– Не увиливайте! – грубо рявкнул Дэн. – Отвечайте! Вы обязаны нам непонятные места объяснять.
– Объясню, если смогу. Если же я что-то подзабыла, освежим мою память вместе.
Надеется выдержать экзамен, вяло отметил Гека, и в то же время осторожно подлизывается. Чует: розги хорошие приготовлены.
– Что касается писателей с фамилией Толстой, то нельзя не вспомнить Алексея Константиновича. Возможно, вы романс на его стихи слышали – «Средь шумного бала случайно…». Музыку к нему Чайковский написал. Но были и другие… Кстати, сын Льва Николаевича, Илья, тоже себя в сочинительстве попробовал. Отец даже его рассказ «Одним подлецом меньше» похвалил.
Не успела литераторша замолчать, как 10-й «Б» снова ощетинился пиком рук.
Если бы у Мымры было немного поменьше самоуверенности, она бы попыталась призвать класс к порядку, хотя бы ценой угроз и истошного крика. Что диктофоны-то писали, Мымра не знала. Могла бы оттянуться сколько влезет. Англичанка, к примеру, свои голосовые связки регулярно тренировала. По делу и без дела.
– Сколько желающих! Только я буду сама выбирать того, кто задаст мне вопрос, – предупредила Мымра. – Смирнова.
Ну какой вопрос могла приготовить Смирнова? Специально тех выбирает, кто послабее, скривился Гека.
Смирнова встала. На прошлом уроке она, униженная необходимостью отвечать плохо известное и неинтересное, лопотала по-детски, уставясь в стол. Теперь Смирнова поднялась свободно, красиво. Откинула голову:
– У меня такой вопрос: с кого писал Толстой Наташу Ростову?
– Вопрос, конечно, важный. Но на него я вам давно ответила. Может, придёте мне на помощь? Кто послужил прообразом главной героини «Войны и мира»?
Класс молчал, как одно тупое недоразвитое существо. У Макса дёрнулось плечо. Он знал. Но не мог снизойти до ответа. Все грозно повернулись к Мыши: точно ли литераторша говорила или водит их за нос? Бурбан беспомощно захлопала ресницами за стёклами очков:
– Да, ребята, Марина Владимировна рассказывала. Сестра жены Толстого Татьяна. А вот фамилию не помню точно. Но она похожа на мою. – Бурбан застенчиво улыбнулась литераторше. Неожиданно слегка похорошела. Будто отблеск бессмертной Наташи Ростовой пал и на её жалкую фигурку.
Литераторша ответно улыбнулась Бурбан. Улыбнулась как-то странно: ласково и снисходительно одновременно:
– Её звали Татьяна Андреевна Берс. Жизнь этой женщины напоминала захватывающий роман. – Наклонилась вперёд: – А ты о чём хочешь спросить меня, Аня?
Мышь вернулась в свой природный багровый цвет. Литераторша практически никогда не обращалась к чужим старшеклассникам на «ты». А 10-й «Б» оставался для неё глубоко инородным, хоть она и провела в нём уже несколько месяцев. «Ты» звучало здесь по отношению только к одному человеку. И этот человек сейчас страдал от явной благожелательности училки.
– Да, я тоже приготовила вопрос, – виновато пожала худеньким плечиком Мышь. Очень ловко: одновременно и в сторону литераторши, и в сторону одноклассников.
– Тоже в Интернете лишних полчаса посидела?
Мышь протестующе замотала головой:
– Я решила, что надо как следует. Это в одном журнале.
– Молодец.
Бурбан сделала косое движение глазами в сторону Макса:
– Я хочу спросить: кто из людей, близких к Толстому, был связан с нашим городом?
Минуту Мымра молчала, разглядывая Мышь новым, пристальным взглядом. И под ним Бурбан всё бледнела и бледнела.
Ник сказал вроде бы соседу, но так, чтобы все слышали:
– Бурбан своими руками с шеи золотую медаль снимает.
Мышь дрогнула и пришла Мымре на помощь:
– Он здесь в писательской организации состоял. В Туле своей не было.
Но литераторша то ли не хотела, то ли не могла воспользоваться брошенной подсказкой. Спокойно она констатировала:
– Я действительно не знаю ответа на этот вопрос.
А его нельзя отмести, как мусор с дороги. Ведь он не из Интернета. Из книги!
– Ставлю тебе «пять». И конечно, нам всем хотелось бы услышать ответ на твой вопрос.
Бурбан подняла на учительницу виноватые глаза. Но она не успела заняться своей просветительской миссией. В тишине особенно громко прозвучал голос Макса:
– Булгаков. Личный секретарь Толстого.
Гека резко развернулся. Он успел заметить, как в смартфоне Макса гаснет фотка массивного бородача и щупленького типа. Зря Мышь сохла над какой-то пыльной статьёй. Что поинтереснее, давно оцифровано. Пока Мымра рылась в подвалах своей памяти, Макс времени даром не терял – воспользовался подсказкой. И вот – наглядная победа его и Интернета.
Гека не собирался сдавать Князева прямо сейчас. Ему было хорошо думать, что своё открытие он может всегда держать при себе, как козырной туз в кармане. Или – как кастет. Противник думает, что у тебя голый кулак. Но в нужный момент раздастся сокрушительный треск его идеально белых зубов.
– Секретарь Толстого был человеком неординарным. За свои убеждения попал в эмиграции в фашистский концлагерь. Нашёл в себе силы вернуться на родину, в СССР. Какой сегодня удачный день! Вот и Князев заработал законную пятёрку. – Голос Мымры прозвучал неровно. Чувствовалось, что хотя она кое-как и выскользнула из ловушки, поставленной Мышью, но бока её помяты и настроение не важное.
10-й «Б» жаждал её добить. Мымра переводила взгляд с лица на лицо и сталкивалась с холодом и откровенным злорадством.
Она отвечала неплохо. И они слушали хорошо. На этом уроке Гека узнал о Толстом больше, чем за всю четверть. Да и другие – тоже. «Цифры» Толстого поражали. В детстве он жил в доме из сорока комнат с несчётным количеством слуг, у его бабки даже личный слепой сказочник имелся. Шесть лет Лев Николаевич корпел над «Войной и миром», а над «Воскресением» – аж десять. Роман-эпопею его жена переписывала восемь раз! Как с ума не сошла бедная? Это с десятью детьми на руках! Два года Толстой помогал своим крестьянам бороться с голодом, охватившим Россию. Умер этот непонятный человек в шесть часов пятьдесят минут утра. На какой-то глухой станции. Одинокий, как бомж. Правда, когда весть о смерти Толстого распространилась в тот медлительный век, проститься с ним явились тысячи. Все свои произведения, девяносто томов, Толстой завещал народу.
Она говорила о Толстом как о своём человеке. Будто состояла с ним в дальнем родстве. Это было смешно. Но никто не смеялся.
– Мне интересно, какой вопрос приготовил Фомин?
Гека не ожидал от неё этого «интересно». Впрочем, это, видимо, всего лишь фигура, вернее, фигуля речи.
Гека встал. Сообразил, что зря вставал. Она бы замечание в таком состоянии не сделала. Но садиться без вопроса было вдвойне глупо. Однако он спросил:
– Можно я сидя?
– Да, конечно. Это ко всем относится. Итак?
И Гека произнёс с интонациями старательного ученика, чётко проговаривая слова:
– А вам самой нравится роман-эпопея «Война и мир» Льва Николаевича Толстого?
Минуту она изучала Геку недоброжелательным взглядом. Но 10-й «Б» дружно ждал. Даже Макс поднял голову от смартфона.
– Мне больше нравится его роман «Воскресение», – неохотно произнесла Мымра.
И тут прозвенел звонок.
– Мы её сделали! На обе лопатки! – Ник пробежался по кабинету. – Юрвасу запись нашу показать. А лучше – директору.
– Ерунда, – поморщился Макс. – Отболтается. Скажет: всё знает только тот, кто ничего не знает. Или ещё какой афоризм вспомнит. Она в этом деле мастерица. А те и рады будут. Учителя друг за друга держатся. Все заодно.
– Но Паша не держится.
– Паша за нас.
Макс молчал, глядя перед собой. И рот его становился упрямым. Сегодняшняя пятёрка ничего не подправила. Ни в смысле оценок, ни в плане душевного состояния Князева. Дома, наверно, ему хорошо влетело за споры с Толстым. Горе от ума в чистом виде.
– А какого класса там анкеты были? – как бы вскользь поинтересовался Гека.
– Ой, ну при чём тут эти фишки? – после уроков Смирнова преображалась просто на глазах. Мымра бы посмотрела. Из скукоженного косноязычного создания распускалась пышная великолепная роза. Вот уж правда жертва средней школы.
– Кто-нибудь помнит, в каком классе Мымра ведёт? В пятом «А» или в пятом «Б»? – прервал кружение по кабинету Ник.
И Гека, удовлетворённый, откинулся на спинку стула: его наживку заглотнули.
– В «Б». Точно! – отозвалась Влада Сомова, поправляя перед смартфоном линию бровей. – У меня в «А» сестрёнка. Я так рада, что хоть она к Мымре не попала.
– А если нам?.. – Ник сел на парту перед Максом. Заглянул ему в лицо: – Если переписать анкеты?
– Узнает по почерку. – Водкин старательно пережёвывал пирожок с мясом.
– Она их читать не будет. Учителям не показывают. Только отрывки зачитывают. Статистика, всё такое… – Зоенька подбирала длинные волосы резинкой и поглядывала на дверь, в которую настойчиво заглядывал верзила одиннадцатиклассник. Крикнула ему: – Подожди минут пять! Внизу. Я ж с дочерью географички поддруживаю. С Ритой. Она говорит, мать страшно не любит, когда анкеты в ход пускают. Ну кому приятно? Ребёнок-то что угодно написать может. Да если ещё после двойки!
– То что надо! – возликовал Ник. – За ручки, ребятишки!
– А идивотики! – голосом до отвращения доброго, но глупого медведя проревел Мишаня. – Мымра же на них шесть лет зло срывать будет.
– После анкет учителя пёрышки опускают, – улыбнулась Зоенька. – Да и пятиклашки маленькие ещё. Что, у них ЕГЭ? Чего им бояться?
– А Павел Викентьевич? – прошептала Компьютерная Мышь. – Мы же его фальшивками подставим.
– Он, может, только и ждёт от нас, чтобы мы его подставили. Настоящей помощи наконец, – почти грубо ответил Лучезарный Макс и первым с силой вырвал лист из тетради по литературе.
Листы азартно затрещали по всему классу. Водкин сунул в рот остатки пирожка, торопливо вытер масленые руки и рот бумажной салфеткой. Сформировал грязный комок и запустил в угол класса, к урне. Схватил вопросник:
– Пишите быстрей. Я буду вопросы задавать. Ставьте однушку. «С каким чувством ты идёшь в школу?»