— Кто здесь? — спросил он дрожащим голосом.
— Это я. Ты что, забыл уже?
— Бажена, ты?
— Да я! Кто ж ещё?!
— А почему у тебя глаза так страшно светятся?
— Не знаю. Может, впустишь уже, пока меня комары вконец не загрызли?
Парень отворил калитку и позвал за собой, приложив палец к губам.
— Вот, — приоткрыл он дверь сарая. — На сеннике заночуешь. А утром я за тобой приду.
— Ладно, и на том спасибо, — вздохнула я.
— Принести чего? Есть хочешь?
— Ничего не нужно, — я присела на сено.
— Зачем же в город пёрлась, ежели некуда идтить? — разместился он рядом.
— Сама не знаю.
— И что дальше думаешь делать?
— Завтра уйду отсюда. Куда-нибудь. Подальше.
— Ежели уж совсем некуда — возвращайся. Я на тебе женюсь. Серьёзно. Хочешь? Ты — пригожая, и фигурка что надо — высокая, тонкая, и ноги длиннющие — у нас таких девиц не водится. Только мне не по нраву, что глаза у тебя светятся, как у волка, нет, даже хуже — точно у привида…
— Боюсь, мы с твоей мамулей не уживёмся. Но обещаю подумать над предложением… Ну, чего сидишь? Я так быстро думать не умею.
— Ладно, пойду я. Спи…
Только он вышел и притворил за собой скрипучую дверь, я забралась повыше на утрамбованное ароматное сено, постелила плащ, под него забросила башмаки и растянулась, разбросав руки и ноги, аки звезда.
«И почему у меня глаза светятся? Может, хворь какая? Нет, вижу я отлично. Сейчас, в кромешной тьме, могу сосчитать балки на потолке, различаю каждую сухую травинку в сене, ясно вижу висящий на противоположной стене хомут, лежащее на пустой бочке седло и другую упряжь. Ладно. Это не самое главное. Что делать завтра и куда идти — вот о чём нужно подумать».
Думать долго не пришлось, потому что вскоре я услышала голоса во дворе и приближающиеся шаги. Дверь со скрипом отворилась. Покачиваясь, вошли двое мужчин и стали забрасывать к стене косы и грабли.
— Кетрусь! Чего кидаешь? Ровно прислоняй! — раздался хриплый голос.
— И так сойдёт, — ответил второй, тоже низкий и нетрезвый.
— Я те дам, охламон! Сойдёт ему! Ну, чё? Пойдём завтра?
— Не знаю, батя. Выспимся — там видно будет.
— Ох, и хорошая ж горелка у Белояра! Посля работы — самое то! О! Мы ж ещё за короля нашего тост не казали, сгоняй-ка в хату, возьми чего, тока чтоб мать не видела.
— Не буду я за короля!
— Как не будешь? Обижаешь.
— Не буду и всё. Чего он к галтам поганым лезет?
— Ты, Кетрусь, не прав, слушай батьку. Король наш знает, чаво делает.
— Не знает. И ты, батя, не знаешь. А коли война начнётся? Я воевать не пойду. Дело — дрянь, вот помянёшь моё слово, когда окажемся в… — не успел он договорить, как отец с размаху двинул его по затылку, даже гул пошёл.
Дитятко ненаглядное, недолго думая, развернулось и врезало ему здоровенной ручищей в бородатую рожу. Началась потасовка. Мне было весело наблюдать за ними, даже интереснее, чем за обученными собачками, прыгающими через обруч. И когда батя вконец разошёлся и огрел любимого сыночка бревном, тот повалился на сено и сразу захрапел. Отец постоял с минуту, почесал в лохматом затылке и нетвёрдой походкой отправился в хату, спать. Представление окончилось.
Повернувшись на другой бок и подложив руку под голову, я только собралась засыпать, как снизу донёсся жуткий храп. Тогда я вытащила из-под плаща башмак и, пользуясь отличным ночным зрением, запустила его прямо в Кетруся, что возымело немедленное действие.
Спала я просто отвратительно: во сне скрывалась от каких-то преследователей, перебегая от дерева к дереву, спотыкалась и путалась в длинном платье… Ветви больно хлестали меня по лицу, путались в волосах, и силы уже на исходе… Затем отчего-то привиделись весёлые беззаботные музыканты, потешно прыгающие собачки и пляшущая полуобнажённая девушка с рыночной площади.
ГЛАВА 2
Бродячий глупец лучше сидящего мудреца.
(воларская народная поговорка)
Проснувшись на рассвете, я была абсолютно уверена в том, что следует без промедления отправиться к шатру с музыкантами. Осторожно спустившись с горы сена и вытащив из объятий Кетруся свой башмак, я выскользнула со двора в надежде, что Гастомысл не слишком будет обижаться, что не заглянула попрощаться.
Добравшись до площади, я застала уже собирающихся в путь комедиантов. Краснощёкий пожилой мужчина запрягал пару гнедых лошадей, остальные складывали в яркую кибитку нехитрые пожитки.
— Подождите! — я добежала до кибитки и положила руку на спину лошади. — Возьмите меня с собой!
Все молча уставились на меня. Мужчина с минуту помолчал, критически осматривая меня, и спросил:
— А что ты умеешь?
— Не знаю, а что нужно?
Парни заулыбались, с любопытством рассматривая меня.
— По канату ходить или фокусы показывать, — продолжал мужчина. — Или ещё что-нибудь эдакое, на что публика захочет глазеть и платить.
— Фокусы? — я дотронулась до его руки. — Тебя давно мучает ревматизм и колено. Жена давно покинула тебя, отойдя в иной мир. Всё, ради чего ты живёшь — это твоя дочь.
— Твоя правда. А будущее видишь?
— Не уверена. Но точно могу сказать, что вскоре вас с дочерью ожидает приятное и весёлое событие.
— Весёлые события у нас каждый день. Что ж, ладно, садись в кибитку. Посмотрим, если за твой талант будут платить, останешься.
Наконец все погрузились, и мы тронулись. Лошадьми правил Володримей — самый старший и уважаемый человек, он же являлся отцом Ветраны — хорошенькой смазливой девушки, умеющей петь, танцевать, играть на нескольких музыкальных инструментах и обучать несложным трюкам собачек, костюмы которым она также шила сама. Трёх парней звали Полемон, Вьюр и Галтей. Кроме исполнения музыки, они жонглировали, чем придётся, и выписывали акробатические кульбиты.
— Ну, а тебя как звать? — поинтересовался один из парней, когда мы дружно кивались из стороны в сторону, проезжая по городским улочкам.
— Бажена, — привычно ответила я, не моргнув глазом.
— Расскажи о себе, — попросила Ветрана, придвинувшись ближе в темноте кибитки.
— Да нечего особо рассказывать.
— Ну как хочешь, смотри сама. Я знаю, ты — беглянка, которую разыскивает стража. У каждого из нас свои скелеты в сундуке. Так что расспрашивать не буду. Но если вдруг захочешь — я умею хранить секреты.
Я ничего не ответила, и разговор прекратился. По городу мы ехали молча. Стоило цветастой кибитке миновать городские ворота, как нас тот час же остановили. По приказу стражника все вышли наружу. Все, кроме меня.
— Это все? — услышала я голос караульного.
Мои попутчики молчали, не зная, что ответить.
— Ну-ка, проверь, — не сдавался голос, отдавая кому-то распоряжения.
В кибитку заглянул один из стражников, и я испуганно вжалась в стенку. Но, к моему удивлению, это оказался мужчина с площади, чёрные волосы были закрыты начищенным до блеска шлемом, но я всё равно без труда узнала отца смуглой девчушки…. Он тоже узнал меня, удивлённо поморгал, помолчал с минуту.
— Ну, что там? — занервничал голос снаружи.
— Всё чисто, господин комендант.
Долгое время я боялась выглянуть и лишь, когда проехали несколько вёрст, отважилась вылезти из-под холщовой крыши. Оказалось, мы давно оставили город позади и сейчас ехали вдоль реки по широкой наезженной дороге.
— Будем ехать, пока не встретим крупного селения, — пояснил Полемон, жуя яблоки, которыми только что жонглировал.
— Может, и до вечера, — добавил Галтей.
Но поля и хаты появились гораздо раньше. Володримей въехал в поселище с музыкой, объявляя о скором зрелище, при этом и парни не остались в стороне, выглядывая из кибитки и играя на своих инструментах, кто во что горазд.
Остановились мы в поле, где на скорую руку поставили шатёр и разожгли костёр. Мужчины, стреножив лошадей и отпустив их на траву, ушли по соседним селениям, созывать народ на вечернее представление, а мы с Ветраной занялись приготовлением обеда.
— Нагреем водички и в шатре устроим баню, — она подбросила в костёр сухих поленьев.
— А я думала, шатёр для того, чтобы в нём выступать.
— Он же маленький, только для наших пожитков сгодится. И спать в нём можно…Послушай, Бажена, тебе обязательно нужно видок поменять, чтоб не была похожа на свой портрет со стены. Я тебе платье дам. А вот волосы… давай-ка острижём!
— Нет, ты что?!
— Ладно, доберёмся до Старброда, купим у аптекаря средство одно, что волосы осветляет. Я у него всегда впрок беру, чтоб надолго хватило. Щиплет, конечно, жутко. А если передержать, то клочьями лезут, как у бешеной собаки. Но чего не сделаешь ради красы? Можешь платок пока повязать — выбирай любой из того тюка. И одежду себе подыщи.
Стоило мне наклонить над корытом голову, чтобы вымыть волосы, как Ветрана присвистнула. Я почувствовала, как она провела пальцами по моей шее:
— Ух ты! А не больно было делать?
— Что делать? — я с раздражением убрала её руку.
— Наколку.
— Наколку? Какую ещё наколку? У меня на шее?
— А то ты не знала. Ты ещё более странная, чем мне показалось вначале.
— Послушай, Ветрана, ты имеешь полное право мне не верить. Но прошло чуть больше суток с тех пор, как я очнулась у дороги, не помня о себе ровным счётом ничего.
— Что, совсем-совсем?
— Абсолютно.
— А-а, ясное дело — на празднике перебрала. Хотя нет, уже бы пришла в себя. Значит, без ведовства тут не обошлось — как пить дать.
— Скажи, что у меня на шее изображено? — приподняла я тяжёлые волосы.
— Трудно сказать. Какой-то круг с лучами или сполохами, но направленными вовнутрь… вроде рога… только не пойму, чьи. И на рогах — полумесяц.
— Всё?
— Нет, ещё какие-то письмена.
— Можешь их срисовать?
— Боюсь, что нет. Слишком мелко и непонятно.
После «баньки» я порылась в горе вещей и выбрала самое неброское платье, хоть рукав был и коротким, зато шея и декольте полно