Учитывая важность и секретность производимых работ, считаю необходимым пресечь их деятельность, идущую во вред нашему рабоче-крестьянскому государству….».
Презрение к окружавшим его хамам выходило на бумагу легко. Слова словно сами срывались с кончика стального пера и складывались в обвинительный приговор.
Закончив, профессор перечитал написанное и остался доволен. Почти. Чего-то все-таки не хватало. Написать, что готовят покушение на Сталина? Нет. Не поверят. Они же спасители сатрапа. Нужно что-то полегче… Ага! Вот!
Поискав глазами место, вставил:
-..элементы зазнайства и шапкозакидательства…
Вот теперь все было на своих местах. Немножко подумав и перебрав десяток казенных оборотов, ухмыльнувшись, закончил:
— С коммунистическим приветом!
Доброжелатель.
С сознанием честно выполненного дела он переписал донос набело и с конвертом за пазухой вышел в город.
После возвращения к прежней ипостаси к нему вернулись и прежние привычки. Он старался их не афишировать, берегся, но время от времени давал себе потачку.
Чтоб «товарищи» не мешали размышлять о том, что делать дальше, профессор повадился ходить в городской сквер и бродить там туда-обратно. Польза от этого была двойная — никто из товарищей на глаза не попадался и он мог даже разговаривать сам с собой и чувствовать себя не товарищем, а господином профессором.
Изредка навстречу попадались такие же любители свежего воздуха, явно из бывших, кто-то даже пытался раскланиваться, но он из осторожности не отвечал — мало ли провокаторов — а предпочитал отмалчиваться и думать. Подумать было над чем. Надо сказать, что чувствовал себя несколько подавленным грандиозностью поставленной перед собой задачи — свернуть Лунную программу большевиков!
Свернуть-то надо, только вот как и чем?
Ну, хорошо… Взорвет он двигатель. Раз и еще раз. Но это не может быть вечным. Рано или поздно его отстранят, как не оправдавшего доверия Партии и Правительства и поставят кого-нибудь другого. К тому же вполне вероятно, что при той тяге большевиков к засекречиванию всего и вся, где-то такую же работу ведет еще один коллектив. И тогда всему конец. Большевики обгонят Запад.
Нужна помощь. Только где её взять посреди Страны Советов?
Он покачал головой. Нет. Тут помощи не дождаться. Остается только один путь — сбежать отсюда. Сбежать на Запад, к своим. А как? Это легко сказать… Хотя, положим, все же это вполне реально — ведь испытательные полеты проходят два-три раза в неделю. В воздух он поднимется, и что дальше?
Пусковая площадка прикрывалась с воздуха несколькими аэропланами, которые наверняка вмешаются в события, как бы те не повернулись. Конечно, от них можно попробовать оторваться, но это лишний риск. Годится только на самый крайний случай. Лучше уж пока есть время, придумать что-нибудь менее опасное…
А потом? Потом-то куда? В Париж? Или в Нью-Йорк?
Он гулял, позволяя мыслям роиться в голове, и ждал, когда там сам собой сложится приличный план, что под силу исполнить одному человеку. Но в голове составлялись самые нелепые комбинации в духе графа Монтекристо — с переодеваниями, фальшивыми документами, накладными бородами, двойниками…. Иногда выходило смешно.
Фантазии овладевали им, унося из совдепии…
— Здравствуйте, профессор.
Голос прозвучал сзади. Знакомый голос…
Профессор медленно обернулся. Человека, которого он увидел, не должно было быть в Советской России. Тот факт, что он все-таки здесь настолько ошеломил его, что он не ответил.
План, что мозаикой кружился в голове, получил, наконец, недостающий кусок и собрался в единую картину. Он перестал быть химерой и стал планом. Ища в нем изъяны, он продолжал молчать.
— Профессор Вохербрум, если не ошибаюсь?
Владимир Валентинович не оправившись от нахлынувших чувств, молчал.
— Вы профессор Вохербрум? — повторил нездешний человек, опуская руку в карман полушубка.
Профессор прокашлялся, освобождая заполненное немецкой сентиментальностью горло.
— Ошибаетесь, князь… Я уже неделя как профессор Кравченко….
— Слава Богу, — выдохнул князь и прижал товарища к груди. — Вам не кажется, что вы тут загостились?
Они троекратно, как это водилось на Святой Руси, поцеловались и только после этого профессор ответил:
— Кажется… Только дня на три четыре нам придется еще подзадержаться.
… С утра профессора распирало чувство совершенно детской гордости. Что-то подобное он испытывал, когда в гимназические годы удавалось поставить какому-нибудь оболтусу мат в три хода. Вроде бы и нечем гордиться, а всё-таки…
Наручные часы — наградные, от наркома тяжелой промышленности! — отсчитывали последние минуты его пребывания в СССР.
Пришло время уходить, и он, конечно, уйдет. Но не тайно!
О! Он уйдет в отсюда в громе и грохоте славы! Спасибо князюшке, помог. Не зря ведь готовились почти неделю.
«Красный Первомай» заправлен, все готово. Осталось напоследок порадовать себя — посмотреть, что случится с «товарищами», что прибудут на площадку с минуты на минуту. Как удачно все сложилось! Одним махом решились все вопросы!
Легковесная громада «Степана Разина» уже висела над ангарами. Дирижабль продавился сквозь низкие облака и вцепился в причальную мачту…
Много дел впереди… С Лунной программой, пожалуй, все ясно. Если он её и не остановит, но задержит основательно. Но это все так сказать «изнутри». Эту проблему и «извне» нужно будет порешать, а для этого следует вернуть цивилизованным странам «Святую Русь»! Это и станет окончательным решением проблемы лунного золота. Например с помощью станции можно будет сплавить все большевистское золото и зарыть где-нибудь поглубже или спихнуть в океан… Да и не в одиночку, а вместе с цивилизованными нациями. Топчутся на одном месте робкие европейцы, никак не решатся на яркие дела, только скребутся по границам СССР. Боятся большевистского каналокопателя. Ничего… Они с этим быстро покончат. Уж кто-кто, а он-то точно знает, что аппарат господина Иоффе на станции не работает. Теперь она не более чем кусок металла, заброшенный в небо.
Пока!
Большевики отчего-то не учитывают, что подобные аппараты есть у французов и у американцев. А это значит, что починить оборудование могут не только они. Вот он настоящий выбор — от кого России будет больше пользы?
Немного нервничая от затянувшегося ожидания, профессор прошелся вдоль забора и обратно. Дирижабль почти коснулся земли.
Американцы или французы? Франция или САСШ?
С одной стороны Париж — там товарищи по борьбе. С другой американская деловая хватка. С одной стороны близость к России, а с другой — уже готовые ракеты мистера Годдарда и деньги миллионера Вандербильта… Что выбрать?
Он поднял голову. Дирижабль вздрагивал. Канаты тянули его к земле рывками, преодолевая желание летучего газа махнуть прямо к Солнцу.
Князь из каких-то политических соображений настаивал на Париже, но профессор хотя и признавал дисциплину, считал, что лучше разбирается в ситуации. В прошлый-то раз французы с ними и разговаривать не захотели. Американский президент, впрочем, тоже, но там, в Америке, есть хотя бы один здравомыслящий человек — господин Вандербильт. Дважды Богом поцелованный — и миллионер, и здравомыслящий политик. Этот-то все верно понимает…
Ну когда же они выйдут?
К дирижаблю, уже распластавшемуся на снегу, не спеша, шли двое в кожанках. Начальник особого отдела с заместителем. Отставая метров на триста, их догонял автомобиль.
Отбросив мысли о президентах и миллионерах, профессор отдался мыслям о мести, но и на них почти не осталось времени.
Минутная стрелка неуклонно приближалась к двенадцати.
Он торопил время переводя взгляд с циферблата на дирижабль и обратно.
Вот особисты подошли к тамбуру.
Пятьдесят секунд.
Вот показался экипаж. Люди идут неторопливо, радуясь первым шагам по земле.
Тридцать семь секунд.
Голова особиста вертится, выискивая в толпе сходящих нужных людей. Вот! Нашел!
Двадцать секунд.
Рука особиста взлетает к фуражке. Надо же! Честь отдаёт, словно есть она у него!
Пятнадцать секунд.
Черт! Ну почему на самое интересное никогда не хватает времени?
Взбежав по приставной железной лесенке, профессор стал закручивать гайки люка, представляя, как чекисты подхватывают его недавних товарищей под белые руки и заталкивают ничего не понимающих новоявленных врагов народа в машину.
Он улыбнулся, и как раз в это время рвануло.
Пока далеко, на другом конце площадки — он специально заложил первую бомбу подальше, чтоб не помешала самому взлететь. И не говорите, что интеллигентный человек со знанием химии и физики не способен своими руками что-нибудь полезное сделать. Еще как может!
Нажатием кнопки он опустил заслонку иллюминатора. Там было на что посмотреть! Первой на воздух поднялась родная лаборатория.
Ошеломление еще не прошло, и красные только смотрели в её сторону, не зная, что предпринять.
В белое от мороза екатеринбургское небо поднимался столб черного дыма. Второй взрыв грохнул под основанием собранного его руками Лунного корабля. Того, с новыми дюзами! Того, что должен был, но теперь уже никогда не привезет на Землю золото, чтоб покончить с Западной цивилизацией!
Стальной гигант — почти двадцать метров высотой с его новым двигателем и новыми, удивительными дюзами завалился и по раскручивающейся спирали покатился, круша крепления и фермы, обрывая провода и кабели.
В этот момент в профессоре что-то перевернулось…
Черное стало белом, тишина зазвучала стоном. Кто-то другой смотрел из него на взрывы и пламя, в котором гибла тропинка, ведущая человечество к Луне, к Марсу и в дальний космос.
— Майн гот! Что я творю!?
Уголки рта, только что вот победно вздернутые, опустились. Он оторопело смотрел как в огне и взрывах гибнет дело его рук. Панорама стартовой площадки поплыла перед глазами. Дым пожаров, высокие, до самых облаков языки пламени и черные на их фоне развалины зданий. Столько труда! Столько усилий — и все насмарку… И этот ужас сотворил не кто-то, а он сам…