Он ушёл, но так неохотно, что я удивился. Извинение, которое я дал ему, звучало вполне приемлемо для любого человека на Йикторе. Вассал связан со своим лордом, и приказ лорда выше, много выше любых личных желаний, выше, чем жизнь. Зачем Майлин послала за мной — инопланетником, почти ей незнакомым, если не считать совместного участия в маленьком приключении с барском и его хозяином? Осторожность говорила, что лучше держаться подальше от палатки Тэсса, от маленького народа и от всего, с ними связанного.
Однако я хранил воспоминание об её рубиново-красном наряде, о ней самой, как она стояла не рядом со своими животными, а в стороне, как будто тоже смотрела на них. Я вспомнил, как она заботилась о барске, её высокомерное презрение, заморозившее продавца животных, когда её жезл связал его. Люди приписывали Тэсса странную силу, и, похоже, в этих слухах имелась доля истины — по крайней мере, Майлин вызывала подозрение, что так оно и есть.
Мне не пришлось долго рассуждать, потому что в ларёк буквально влетели два северных купца. Сами они не торговали, но предлагали различные изделия в обмен на наш лёгкий груз — мелкие предметы роскоши, которые легко было поместить в корабельном хранилище и получить хороший доход при малом объёме. Капитан Фосс приветствовал их как своих постоянных покупателей, которых привлекал не обычный груз «Лидиса», а наши лёгкие изделия. Это были подлинные аристократы купеческого класса, люди, которые сколотили себе твёрдый капитал и теперь спекулировали вещами, выуживая деньги из кошельков дворян.
Я подал гостевые кубки — пласта-кристалл с Фарна — отражающие свет бриллиантовым блеском. Они так сверкали в руке, будто были сделаны из капель воды. На их круглые чаши можно даже наступить магнитной подошвой космического ботинка, и они не разобьются.
Фосс налил в них вино с Арктура, и тёмно-розовая жидкость засияла в них, как рубины на воротнике Майлин.
Майлин… Я сурово изгнал её из своих мыслей и почтительно стоял, ожидая, когда Фосс или Лидж подадут мне знак что-нибудь показать.
С купцами вошли четыре носильщика, все старые служащие, встали возле своих хозяев и поставили перед ними маленькие ящички, принесённые с собой. Несмотря на мир на ярмарке, они подчёркивали ценность своего груза тем фактом, что были вооружены не кинжалами, как обычно, а мечами для его защиты.
Однако я никогда не видел, чтобы они держались так настороженно. Снаружи через дверь донёсся пронзительный свист, и вся волна шума, к которому мы уже привыкли, разом смолкла, настолько, что можно было услышать слабый звон мечей, извещающий о прибытии отряда судейских чиновников ярмарки. Их было четверо, и они были вооружены так, словно собирались осаждать крепость. Их вёл человек в длинной мантии, одна половина которой была белой (хотя и сильно запылённой), а вторая — чёрной, что символизировало обе стороны правосудия. Он был без шлема, увядший венок из цветов хресса болтался на его голове. Мы поняли, что это жрец, чья временная обязанность состояла в том, чтобы хоть слабо, но напомнить, что это дело имеет священное значение.
— Слушайте внимательно! — провозгласил он высоким голосом, специально натренированным для жреческой декламации. — Это правосудие Луны Трёх Колец, милостью Доматопера, по воле которого мы ходим и двигаемся, живём и дышим, думаем и действуем! Пусть выйдет вперёд тот, кого призывает Доматопер, — тот инопланетник, что поднял оружие в границах ярмарки Луны Трёх Колец!
Капитан Фосс мгновенно очутился перед жрецом.
— По чьей жалобе присягнувшие Доматоперу вызывают моего вассала? — ответил он, как полагается отвечать на вызов.
— По жалобе Отхельма, клявшегося у алтаря и перед мудрейшими. Ответ должен быть дан.
— И он будет дан, — согласился Фосс и чуть заметно кивнул мне, чтобы я подошёл. Моя личная плёнка была в кармане его туники. Она вполне могла оправдать меня за применение станнера. Но, коль скоро мы должны были передать её смешанному суду жрецов и торговцев — это дело простое, а я так понял, что переговоры между капитаном и северными торговцами имели важное значение.
— Отпустите меня, — сказал я на Бэйсике, — если они предлагают сразу же судить меня, я пришлю записку…
Вместо ответа Фосс обернулся и крикнул в глубину ларька:
— Лалферн!
Эльфрик Лалферн — длинный тощий парень — не имел постоянных обязанностей в ларьке, кроме помощи по распаковке и упаковке товаров.
— Этот человек, — объявил Фосс жрецу, — пойдёт как мои глаза и уши. Если присягнувший мне на мече попадёт под суд, этот человек известит меня. Это дозволено?
Жрец посмотрел на Лалферна и через секунду кивнул.
— Дозволено. Давайте этого, — он повернулся ко мне.
— Сдай оружие.
Он протянул руку к станнеру в моей кобуре, но пальцы Фосса уже держали рукоять, и капитан вытащил оружие.
— Оружие ему больше не понадобится и останется здесь. Как и полагается.
Я подумал было, что жрец запротестует, но капитан был прав, поскольку на Йикторе считалось, что оружие подчинённого является законной собственностью лорда и может быть востребовано в любое время, особенно если лорд считает, что присягнувший ему на мече нарушил какое-то правило.
Итак, оставшись без всяких средств защиты, я шагнул вперёд и занял своё место между двумя стражниками. Лалферн пошёл сзади, в нескольких шагах от нас. Хотя станнеру далеко до бластера, я носил его чуть ли не всю жизнь и прямо-таки сжился с ощущением тяжести на поясе, так что теперь я чувствовал себя каким-то голым среди необычайной настороженности вокруг. Сначала я пытался уверить себя, что это просто реакция на то, что я, безоружный, нахожусь в зависимости от чужого закона чужой планеты. Но моё беспокойство возросло, когда я понял, что это одно из предупреждений, идущих наравне со самым слабым даром эспера, которым обладали большинство из нас — прирождённых космонавтов. Я оглянулся на Лалферна как раз вовремя, чтобы увидеть, что он тоже обернулся через плечо и взялся было за рукоятку станнера, но снова опустил руку, сообразив, что этот жест может быть неправильно истолкован.
И только тогда я обратил внимание на путь, которым меня вели. Мы должны были направиться к Большой Палатке, где во время ярмарки размещался суд. Покрутив головой, я увидел её широкий карниз крыши над палатками и ларьками впереди, но значительно левее. Мы же шагали к границе ярмарки, пересекая участок, где стояли палатки тех дворян, которые не жили в Ырджаре.
— Последователь Света! — громко обратился я к чёрно-белому жрецу, который шёл так быстро, что нам пришлось ускорить шаг, чтобы не отстать от него. — Куда мы идём? Суд находится…
Он даже не повернул головы и не подал вида, что слышит меня. Теперь я увидел, что мы отвернули от последнего ряда ларьков к палаткам лордов. Здесь никого не было, кроме двух-трёх слуг.
— Хэлли, Хэлли, Хэлл!
Из какого-то укрытия вывалился целый водоворот людей и врезался в наш маленький отряд, подняв на дыбы своих верховых животных, которые били пеших своими тяжёлыми копытами. Я услышал яростный крик Лалферна, затем стражник справа дал мне такого толчка, что я, пытаясь удержаться на ногах, влетел в пространство между палатками.
Острая боль в голове — и на время всё кончилось.
Боль отправила меня во тьму, но она же и вывела меня из неё и сопровождала весь период, когда я неохотно приходил в сознание. Сначала я не мог понять, что терзает моё тело. Наконец я осознал, что лежу, привязанный, ничком на спине грузового каза и меня больно подбрасывает при каждом шаге животного.
Я услышал шум, человеческие голоса, стало ясно, что меня сопровождают несколько всадников. Но говорили они не по-ырджарски, и я ничего не понимал, кроме отдельных слов.
Не знаю, долго ли длился этот кошмар, потому что я несколько раз впадал в беспамятство. Под конец, измотанный болью, я даже взмолился, чтобы больше не выходить из благостного мрака, и он тут же вновь поглотил меня.
Жизнь в космосе закаляет тело, оно привыкает к стрессам, напряжениям и опасностям и нелегко сдаётся при Дурном обращении, что я болезненно констатировал в последующие дни. Меня сняли с каза самым простым способом: перерезали путы и сбросили на жёсткую мостовую.
Перед глазами мерцали факелы и фонари, но моё зрение было так затуманено, что я лишь смутно различал фигуры моих похитителей, тенями мелькавшие вокруг. Затем меня схватили за плечи и потащили, после чего толчком выпихнули на крутой склон, и я скатился в какое-то довольно тёмное место…
Я не понял сказанного мне, и фигура рядом тяжело опустилась. В лицо мне плеснула жидкость, и я чуть не задохнулся. Но вода была хороша для моих пересохших губ, и я облизывал их горящим языком. Меня схватили за волосы, чуть не вырвав их с корнем, подняли голову, в рот полилась вода, и, едва не захлебнувшись, я всё-таки ухитрился сделать несколько глотков.
Этого, конечно, было мало, но всё же мне стало легче. Рука, державшая мои волосы, разжалась, я ударился головой об пол и опять впал в беспамятство.
Когда я пришёл в себя после обморока или сна, или того и другого вместе, кругом стояла кромешная пугающая тьма. Я моргал, пытаясь прояснить зрение, пока не сообразил, что виноваты не глаза, а место, где я находился. С бесконечными усилиями я приподнялся на локте, чтобы получше разглядеть место моего заключения.
Тут не было ничего, кроме грубо сколоченной скамьи. По полу была разбросана гнилая солома, которая крепко воняла, и тем сильнее, чем больше я принюхивался. В одной стене на высоте моего роста было прорезано узкое оконце, не шире двух пядей, через него сочился жидкий сероватый свет, терявшийся в тёмных углах. На скамье я увидел кувшин, и он сразу сделался для меня самой желанной вещью в мире.
Я не смог встать на ноги. Даже попытка сесть вызвала такое бешеное головокружение, что пришлось закрыть глаза, уносясь куда-то в пространство. Но всё-таки я добрался до сосуда, обещавшего воду, — дополз на животе, извиваясь, как червяк.