Поэтому и я направился прямо к пескам, чтобы звать Розанну обедать. Ну, слава Богу! Кажется, мы опять возвратилась к тому моменту, откуда я начал эту главу.
В сосновой аллее не было и следа Розанны. Пробравшись через песчаные холмы ко взморью, я увидал ее маленькую соломенную шляпку и простой серый плащ, который она постоянно носила, желая сколь возможно скрыть свое увечье; она стояла на берегу одна, погруженная в созерцание моря и песков. Увидя меня, Розанна вздрогнула и отвернулась. Мои принципы не позволяют мне, как главе прислуги, оставлять такие поступки без исследования, и потому я повернул ее к себе и тут только заметил, что она плачет. В кармане моем лежал прекрасный шелковый платок, один из полудюжины, подаренной мне миледи. Я вынул его и сказал Розанне:
— Пойдемте, моя милая, и сядемте вместе на берегу. Я сперва осушу ваши слезы, а затем осмелюсь спросить вас, о чем вы плакали?
Если вам придется дожить до моих лет, читатель, то вы сами увидите, что усесться на покатом берегу вовсе не так легко как это вам кажется. Пока я усаживался, Розанна уже утерла свои глаза не моим прекрасным фуляром, а своим дешевеньким кембриковым платком. Несмотря на свое спокойствие, она казалась в высшей степени несчастною; но тотчас же повиновалась мне и села. Когда вам придется утешать женщину, прибегните к вернейшему для этого средству, — возьмите ее к себе на колена. Мне самому пришло в голову это золотое правило. Но ведь Розанна была не Нанси, в этом-то вся и штука!
— Ну, моя милая, — сказал я, — так о чем же вы плакали?
— О своем прошлом, мистер Бетередж, — спокойно отвечала Розанна, — по временам оно снова оживает в моей памяти.
— Полно, полно, дитя мое, — сказал я, — от вашей прошлой жизни не осталось и следа. Что же вам мешает позабыть ее?
Вместо ответа, она взяла меня за полу сюртука. Нужно вам оказать, что я пренеопрятный старикашка и постоянно оставляю следы кушанья на своем платье. Женщины поочередно отчищают их, а еще накануне Розанна вывела сальное пятно из полы моего сюртука каким-то новым составом, который уничтожает всевозможные пятна. Жир действительно вышел, но на ворсе оставался легкий след в виде темноватого пятна. Девушка указала на это место и покачала головой.
— Пятна-то нет, — сказала она, — но след его остался, мистер Бетередж, след остался!
Согласитесь, что нелегко отвечать на замечание, сделанное вам невзначай, а притом по поводу вашего же собственного платья. Сверх того, печальный вид девушки как-то особенно тронул меня в эту минуту. Ее прекрасные томные глаза, единственное, что могло в ней нравиться, и то уважение, с которым она относилась к моей счастливой старости и заслуженной репутации, как к чему-то недосягаемому для нее самой, переполнили мое сердце глубокою жалостью к нашей второй горничной. Не чувствуя себя способным утешать ее, я счел за лучшее вести ее обедать.
— Помогите-ка мне встать, Розанна, — сказал я. — Вы опоздали к обеду, и я пришел за вами.
— Вы, мистер Бетередж? — отвечала она.
— Да, за вами послана была Нанси, — отвечал я. — Но я рассудил, моя милая, что от меня вы скорее снесете одно маленькое замечаньице.
Вместо того чтобы помочь мне приподняться, бедняжка боязливо взяла меня за руку и пожала ее. Она всячески старалась подавить выступившие на глазах ее слезы и наконец успела в этом. С тех пор я стал уважать Розанну.
— Вы очень добры, мистер Бетередж, — отвечала она. — У меня сегодня нет аппетиту: позвольте мне посидеть здесь еще несколько времени.
— Какая вам охота оставаться здесь, и почему вы постоянно выбираете это унылое место для ваших прогулок? — спросил я Розанну.
— Что-то влечет меня сюда, — отвечала девушка, чертя пальцем по песку. — Я делаю над собой усилие, чтобы не приходить сюда и все-таки прихожу иногда, — сказала она тихо, будто пугаясь своей собственной мысли, — иногда, мистер Бетередж, мне кажется, что тут найду я свою могилу.
— Знаю одно, что дома найдете вы жареную баранину и жирный пудинг! — отвечал я. — Ступайте же скорее обедать, Розанна! Вот, до чего доводят размышление на тощий желудок.
Я говорил с ней строго; мне досадно было (в мои лета) слышать, что двадцатипятилетняя женщина толкует о смерти! Но, должно быть, она не слыхала слов моих, потому что, положив мне руку на плечо, она не трогалась с места и таким образом продолжала удерживать меня подле себя.
— Это место очаровало меня, — сказала она. — Ночью я вижу его во сне; днем я мечтаю о нем, сидя за своею работой. Вы знаете, мистер Бетередж, что я признательна за сделанное мне добро; я стараюсь показать себя достойною вашего расположения и доверия миледи. Но иногда мне кажется, что жизнь в этом доме слишком хороша и безмятежна для такой женщины как я, которая столько наделала, мистер Бетередж, столько испытала. Я чувствую себя менее одинокою в этом уединенном месте, нежели посреди прочих слуг, которые не имеют ничего общего со мной. Конечно, ни миледи, ни надзирательнице исправительного дома не понять, каким ужасным упреком служат честные люди таким женщинам, как я. Не браните меня, миленький мистер Бетередж. Ведь я все делаю, что мне приказывают — не правда ли? Не говорите же миледи, что я чем-нибудь недовольна; напротив того, я всем довольна. Иногда только душа моя смущается — вот и все.
Вдруг она отдернула свою руку от моего плеча и указала мне на пески.
— Смотрите, — сказала Розанна, — не удивительное ли, не ужасное ли это зрелище?
Мне уже не раз приходилось его видеть и, несмотря на то, оно всегда кажется мне новым. Я взглянул по направлению ее руки. В это время начинался отлив, и страшный песчаный берег заколыхался. Его обширная бурая поверхность медленно вздулась, потом подернулась мелкою рябью и задрожала.
— Знаете ли, на что это похоже? — сказала Розанна, схватив меня опять за плечо. — Мне кажется, будто под этими песками задыхаются сотни людей; они силятся выйти на поверхность, но все глубже и глубже погружаются в бездну! Бросьте туда камень, мистер Бетередж, бросьте и посмотрите, как его втянет в песок.
Вот он горячечный бред-то! Вот он тощий-то желудок, действующий на тревожный ум! С языка моего уже готов был сорваться резкий ответ — в интересах самой бедняжки, уверяю вас, — как вдруг внезапно раздавшийся между холмами голос остановил меня. «Бетередж, — взывал голос, — где вы?» «3десь», — отвечал я, не понимая, кто бы мог звать меня. Розанна вскочила и стала глядеть по тому направлению, откуда слышался голос. Я и сам собирался уже встать, но заметив внезапную перемену, происшедшую в лице девушки, остался прикованным к своему месту. По щекам Розанны разлился прелестный румянец, какого еще никогда не приходилось мне у нее видеть: безмолвное, радостное изумление сказалось во всей ее фигуре. «Кого вы там видите?», — спросил я. Розанна только повторила мой вопрос: «О! кого я вижу?», прошептала она, как бы думая вслух. Но, вставая с своего места, я повернулся, и стал смотреть, кто бы мог звать меня. К нам шел из-за холмов молодой джентльмен, в светлом летнем платье, такой же шляпе и перчатках, с розаном в петлице и с столь ясным улыбающимся лицом, что даже эта мрачная местность должна была озариться от его улыбки. Прежде нежели я успел встать, он бросился возле меня на песок, обняв меня по иностранному обычаю и так крепко стиснул в своих объятиях, что из меня чуть-чуть не вылетел дух.
— Милый старый Бетередж, — говорил он. — Я должен вам семь шиллингов с половиной. Теперь, надеюсь, вы догадываетесь кто я?
Боже праведный! Это был мистер Франклин Блек, приехавший четырьмя часами ранее, чем мы его ожидали. Не успел я еще вымолвить и слова, как мне показалось, что мистер Франклин перенес удивленный взор свой на Розанну. Вслед за ним и я посмотрел на нее. Вероятно, смутившись от взгляда мистера Франклина, она сделалась вся пунцовою, и в замешательстве, которого ничем не могу объяснить себе, ушла от нас, не поклонившись ему и не сказав ни слова мне. Я не узнавал Розанны, потому что, вообще говоря, трудно было найти более учтивую и благопристойную горничную.
— Вот странная девушка, — сказал мистер Франклин. — Не понимаю, что она находит во мне такого необыкновенного?
— Мне кажется, сэр, — отвечал я, подсмеиваясь над его континентальным воспитанием, — ее удивляет ваш заграничный лоск.
Я привел здесь пустой вопрос мистера Франклина, равно как и свой дурацкий ответ лишь в утешение и ободрение всем ограниченным людям; потому что не раз случалось мне видеть, какую отраду приносит им сознание, что и более одаренные их собратья оказываются в иных случаях столько же ненаходчивы, как и она сама. Ни мистеру Франклину с его удивительным заграничным воспитанием, ни мне с моим многолетним опытом и врожденным остроумием и в голову не приходило, что было действительною причиной необъяснимого смущение Розанны Сперман. Впрочем, мы забыли о бедняжке прежде, нежели скрылся за холмами ее маленький серый плащ. «Ну, что же из этого следует?», вероятно, спросит читатель. Читайте, почтенный друг, читайте терпеливее, и кто знает, не пожалеете ли вы Розанну Сперман столько же, сколько пожалел я, когда узнал всю истину.
V
По уходе Розанны, я прежде всего приступил к третьей попытке приподняться с песку. Но мистер Франклин остановил меня.
— Это мрачное убежище имеет свои преимущества, — сказал он. — Мы может быть уверены, что здесь никто нам не помешает. Останьтесь на своем месте, Бетередж, мне нужно поговорить с вами.
Между тем как он говорил, я не опускал с него глаз, стараясь отыскать в сидевшем подле меня мужчине сходство с тем мальчиком, которого я знавал когда-то. Но мужчина решительно сбивал меня с толку. Я мог бы до утра смотреть на мистера Франклина, а все не пришлось бы мне увидать его детских розовых щечек, его нарядной маленькой курточки. Он был теперь бледен, а нижняя часть лица его, к величайшему моему удивлению и разочарованию, покрылась вьющеюся темною бородой и усами. Живая развязность его манер была, конечно, весьма привлека