Я не задавала вопросов.
Поздно вечером, пока мы сидели перед телевизором – «Потрясти, чтобы включить 11-й», – Мира работала над своими проектами. Она никогда не доводила дело до конца, только слегка подправляла и наклеивала сверху стикер-табличку. Однажды, вернувшись со смены, я увидела, что тетя разобрала настольные часы в моей комнате – я переводила стрелки каждый день, но они по-прежнему стабильно отставали на пять минут – и собрала их снова. Она очень гордилась собой, пока не обнаружила, что одна большая пружина так и осталась лежать на столе. Теперь вместо того, чтобы звонить, будильник издавал чудовищный стон. На следующий день я тайком пробралась в магазин и купила там хороший новый электронный будильник, который прятала под кроватью, как контрабандный товар, – он не был сломан, а значит, находился вне закона.
Удивительно было то, что у Миры хватало денег, чтобы купить любую мебель и технику, какую она только пожелает, – я нашла стопку выписок со счета в нижнем ящике, когда искала пароварку.
В тот вечер, обнаружив пылесосы, я спустилась на первый этаж и нашла тетю на веранде. Она смотрела телевизор.
– Мира, – сказала я, убрав швабру в кладовку. – Почему ни один пылесос не работает?
Она не услышала меня и продолжала смотреть на экран. Я прошла по темному коридору и встала за ее креслом. И тут я услышала мамин голос.
– Меня зовут Кики Спаркс! – объявила она, красуясь на экране в своем фирменном полиэстровом спортивном костюме, со свежей стрижкой и завивкой на светлых волосах, положив руки на бедра в позе победителя. Ее окружали декорации, изображающие гостиную. – Если вы страдаете от лишнего веса и уже отчаялись, то я хочу, чтобы вы сейчас послушали меня. Я могу вам помочь.
Заиграла музыка – я знала эту мелодию до последней ноты. Видела этот выпуск телемагазина миллион раз. Именно он сделал маму звездой.
– Мира! – тихо позвала я.
– Просто потрясающе, чего ей удалось добиться, – внезапно сказала она.
Мы вместе наблюдали, как мама, хлопнув в ладоши, прошла к зрителям в студии и попросила какую-то женщину, чтобы та продемонстрировала, как правильно выполнять глубокие приседания – идеальные для формирования ягодичных мышц.
– Знаешь, я никогда не сомневалась, что твоей маме удастся похудеть. Или покорить мир, – произнесла Мира.
Я улыбнулась:
– Думаю, и она никогда не сомневалась.
– Она всегда верила в себя. – Мира обернулась и теперь смотрела на меня. На ее лице играли блики от телевизора. – Даже в те кошмарные годы, когда вы вдвоем бродили по свету, она ничего не боялась. И ни цента не взяла у наших родителей – просто из принципа. Хотела доказать всем вокруг, что сама справится. Это было ей очень важно.
Я вспомнила о ночевках в машине, о супе из кетчупа. О тех моментах, когда мама думала, что я сплю, и тихо плакала, закрыв лицо руками. Не поймите меня неправильно, мама всегда была сильной. Но никто не совершенен.
На экране мама, размахивая руками и притопывая, вела за собой толпу. Она широко улыбалась, мышцы перекатывались под кожей с каждым выпадом. «Давайте! – подбадривала она своих зрительниц. – У вас получится! Я это знаю!»
Мира смотрела, подавшись вперед:
– Обожаю эту передачу. Все эти разговоры про лишний вес для меня не имеют значения. Но мне так нравится смотреть, на что она способна. Она заражает своим энтузиазмом. Вот почему я всегда ее смотрю. – Отсветы от экрана плясали на наших лицах. – Я всегда смотрю.
– Я тоже, – промолвила я, усаживаясь на пол у ног Миры. Я подтянула колени к груди, и мы стали вместе наблюдать, как мама ведет свою программу.
Глава 5
Почтовое отделение Колби располагалось в крошечном домике с одной-единственной комнатой с рядами почтовых ящиков и одним старым, вечно сонным сотрудником. После обеденных смен я покидала ресторан через черный ход, проходила через пустое поле, потом мимо автомастерской и аптеки и оказывалась у входа на почту.
Когда много лет служишь мишенью для насмешек и обсуждений, вырабатывается нечто вроде радара. Я почти носом чуяла очередную насмешку за секунду до того, как ее озвучивали, – мгновенно улавливала в приглушенных голосах. Бытует мнение, что если сказать гадость тихо, то она сразу станет социально приемлемой. Я приехала в Колби всего несколько недель назад. Но я не забыла.
Я забирала сегодняшнюю почту – счета, чек из фирмы Миры и открытку от моей матери с изображением Венеры Милосской в спортивном костюме, – когда мой радар засигналил.
– Ну ты же знаешь, что о ней говорят! – Голос был гнусавый и принадлежал пожилой женщине. Она находилась за углом, за следующим рядом почтовых ящиков.
– Мне кое-что рассказывали, – сказала вторая. Было ясно, что она хочет, чтобы подруга продолжила. Она еще не готова была внести свою лепту.
Это мне тоже было знакомо.
– Это ни для кого не тайна, – произнесла первая женщина. Я слышала, как она роется в своем ящике. – Все в курсе.
Я сделала шаг назад и облокотилась на ящики, теребя языком колечко в губе. У меня уже горело лицо, а в горле встал ком, который я не могла сглотнуть, сколько ни пыталась. Я как будто оказалась снова в школе, в женской раздевалке, и слушала, как Каролина Доуз объявляет своим друзьям, что я сказала Чейзу Мерсеру, будто моя мама заплатит ему, если он согласится встречаться со мной.
И это если день выдался удачный. А теперь, через много месяцев, в городе, где я почти никого не знала, все начиналось по новой.
– Она с самого своего приезда была такой, – сообщила первая женщина. – Но это уже не просто причуды. Этот ее велосипед и наряды… Не говоря уж о том, как она подбирает с улицы кого ни попадя. Словно у нее в этом тупике коммуна какая-то. Всех нас позорит!
– Казалось бы, – подхватила ее подруга, – кто-то уже должен был ей сказать, как она нелепо выглядит.
– Думаешь, я не пыталась? – вздохнула первая женщина. – Бесполезно. Она чокнутая.
Я глубоко вдохнула. Они говорили не обо мне – естественно. Они говорили о Мире! Я представила, как она едет на велосипеде, яростно крутя педали, и мое лицо снова запылало.
– Норм Карсуэл-старший просто вне себя от того, что его сын живет у нее в подвале. Одному богу известно, чем они там занимаются. Даже думать об этом не хочу.
– Это футболист? Или бейсболист, который уехал в университет по стипендии?
– Ни тот ни другой. Младший, тезка Норма. Они не знали, как с ним поступить – парень в жизни спортом не занимался. Носит длинные патлы – наркоман, наверное.
– Ах, этот! Он очень милый. На прошлой неделе пришел на мою дворовую распродажу и скупил все солнцезащитные очки. Говорит, он их коллекционирует.
– У него множество проблем, как, впрочем, и у Миры Спаркс. Я точно знаю, что она проведет остаток жизни в одиночестве, все больше сходя с ума и жирея. – Ее подруга издала смешок, будто желая сказать: «Ну ты злючка!» – В этом своем огромном промозглом старом доме.
– Боже мо-о-ой, – с наслаждением протянула ее подруга, – как это печально!
– Что ж, это ее выбор.
Я сразу возненавидела эту женщину – так, как ненавидела любого, кто за глаза оскорбляет других. Я привыкла к оскорблениям в лицо, без всяких обманов и обиняков. Это казалось мне более достойным.
Я снова повернулась к почтовым ящикам, сочувствуя Мире, и убрала письма в задний карман. За спиной у меня раздался какой-то звук. Я обернулась и впервые увидела большеголовую малышку.
Я сразу же узнала ее. Ей было года два, она была в розовом платье с рюшами и белых сандалиях. Волосы были тонкими и светлыми, а вокруг головы была обвязана розовая эластичная лента с бантиком, от которой голова казалась еще больше. Она уставилась на меня искренними голубыми глазами, открыв рот и комкая в руке подол платья.
Господи, подумала я, Мира была права: черепная коробка у нее здоровенная – яйцевидной формы, с бледной, почти прозрачной кожей на затылке. Тело по сравнению с головой казалось практически игрушечным.
Какое-то время она просто стояла и смотрела на меня. Затем подняла руку, коснувшись толстым пальчиком своей губы – ровно в том же месте, где я носила пирсинг. Она замерла на несколько секунд, все еще пристально глядя на меня. А потом так же быстро, как появилась, она развернулась и убежала обратно за угол, едва слышно топоча крошечными ножками по плиточному полу.
Я все еще оставалась на месте, когда мимо меня проплыли те самые женщины – малышка сжимала руку той, что повыше ростом. Звякнул колокольчик, когда за ними захлопнулась дверь. Теперь они говорили о ком-то другом – упоминались мужья, разводы и недвижимость. Меня они не заметили.
Я смотрела им вслед: две женщины средних лет, в шортах и босоножках. У той, что вела малышку, были кудрявые светлые волосы и толстовка с изображением маленьких парусников. Они остановились снаружи, не прерывая беседы, и с улыбкой помахали поднимавшейся на крыльцо старушке с палочкой. Малышка, раскинув руки, пробежала по подъездной дорожке к белому заборчику, обсаженному розами.
Не важно, сколько тебе лет. Где угодно найдется своя Каролина Доуз.
Я стояла у окна почты, глядя, как они садятся в машину и уезжают. Затем пешком отправилась домой к Мире.
– Ну, – она улыбнулась, просматривая почту, – что там на улице?
У меня в голове снова прозвучал ехидный голос той женщины, а в горле пересохло.
– Ничего, – ответила я.
Мира кивнула и опять уткнулась в экран телевизора.
Насколько же проще все было в рестлинге! Во всем соблюдалось равновесие: были хорошие парни, вроде Рекса Руньона, и плохие парни, вроде Братьев Костоломов. Иногда плохие парни вырывались вперед, но за кулисами всегда ждал хороший парень, готовый выбежать и двинуть кому-нибудь стулом, или выкинуть с ринга, или размазать по полу – что угодно во имя справедливости.
Наблюдая за Мирой, я поняла, что она, наверное, все-таки знала: там все не по-настоящему. Не могла не знать. Но вид Братьев Костоломов, ковылявших с ринга, держась руками за головы, сполна ответивших за свои поступки, вызывал удовлетворение. Возвращал веру в мир. Его было достаточно, чтобы хотя бы ненадолго оставить скепсис и поверить, что в конечном счете добро всегда побеждает.