— Камбис, да мы в этих горах половину армии оставим, а когда назад вернемся, нас ассирийцы встретят. Было бы времени побольше, мы бы крепости перестроили, но времени то совсем нет. — уныло говорил закадычному другу Хумбан-Ундаш. Тот согласно кивал головой и задумчиво крутил на палец густую бороду.
— Назад поехали, будем царю нерадостные вести докладывать.
— Государь! — докладывал результаты поездки в Манну Хумбан-Ундаш. На встрече, помимо самого царя, присутствовал его брат Камбис, Пророк Заратуштра, Умножающий казну Харраш и первосвященник Нибиру-Унташ. С идеями было плохо. Потери ожидались большие, добычи не ожидалось совсем, а за Тигром затаился, как лев в засаде, ненавистный Синаххериб, который спешно делал новые колесницы и закупал боевых коней, опустошая поборами подвластные земли. Тут же рядом сидел хмурый, как туча, царь Манны Улусунну. Ему, как ослушавшемуся повеления великого царя, полагалось теперь только почетное место в клетке около ворот, где традиционно держали окрестных правителей, пока они не сдохнут в куче собственных нечистот.
— Государь! Удобных мест для обороны там мало, крепости слабые, и укрепить мы их не успеем. Заманить саков в ущелья не получится, им просто незачем туда идти. Путей, по которым кочевники могут зайти в Манну, предостаточно. Нам придется встретить их в прямом сражении, и, говоря честно, это будет нелегко. Саки отличные воины, и лучники от бога. Воинов потеряем много. Наша тяжелая конница будет эффективна только тогда, когда мы выведем скифов под ее прямой удар. Их всадники легче, а кони быстрее, поэтому саки просто отступят и расстреляют наших издалека. — С каждым словом высокое собрание все больше мрачнело. Скифы были первыми, кто научился стрелять, повернувшись на сто восемьдесят градусов назад, а потому судьба медлительных катафрактов была незавидной. Этот способ стрельбы дошел до нас под названием «парфянский выстрел», когда те самые парфяне истребили под Каррами войско Марка Лициния Красса. Сам полководец очень любил золото, и от него же умер в плену, когда расплавленный металл залили ему в глотку.
— О пехоте речь вообще не идет, великие, — продолжил Хумбан-Ундаш, — саки ее сначала расстреляют, а потом вытопчут. Можно построить укрепления вроде тех, что мы сделали в бою с киммерийцами, но в Манне нет столько телег, а пригнать их на такое расстояние мы не сможем, слишком далеко и высоко. Фокус с дариками в дерьме уже весь мир знает, они на это не купятся. В общем, нам нужно что-то необычное. То, чего никто и никогда не делал. Погубить войско, покрыв себя славой, ума много не надо. Нам победа нужна, да такая, чтобы Синаххериб и не думал через Тигр перейти.
Ахемен задумался. Сначала Заратуштра, потом Хумбан-Ундаш говорят ему одно и то же. Да и Камбис смотрит в сторону и молчит. Прямому и честному воину было противно говорить то, что он сейчас скажет, но царь все-таки совершил этот подвиг.
— Ну что, брат Заратуштра, твоя взяла. К западным киммерийцам надо послать, сказать, что саки в поход уйдут. Те их ненавидят люто. Если помогут, десять талантов золота дадим.
— Брат, да ты ли это? — приятно удивился Пророк. — Отличная мысль. Да только мало этого будет. Скажи нам, царь Улусунну, а есть у тебя в царстве люди, которые за свою землю готовы на подлость пойти и лютую смерть потом принять?
— Тех, кто смерть готов принять, найдем из воинов, кто свой век при детях доживает. Многие жалеют, что не успели со славой в бою голову сложить. Но есть ли честь в том, чтобы подлость сделать?
— Скажи им, что про их жизнь песню сложат, а на самой людной дороге царства будет камень стоять в два человеческих роста, где на трех языках будет про их подвиг написано. Купцы по всему свету разнесут, в дороге то скучно. Как думаешь, найдутся желающие?
— Думаю, драться за такую честь будут, — откровенно сказал царь, когда его глаза приняли обычный размер. — Человек двести желающих хватит?
Сам Нибиру-Унташ смотрел на Пророка, открыв в изумлении рот. Не каждый царь такой след в веках оставлял, а тут какой-то нищий старик из горной деревни личной стелы удостоится. Пророк, который прорвал спираль времени, смог удивить его снова. Остальные участники собрания были изумлены не меньше. Великий царь даже немного обиделся, у него такой стелы тоже не было.
— А что? — невинно спросил Пророк. — Оплатить три сикля за месяц работы каменотеса мы себе можем позволить? Скалы в Манне бесплатные. И скажи мне, царь Улусунну, а что любят саки, и чего они боятся?
— Саки ничего не боятся, кроме злых демонов, а любят они… — царь задумался. — Любят они воевать и неразбавленное вино.
— Демонов боятся…Вино … Неразбавленное… — на лице Пророка было написано такое удовлетворение, что высокое собрание почувствовало робкую надежду.
Больше всего на свете младший жрец храма великого бога Набу по имени Бел-Итир не любил, когда его отвлекали от опытов. Маленький глинобитный домик с низким потолком и крошечным оконцем, обращенным на север, был пропитан запахами, которые обычные люди выдерживали не более пары минут. Небольшой клочок земли сзади, где приличные люди выращивали деревья, дающие спасительную тень, зарос сорной травой и колючками. Все было неуютным и неухоженным, видно сам хозяин равнодушно относился к земным радостям. Посетители тут бывали редко, а веселых застолий и доступных женщин не бывало вовсе. Питался он чем придется, не придавая пище никакого значения. Сам он, сорокалетний мужчина, худой, как палка, выделялся из любой толпы нездешним взглядом темных глаз, что несведущие люди принимали за святость. В храме, где служили покровителю мудрости Набу, хватало чудаков. Ну зачем нормальному человеку знать, какому богу какая звезда соответствует, и сколько будет, если извлечь корень из трех дюжин. А тут было множество молодых и не очень жрецов, с выскобленными до блеска головами, которые исчисляли время, измеряли длину года и давали распоряжение о вставке дополнительного месяца в календарь, когда расхождения были уж слишком большими. Кто-то занимался астрологией, пытаясь предсказать будущее по движению звезд, кто-то следил за длиной дня и ночи, чтобы точно определить благоприятное время для посева, а страстью Бел-Итира было превращение веществ. Он, как многие до него, и после него, хотел превратить свинец в золото, и обессмертить свое имя. Ну, и конечно же, стать богатым и могущественным. Но, как это обычно бывало с алхимиками, золота он не получил, и был беден, как последний нищий. Чтобы хоть как-то сводить концы с концами и иметь возможность проводить свои опыты, он занимался таким презренным делом, как выгонка эфирных масел для парфюмерных лавок и, чего уж греха таить, иногда помогал любящим родственникам приблизить кончину зажившегося богатого дедушки. Да и нестарые дамы, которые мечтали стать обеспеченными вдовушками, приходили. По вавилонским законам, жена полностью распоряжалась своей долей имущества, а после смерти мужа вступала в наследство, правда, с определенными ограничениями. Муж имел право убить свою жену, но после ее смерти обязан был вернуть приданное родственникам. И именно благодаря этой законотворческой коллизии количество вдов значительно превышало количество вдовцов. Яды на основе сенильной кислоты с незапамятных времен готовились из миндаля и косточек персика, и были известны от Египта до Индии. Многие вельможи имели рабов-дегустаторов, а цари — целые придворные структуры, возглавляемые кравчими. Должность была настолько ответственной, что при Иване Грозном кравчий лично пробовал все, что подавали на царский стол и не мог занимать свою должность более, чем пять лет. Царь очень ответственно подходил к своей безопасности, имея перед глазами пример матери, отравленной боярами в неполные тридцать лет. Митридат Евпатор, царь Понта, имел целый научный институт, где на рабах ставились опыты по использованию ядов и противоядий. Его научное наследие было так интересно, что перекочевало в Римскую республику и дошло до наших дней. Универсальное противоядие, которое он придумал и пил всю жизнь, было настолько эффективным, что бедолага в конце жизни даже отравиться толком не смог и приказал солдату проткнуть его мечом.
И вот, услышав стук в дверь, Бел-Итир недовольно оторвался от работы и пошел встретить незваных гостей. В каморку вошел мрачный тип, которому однажды, по очень серьезной рекомендации, он продал яд. Как же его… Точно, Сукайя, уличный пацан. Тот быстро зашел и захлопнул за собой дверь, оттолкнув хозяина вглубь жилища.
— Никто не должен меня видеть, — сказал гость.
— Что случилось? — удивился жрец.
— Ищут тебя, скоро стража придет.
— Как стража, почему стража? — закудахтал жрец.
— Кое-кто на пытке твое имя назвал. Тебя, как отравителя, казнить хотят, — заявил Сукайя.
— Да как же так? — застонал жрец, — я же был так осторожен.
Наивный жрец не предполагал, что женщины не держат язык за зубами, иначе как бы он получал новую клиентуру. Сарафанное радио работало без сбоев.
— Да одна бабенка из тех, кому ты яд продал, прямо на пиру с родственниками мужа отравила. Не утерпела, дура. Ну, те и заподозрили неладное. Та на пытке твое имя сказала. У нас времени мало. Серьезные люди беспокоятся, что ты и их выдашь. Поэтому я даю тебе выбор: ты едешь со мной, либо я прирежу тебя прямо сейчас. Считаю до трех, дальше чисел я не знаю, — и гость потянул из ножен кинжал.
— Раз, два…
— Я согласен! — закричал жрец. — Но надо же вещи собрать, мои инструменты.
— Ты совсем дурак? Стража уже идет. Выходишь и лезешь в воз под мешки с зерном, я тебя из города вывезу. Бегом! Пошел!
Ополоумевший от ужаса жрец выскочил из своего дома и полез в воз, предусмотрительно стоявший рядом. Сукайя воровато оглянулся и подстегнул мулов, направив их на восток.
— Назови свою заветную мечту, жрец, — спросил мужчина в белоснежной хламиде и высокой золоченой шапке.