большей частью своих тайных приготовлений занимались отдельно друг от друга. К тому же, по правде сказать, Серегилу хотелось немного побыть одному, чтобы это предстоящее короткое прощание осталось только его делом.
Оказавшись в одиночестве в спальне, Серегил быстро — слишком быстро — собрал немногочисленные предметы, нужные для путешествия, — кольчугу, теплую ауренфэйскую одежду, бурдюк с водой, инструменты.
Перстень Коррута мягко покачивался у него на груди. Серегил прервал работу и прижал кольцо ладонью; он знал, что добровольно отказался от возможности когда-либо с честью носить его на пальце. Теперь он был вне закона.
Неожиданное головокружение заставило Серегила присесть на край постели. Ему не составляло особого труда на людях делать вид, будто все нормально; притворство всегда было одним из его талантов. Но сейчас, наедине с собой, он ощутил, как что-то внутри него сломалось, разбилось, причиняя боль, словно осколки одного из тех хрупких стеклянных шаров, которые преследовали его в видениях. Он провел рукой по глазам, вытирая слезы, сбегавшие из-под его плотно сомкнутых век.
— Я прав. Я знаю, что прав, — прошипел Серегил. Он — единственный, к кому прислушается Коратан.
«Но ведь ты же не так уверен, как делаешь вид, что принц послушает тебя, верно?»
Смущенный своей внезапной слабостью, Серегил вытер лицо и вытащил из мешка кинжал; знакомая тяжесть рукояти в руке была необыкновенно приятна. С тех пор как они высадились в Гедре, оба его кинжала хранились у Беки. Он попробовал лезвие ногтем большого пальца и спрятал клинок за голенище; еще одно условие возвращения нарушено.
А если у него не получится? Провал будет окончательным и полным. Он не защитил Клиа. Не поймал ее убийцу. А теперь он рискует перечеркнуть собственную жизнь, и жизнь Алека вдобавок, ради того, чтобы упредить безумное нападение Фории.
Даже если его попытка увенчается успехом, что ждет их в Скале? Что за царица правит теперь страной, насколько рада она будет увидеть сестру, живой и невредимой вернувшуюся домой?
За всеми этими вопросами скрывался еще один — вопрос, про который он не хотел вспоминать, пока не окажется далеко от Ауренена — теперь уже навсегда; вопрос, задавать который себе он избегал всю жизнь.
«Что, если все несчастья — расплата за мое преступление?.. Нет!»
Бросив собранный мешок на кровать, Серегил быстро осмотрел то, что еще оставалось в комнате. Что бы он ни оставил сейчас здесь, маловероятно, что он это еще когда-нибудь увидит. Не важно. Он уже собирался уходить, когда его внимание привлек предмет, сверкнувший серебром в куче одежды рядом с кроватью. Наклонившись, он вытащил флакончик с лиссиком — тот, что дал ему руиауро.
— Что ж, это хоть какая-то награда за мои труды, — пробормотал Серегил, опуская склянку в карман.
В городе начали зажигать первые огни, когда Серегил наконец проскользнул в соседний дом. Алек, наскоро обняв друга, благодарение небесам, не захотел пойти с ним.
И Адриэль, и Мидри были дома. Вызвав сестер в небольшую гостиную, Серегил закрыл дверь и прислонился к ней спиной.
— Сегодня ночью я уезжаю из Сарикали. Мидри первой пришла в себя.
— Ты же не можешь!..
Адриэль взглядом заставила сестру умолкнуть, затем перевела полные скорби глаза на брата.
— Ты делаешь это ради Клиа?
— Ради нее. Ради Скалы. Ради Ауренена.
— Но если ты покидаешь город, вступает в силу тетсаг» — сказала Мидри.
— Только в отношении меня, — ответил Серегил. — Я попрежнему изгнанник, так что Боктерса за меня не отвечает.
— О, тали, — мягко сказала Адриэль, — ты сделал здесь так много, что со временем мог бы вернуть себе имя.
Вот тот вопрос, который Серегил предпочел бы похоронить заживо.
— Возможно, но цена слишком высока.
— Тогда скажи нам почему! — потребовала Мидри.
Серегил притянул к себе обеих женщин, внезапно поняв, как не хватает ему ощущения их рук, обвившихся вокруг него, их горячих слез у него на шее.
«О Аура!» — взмолился он про себя, прижимаясь к сестрам. Какое искушение — позволить им убедить себя, забыть обо всем, просто дождаться здесь неизбежного — так близко к родному дому, как это только возможно для него в этой жизни. Если Клиа сделают заложницей, быть может, ему разрешат остаться при ней.
До чего же больно! О Светоносный, как тяжело вырваться из этих объятий! Но он должен это сделать, пока не стало слишком поздно.
— Извини, я не могу объяснить, — сказал Серегил. — Вы нарушите атуи, если станете хранить мой секрет. Все, о чем я прошу, — ничего никому не говорите до завтрашнего утра. Позже, когда все разрешится, я все расскажу, обещаю. Клянусь кхи наших родителей, что от моих действий не пострадает честь, а польза будет немалая. Руиауро предупредил меня, что предстоит сделать выбор. Мой выбор сейчас — правильный, даже если надеялся я совсем на другое.
— Подожди. — Адриэль повернулась и выскользнула из комнаты.
— Ты — глупый молокосос, — прошипела Мидри, вновь бросая на него негодующий взгляд. — Сколько усилий потребовалось, чтобы тебе разрешили вернуться, а ты так поступаешь с ней? И со мной?
Серегил взял ее руку и приложил к своей груди.
— Ты — целительница. Скажи, что ты чувствуешь? — На ее ярость он ответил собственным гневом. — Радость? Предательство? Ненависть к вам или к собственному народу?
Мидри замерла, и он почувствовал, как от ее ладони у него по коже растекается тепло.
— Нет, — прошептала женщина, — нет, хаба, ничего такого я не ощущаю. Только решимость и страх. Серегил рассмеялся.
— Сейчас больше страха, чем решимости.
Мидри прильнула к нему и сжала в объятиях.
— Ты остался маленьким глупышкой, хаба, но, несмотря на это, ты вырос в замечательного, доброго человека. Пусть Аура всегда и везде присматривает за тобой!
— Прочие наши сестры возненавидят меня за мой поступок.
— Они еще глупее тебя. — В смехе Мидри слышались слезы; она оттолкнула брата. — Адриэль — единственная из нас пятерых, у кого настоящая голова на плечах.
Серегил расхохотался и благодарно поцеловал сестру. Адриэль вернулась с длинным узким свертком.
— Мы собирались отдать это тебе, когда ты будешь уезжать. Похоже, время настало, пусть немного раньше, чем я рассчитывала. — Адриэль откинула материю с одного конца и высвободила рукоять рапиры.
Не задумываясь, Серегил сомкнул пальцы на оплетенной металлическими полосками коже эфеса. Одним легким движением он вытащил клинок из ножен.