Эдгар и Лаура поселились неподалеку от центра Оксфорда, в деревушке Радли, на улице с романтическим названием Селвин-Кресент. Улица, застроенная типовыми коттеджами из красного кирпича, действительно изгибалась полумесяцем. Небольшой дом, окруженный садом, где им не грозило докучливое внимание соседей, был предпочтительнее тесной квартирки в центре Оксфорда, переполненном студентами и туристами. Не так далеко располагался бедный район Блэкберд-Лейс с бетонными блоками, где обитали эмигранты и безработные, сидящие на крэке, – неисчерпаемый котел, который исправно поставлял вампирам питание каждое полнолуние.
Университетский Оксфорд, казалось, застыл в прошлом, каждый шаг по его мощеным улочкам уводил в глубину веков. Все архитектурные стили Англии собрались по соседству: колледжи и церкви, возведенные по канонам пламенеющей готики или испытавшие влияние эпохи Возрождения, строгие георгианские здания и изящные викторианские.
Стены средневекового Магдален-колледжа, где новоиспеченная студентка приступила к изучению истории искусств, впитали знания, копившиеся столетиями. Главная улица Хай-стрит плавным изгибом упиралась в готическое здание, увенчанное знаменитой башней, с вершины которой в Майский день пел хор мальчиков, знаменуя наступление весны. Справа текла речка Черуэлл, когда-то по ее водам преподававший в Оксфорде Льюис Кэрролл[3] катал на лодке маленькую Алису Лидделл, дочь декана Крайст-Черч-колледжа. Истории, рассказанные под ленивый плеск воды, уводили Алису в Страну чудес и абсурда, за грань Зазеркалья и логики, чтобы впоследствии стать известными всему миру. Остров, собственность Магдален-колледжа, окаймляла аллея Аддисона – живописное место для неспешных прогулок и размышлений, способствующее полету фантазии. Здесь росли плакучие ивы, роняющие ветви в реку Черуэлл, дубы, вязы, тисы и лавры. С начала XVIII века на заливном лугу обитало стадо резвых ланей. Студенты подкармливали их хлебом, смоченном в красном вине, и олени позволяли себя гладить.
В просторном холле за студентами наблюдало изваяние Оскара Уайльда – самого знаменитого выпускника Магдален-колледжа. Столовая, которой Лауре, к сожалению, не приходилось пользоваться, больше походила на музейный зал: обшивка стен эпохи Тюдоров с тяжелыми драпировками, серебряные канделябры на ректорском столе, мраморный камин, резной деревянный потолок и ренессансный барельеф со сценами из жизни Марии Магдалины. Лаура могла часами бродить по гулким коридорам колледжа, выглядывать в стрельчатые окна, рассматривать гротескные скульптуры – химер и горгулий, призванных отгонять злых духов. В их уродстве Лаура находила своеобразную красоту. Ажурный орнамент окон обрамляли цветущие глицинии, а по стенам колледжа взбирался плющ, оживляя древние серые камни.
Лаура не чуждалась и капеллы колледжа, с ее неоготическими сводами, украшенными лепниной. Девушка задерживалась подолгу у витража западного окна со Страшным судом, созданного прерафаэлитами, и раздумывала о своем посмертном существовании, что рано или поздно наступит. Солнечный свет лился сквозь огромный витраж в оттенках сепии, расцвечивая пол янтарными отблесками. Ангелы трубили о конце всего сущего, Спаситель с радуги наблюдал за вознесением праведников на небеса и низвержением грешников в ад. Лаура безапелляционно причисляла себя к последним, но все же лелеяла надежду, что не существует ада, а только небытие. Что ждет ее душу, когда тело рассыплется пеплом? Лаура стала вампиром против воли, но это не отменяло того, что она мерзкая грешница, убийца, отнимающая жизни двенадцати человек в год.
Она помнила, как впервые осмелилась войти в церковь, боязливо держась за руку Эдгара. Это случилось в 1990 году в средневековом пражском храме Девы Марии перед Тыном – он привлек ее взгляд остроконечными шпилями-близнецами, которые выглядывали из-за фасадов домов и пронзали затянутое низкими облаками небо. Из недр храма доносились звуки органа, задевающие самые потаенные струны души и заманивающие внутрь, подобно дудочке Гамельнского крысолова. Входя под своды церкви, Лаура страшилась, что ее испепелит небесный огонь или поразит гром, но ничего подобного не произошло.
– Ты знал, что не погибнешь, когда в первый раз зашел в церковь? – спросила Лаура у Эдгара.
– Нет, не знал, – ответил тот. – Мой создатель не просветил меня, но он и не был христианином. Я решился уже после смерти Магды, тогда мне было все равно, обрушится ль на меня гнев Господень или я сгорю заживо. Меня даже разочаровало, что я остался жив, точнее, немертв. С тех пор я смотрю на древние соборы исключительно как на шедевры архитектуры. Но никогда не стал бы лишать кого-то жизни в них.
Зимними вечерами Лаура заглядывала в капеллу колледжа, чтобы послушать хор мальчиков, чистыми голосами возносящий хвалу Господу. Она была восприимчива к искусству, ее манили уединение и сакральность вечерней мессы, когда прихожан меньше, чем певчих. Казалось, поют только для нее и каменных скульптур святых, сокрытых в тени алтарных ниш. После мессы Лаура выходила на улицу, вдыхая приятный запах угля, которым отапливали старые дома, и возвращалась домой к Эдгару, чтобы провести томный вечер вдвоем у пылающего камина. В ее голове еще звучали песнопения, наполненные истинной верой, и торжественное эхо органа, отчего в теле появлялась звенящая легкость.
Занятия в старинных читальных залах Бодлианской библиотеки, где до самого потолка высились стеллажи с книгами, вызывали в Лауре благоговение, чувство сопричастности чему-то великому. Бодлианская библиотека оспаривала звание старейшей в мире у самого Ватикана. Чтобы получить доступ к сокровищнице знаний человечества, студентам приходилось произнести вслух клятву и расписаться разве что не кровью, пообещав бережно относиться к книгам и ничего не выносить из библиотеки. Круглая ротонда Рэдклиффа в стиле Ренессанс словно перенеслась из солнечной Италии и выделялась на фоне готического главного корпуса, опутанного изысканными двойными арками. В актовом зале Школы богословия с огромными окнами и причудливым сводчатым потолком снимали фильмы о Гарри Поттере, мальчике-волшебнике. В Магдален-колледже преподавал знаменитый писатель Клайв Стейплз Льюис, открывший путь через шкаф в вымышленную страну Нарнию. Оксфорд и сам напоминал сказку, все здесь было пронизано волшебством.
Училась Лаура с удовольствием, но имелся один нюанс. Чванливые англичане по традиции недолюбливали американцев, а Лаура с ее неистребимым акцентом воспринималась стопроцентной янки, хоть и была на четверть английских кровей. Студенты вели себя неизменно вежливо с застенчивой новенькой, однако не спешили принимать в свой круг, избегая ее общества. Лаура так и осталась бы изгоем, если бы не счастливая случайность.
Однажды на лекции сидящая рядом девушка, задрав красиво очерченный подбородок, задумчиво грызла ручку. Лаура заметила, как потекли чернила, и быстро протянула соседке салфетку, пока та не испортила белую блузку.
– Спасибо, – с благодарностью шепнула девушка и улыбнулась синими губами, испачканными чернилами.
Мисс Шейла Торн, стройная шатенка с пышными кудрями и румяными щечками, была студенткой из приличной семьи – настоящая английская роза. При этом Шейла имела репутацию оторвы, состояла в женском клубе «Гулящие кошки», могла выпить залпом пинту пива и никогда не страдала от похмелья после попойки. Впрочем, все это не мешало ее безукоризненной учебе. Слишком яркая Шейла нуждалась в подруге, которая будет уравновешивать ее задорный нрав и временами взывать к благоразумию.
Лауре новая знакомая напоминала сестру Джемайму, и девушки быстро сдружились. Утомленную однообразием Лауру постепенно увлекла студенческая жизнь, что не ограничивалась лекциями и написанием эссе. Вместе c веселой и изобретательной Шейлой Лаура погрузилась в водоворот развлечений: соревнования по гребле, вечеринки в загородных домах, посиделки в пабе «Орел и дитя», известном тем, что в нем проходили встречи литературного кружка «Инклинги», основанного писателями Толкином и Льюисом. Шейла стала для Лауры проводником в мир привилегированных, которым в дальнейшем предстояло управлять Великобританией.
Новая подруга отнеслась с пониманием к факту наличия у Лауры такой досадной помехи, как супруг. Несколько раз мисс Торн видела Эдгара, когда тот забирал Лауру после занятий на черном автомобиле Jaguar XJ Sovereign, длинном, лупоглазом и очень английском. Когда Эдгар выходил из машины, высокий и статный, с длинными золотыми волосами, убранными в хвост, и скользил по студентам равнодушным взглядом, ища в толпе свою Лауру, девушки роняли сумочки и рассыпали папки с докладами.
– Это твой муж? – каждый раз восклицали они. – Какой красавец! Тебе повезло, Лори!
– Более чем, – с иронией отвечала Лаура и шла навстречу своему выстраданному счастью.
Иногда она брала такси и ехала в Радли сама. Лауре не хотелось лишний раз подчеркивать тот факт, что она живет в гражданском браке. Официально они с Эдгаром не были женаты и не стремились к этому, учитывая их сущность. Венчаться в церкви оба считали кощунством, а оформлять брак по поддельным документам не имело смысла.
Эдгар не ограничивал Лауру рамками, не требовал, чтобы она ехала из колледжа прямо домой или отчитывалась, где была. Он доверял ей, зная, что его возлюбленная не пьет спиртное в силу своей природы и не замечает других мужчин. Но и Лаура не преступала грань: никого, кроме Эдгара, она не воспринимала как объект сексуального притяжения, только в качестве потенциальной жертвы.
Лаура с жадностью восполняла то, чего ей не хватило в человеческой жизни: в школе подругами она так и не обзавелась. Ей хотелось иногда почувствовать себя обыкновенной студенткой, живой и молодой. При этом Лаура не могла избавиться от некой отстраненности и наблюдала происходящее как спектакль. Со временем она начала разочаровываться в однокурсниках. От скептического взгляда тридцатилетней женщины не ускользнули тщательно скрываемые пороки британской элиты: наркотики, беспорядочные половые связи, эротические маскарады и разнузданные оргии – когда Лаура слышала рассказы об этом, ей становилось противно. Утехи избранных не вызывали у нее иного отклика, кроме отвращения. Она приехала сюда учиться, но не хотела превращаться в синий чулок, становиться книжным червем.