м. Она знала, что лучший способ обойти этих существ Нераки - всегда знать, где они находятся, и никогда не смотреть им в глаза.
Постепенно тропинки расширились и превратились в дороги. По мере того как она приближалась к той части города, где жили и работали торговцы, дороги уже не казались извилистыми, а становились прямее. В начале переулка, идущего за каркасными домами Модистки-Роу, она остановилась и оглянулась. Вниз по длинному темному туннелю, обрамленному магазинами и складами, она увидела яркий свет позднего солнца и королевскую резиденцию, обрамленную в проеме.
Легкий ветерок дул сзади, холодные пальцы выдергивали пряди волос из косы по бокам ее лица.
Бросив последний взгляд на королевскую резиденцию, Кериан на мгновение тяжело вздохнула и отвернулась, плотно сжав губы. Ни один из людей короля никогда не найдет Ийдахара, а если она не оставит своего возлюбленного, то бросит и брата.
Во всех городах, во всех землях никто не знает дороги туда и обратно лучше тех, кто служит. Кериан уже много лет служила в Квалиносте; она знала этот город так же хорошо, как и всех своих родичей из Кагонести, и даже лучше, чем те, кто были ее хозяевами. В поздний час первого праздничного дня, когда солнце уже клонилось к западу, а тени сгущались, Кериан шла по городу незамеченной-слуга с кожаным кошельком на плече. Любой, кто видел ее, думал, что в кошельке хранится то, что он всегда хранил-послания от ее хозяина к одному или другому из его коллег-сенаторов, к самому королю, возможно, к сэру Эамуту Таголу в его мрачной, холодной штаб-квартире. В нем не было ничего подобного. В кошельке лежал небольшой мешочек с монетами, среди которых было три стальных, и еще меньший кожаный мешочек, наполненный жиром с твердым сыром, хлебом и холодными ломтиками баранины.
Когда она приблизилась к восточному мосту, Кериан подняла голову, уловив среди всех запахов города один, идущий из-за сияющего моста. С подветренной стороны, мимо башен, где шли рыцари сира Эамута, ощетинившись оружием, воняя, как люди, и лязгая своими черными доспехами, мимо садов и извилистых дорог Картера, крадучись пробираясь в спящий город, доносился шепот дыма, тонкий намек на горение на севере.
В следующее мгновение ветер переменился, как это бывает в конце осеннего дня. Он скользнул с запада и принес ей зловоние гниющей плоти от отрубленных голов, торчащих на мосту.
Кериан на мгновение зависла в темноте тени, сгустившейся вокруг Восточной башни. Она прислушалась к разговору рыцарей наверху. Они говорили на одном языке с резким Нераканским акцентом, отчего общий язык, известный на всем Кринне, звучал гортанно. Они гадали, когда сменится вахта, будут ли им платить.
Кериан сняла ленту с ее волос, косу, перевязанную тонкими полосками мягкой замши. Она не хотела быть отмеченной цветами своего хозяина, как только покинет город. Если понадобится, она приготовила историю, которая заставит любого вопрошающего поверить, что она всего лишь служанка с отдаленной фермы, отправившаяся в город на праздник и возвращающаяся домой. Она отпустила ленту, увидела, как ее подхватил ветер и швырнул кувырком на землю позади себя. Один из рыцарей заметил ее и сказал своим товарищам, что хотел бы проследить за этим куском шелка до того, кто его носил.
- Ар,” сказал другой, сплевывая. “Сейчас она его не носит, парень. Значит, она сняла его по причине, которая не имеет к тебе никакого отношения.”
Рыцари рассмеялись, и Кериан осторожно подождала, пока звук их голосов не стал отдаляться, а затем они продолжили свою дозорную прогулку. Когда она поняла, что они ушли, то проскользнула прямо вокруг основания башни, вышла из-под моста и оказалась в широкой полосе луговой травы, которая спускалась к персиковым садам.
Она бежала низко, согнувшись и едва шевеля траву, и не выпрямлялась, пока не пересекла дорогу возчиков, отделявшую луг от сада. Вдоль края стояли штабелями корзины, оставшиеся от урожая. Внутри сада листья поникли, иссякли вместе с урожаем, ожидая осени. Осень дышала поднимающимся туманом, запахом перемен, запахом ухода.
Кериан вздрогнула.
Однажды Ийдахар сказал ей: "Ты услышишь, что Кагонести-дикари. Ты еще услышишь, как говорят, что Квалинести нас не крали. Вы услышите, как говорят, что другие украли нас, людей, минотавров, огров или гоблинов, ищущих наживы. Иногда ты услышишь, что Квалинести спасли нас от этих тварей, но мы-то знаем лучше. Мы всегда будем слышать плач наших родичей. Мы всегда будем помнить лица тех, кто украл нас из нашего дома. Оставайся в своем городе, Кери, но ты останешься за ту цену, что придет время, Черепаха, когда ты обнаружишь, что не можешь вспомнить, кем ты являешься
Черепаха. Старое ласковое имя не Жалило. Она вернула ее сердце в другое время, в другое место, к брату, который любил ее, несмотря ни на что. Как отнесется к ней Ийдахар, если узнает, что ее возлюбленный-Квалинести, и не только он, король Квалинести?
В небе раздавались хриплые крики толпы, плывущей к мосту. Запах дыма исчез, но тут же вернулся. Кериан быстро пробежала между рядами персиковых деревьев, через фруктовый сад, направляясь к лесной дороге по пути в Слиатность.
На краю сада, где земля спускалась в лес, Кериан остановилась и оглянулась. Над узловатыми ветвями персиковых деревьев возвышались четыре башни. Сверкали серебряные пролеты мостов. Кериан молча простилась с мостами, башнями и сияющим городом. Она сбежала с холма в лес, в это зеленое и блестящее царство, которое так сильно напоминало ей Эрготианские дебри ее детства. На какое-то время она снова стала ребенком, девочкой, живущей в стране леса и морского неба.
“Ты меня не поймаешь, Кери! Кери не сможешь меня поймать!”
Ийдахар со смехом отбросил старую насмешку. Кериансерай знала это презрение всю свою юную жизнь, и она знала его сдерживающую любовь. То, что происходило между ними, братом и сестрой, всегда было сплетением этого: презрение старшего, сына, чье место во вселенной его родителей было нарушено этой неожиданной девушкой, и неизменная привязанность, которую он никогда не отрицал. В конце концов, она была его младшей сестрой, и не важно, как сильно раздражало ее само существование.
- Черепаха!”
В небе серые Чайки перекликались с Ийдахаром, когда он бежал впереди нее, длинные конечности сверкали на солнце, коричневые и мощные. Кериан изо всех сил старалась не отставать, песок под ногами был как клей, ее маленькие ножки сильно качались и, казалось, никуда ее не вели. Ийдахар проплыл над корягой, и все это время его светлые волосы струились сзади, цвета лунного света. Его татуировки казались тенями на нем самом, тенями на его спине, руках, ногах. Необычайно гордился этими знаками Ийдахар, ее брат. Им уже исполнился год, боль от них давным-давно прошла, и они обозначали его родословную, его племенное наследие, надежды, которые его народ возлагал на него. Бегун Ийдахар, говорили отметины на его ногах.
На Кериан не было никаких следов, кроме синяков и царапин от ее бега через лес и вниз к пляжу, от ее упрямого стремления не отставать от своего старшего брата. Она была еще слишком молода для меток, слишком молода, чтобы нести историю своего народа. Она глубоко возмущалась этим, считая себя ничуть не менее достойной, чем ее брат. Возможно, даже больше, потому что она была неожиданной девочкой, ребенком родителей, у которых не было причин искать второго, получив в дар первого.
“Пойдем, черепашка-девочка!”
Девочка, чье имя означало "Быстрокрылая", удвоила свои усилия, споткнулась о камень и упала ничком. Прибой бил о берег, Чайки кричали, А Кериан лежала оглушенная, дыхание вырывалось из ее легких, и маленькие искорки серебряного света прыгали в ее глазах.
Смех Ийдахара взметнулся к небу-и внезапно смолк. Крики чаек стали резкими, а удары моря о берег-громовыми. Где-то далеко в лесу затрубил олень-или ей показалось, что затрубил. Сердце Кериан бешено колотилось. Ни один олень не издавал такого звука, по правде говоря. Это был предостерегающий крик Дикого Эльфа.
Отплевываясь от песка, Кериан попыталась подняться. Ее голова закружилась, по щеке потекла струйка крови. Почувствовав это, она почувствовала внезапную острую боль в том месте, где порвала щеку. На нее мрачно упала тень. Две руки потянулись вниз-руки Ийдахара-и резко подняли ее на ноги. При виде его лица, напряженного от страха, ее гневный протест утих. Мимо него, на сверкающей голубой воде залива, она увидела высокий корабль с черными на фоне неба парусами.
Ийдахар, который был намного выше ее, внезапно наклонился, словно нападая. - Беги!- крикнул он, с силой толкая ее в сторону леса.
Беги! Ибо это были работорговцы. Ни один из них не узнал ни паруса, ни флага, но в этом и не было нужды. Кто-то в лесу получил известие от кого-то еще, за поворотом бухты, на возвышенности у какого-то тайного сторожевого поста Кагонести... кто-то видел паруса и знал корабль. Слух прошел мимо бегуна, мимо барабана, мимо криков, похожих на те, что имитируют угрозу оленя. Весть об этом дошла до самого берега, где бегали двое детей Даллатара и Иволги, играя там, где их не должно было быть.
Со всем сердцем и больными легкими Кериан побежала. Она упала и снова вскарабкалась наверх. Она бежала и слышала, как ее рыдающее дыхание громко отдается в ее собственных ушах. Ийдахар уже не бежал впереди нее, он бежал сзади, крича: "Беги, Кери! Беги, а то они нас поймают!”
Она снова упала, брат подхватил ее и на этот раз не отпустил. Схватив ее за запястье, он побежал, увлекая ее за собой, а в небе пронзительно кричали чайки. Они добрались до леса, когда корабль вошел в бухту. Они забрались в тень и продолжали бежать, пока не забрались в самую густую часть леса. И только когда их легкие ощутили привкус сосны, они остановились.
Задыхаясь, дрожа от напряжения и страха, Кериан упал на землю. Ийдахар опустился на колени рядом с ней, ожидая, пока она отдышится. Задыхаясь, она не могла замедлить дыхание. Ей казалось, что ее сердце вот-вот выскочит из груди.