— Вы съели ребенка?! — я распрямился в полный рост.
— А что в этом такого? — тётка уперла руки в бока и посмотрела с вызовом. Прядь жирных волос выбилась из-под шапки на лоб. — Это вообще вас не касается, молодой человек. Вы обязаны мне помочь. А это…
— Я попаду в ад из-за вас, — за моей спиной взвилась девочка. У неё начиналась истерика, ритмичные завывания, подкатывал ливень из слёз.
— Дарина, смотри, у меня есть подруга ворона, только имя не придумал. Выше, на антенне.
На секунду девочка отвлеклась, посмотрела в сторону птицы, которая всё так же с любопытством наблюдала за странными человечьими делами.
Мой нож, за остротой которого я следил внимательнее, чем средневековые дамы за своим целомудрием, моментально покинул ножны и с отвратительным треском глубоко рассёк горло Алевтины как её там Евгеньевны.
Тётя покачнулась, выпучила глаза, уронила свой нож, попыталась схватиться за меня, чтобы сохранить равновесие. Я с отвращением отскочил и увлек в сторону Дарину.
— Не смотри. Всё. Не смотри. Повернись. На меня посмотри. Дарина! Помнишь сказку про Бабу Ягу?
— Да, — неуверенно протянула она.
— Это не настоящая Алевтина Евгеньевна. Настоящую она съела. Это баба Яга. И она ест детей, как в сказке. И я её убил. Не смотри.
— Бабы Яги не бывает, — неуверенно возразила девочка.
— Бывает. Нормальные женщины не едят детей. Пойдем, ты меня не бойся. У меня есть еда и огонь.
— Нам надо Серёжку освободить.
Сердце ёкнуло.
— Ну, показывай. Только чуть что прячься за моей спиной.
— А это правда твоя ручная ворона?
— Знакомая, но не ручная. Она на руки не идёт. Вороны как кошки, летают сами по себе. Потом кинем её еды, мы отойдем, она поест. Вороны умные.
Серёжка оказался подростком, бледным как смерть. Двумя наручниками (на каждую руку) прикован к какой-то скобе на стене подвала. Сидел, по пояс голый, глаза бессмысленные, безвольные.
Чертыхнулся. В подвале воняло как в хлеву, только таком, где сдохли все животные. Душно, при этом не то, чтобы тепло, просто не так холодно, как на улице.
Дарина сказала, что старая грымза прятала ключи от наручников в своей комнате. У подвала было изолированное помещение, с двумя диванчиками и кучей разнообразного хлама. Значит, тётя пыталась мародёрить.
Перерыв содержимое тумбочек и подключив к процессу поисков Дарину, стал выбрасывать уже проверенное за дверь. Мелькнула мысль, оставил ребенка за увлекательным занятием (которое заодно отвлекло её от истерики), сбегал к трупу. Ключи оказались во внутреннем кармане, который закрывался на аккуратную молнию. А ещё я узнал, что миф о том, что вороны выклевывают глаза — не миф. Моя подруга ворона подтвердила. Смотрится слегка жутко. В несколько взмахов топора присыпал трупешник снежком.
Раскрыл наручники, освободил запястья (остались внушительные грязно-темные следы), погрузил подростка на здоровенный кусок линолеума, укрыл и потащил в квартиру доктора.
Теперь у меня на попечении девочка Дарина и безумно худой пацан лет пятнадцати, Сергей. Оба спят на диване, я топлю квартиру аккуратными дровами. Пацан не разговаривает. Может, глухонемой? Тогда откуда она знает его имя? Скорее слегка повредился умом. Кстати, того самого «Дядю Юру» они тоже частично съели, не знаю уж в курсе девочка или нет, а вот я подвал проверил тщательно.
Глава 4Ленинская комната
Судьба швыряет тебя из стороны в сторону, как кусок пробки в вине, откупоренной официантом, которому ты не дал на чай.
Прежде чем покинуть славный поселок Чехарда, мы похоронили отца и мать Дарины. Да, для неё это было трудно.
Девочка как экскурсовод. Пока шли, рассказывала без умолка, где торговали цветами и как звали хозяйку, про цвет её глаз, а вот тут стоял газетный киоск, здесь магазин зоотоваров, ДОСААФ, автомастерская, магазин крафтового пива, биллиардный клуб, отдел полиции.
Сережу таскали с собой. Он пришёл в себя, явно понимал, чего от него хотят, помогал по мере сил, но всё так же молчал. Девочка рассказала, что он сопротивлялся Алевтине, пытался напасть, но она была не так и слаба, к тому же решительна и уверена в себе. Ударила его трубой по гениталиям, потом, пока он корчился, несколько раз по голове. Приковала полицейскими наручниками, которые для чего-то носила в карманах.
Пацан ещё долго ругался, кричал, звал на помощь. Она иногда била его по лицу, по животу, в пах, но он не замолкал два с половиной дня. А потом — перестал говорить. Дарина думала, что он навсегда порвал себе голосовые связки или охрип. Теперь всюду ходил за нами и помогал.
Поскольку большая часть квартир «моего» подъезда уже вскрыты (мной же), провел поиски, стащил всю одежду и обувь примерно их размера. Дарина одела себя и Сережу. Как гигантскую куклу.
Потом сходили к ней домой (там было открыто и, кажется, слегка ограблено). Одели её отца и мать в верхнюю одежду, причесали, привели в порядок. Пока ребенок осталась собирать свои вещи, заодно прощаясь с прошлой жизнью, я вышел, сходил по её указанию в похоронное бюро (она и про это рассказала), нашел там два гроба, привязал веревкой, волоком притащил, потом в одиночку раскопал сугроб над клумбой у дома, выдолбил широкую яму в мерзлом грунте.
На всё это потратил практически весь день.
Поднялись в квартиру, вместе с Сережей переложили и поправили закоченевшие тела. Спустить аккуратно совсем уж не удавалось, но мы старались. Дарину несколько раз пробивало на слёзы.
И всё же это нужно. Нужна завершенность, нужно чтобы не было стыдно перед мертвыми и ощущения что даже проститься с ними не смог. Что не отправил на покой «как следует».
Я сказал скупые слова. Дарина плакала навзрыд, потом выдавила «прощайте, папочка и мамочка».
Ворона была при нас, только довольно высоко. Тоже молчала.
На следующий день мы вломились в единственный местный спортивный магазин на первом этаже бывшего Дома Быта, где я, наконец, нашел разные варианты компасов, в том числе наручные. А ещё приличную брезентовую палатку, спальники и некоторые приблуды для путешествий, лыжные палки, спортивные сани (открутил оттуда шикарные композитные полозья, переставил на свой гроб), атлас автодорог (дорог как таковых нет, но местность-то осталась), снаряжение для детей. Мелькнула мысль оставить их в Чехарде, но я её отбросил. Надо их куда-то пристроить.
День не окончен, время есть. Оставил детей отдыхать и играть в нашем «гнезде». Вышел. Снег не валит, бросил птице несколько кусков вареной волчатины. На пробу «раскопал» отделение полиции. Взломал оббитую жестью дверь. А что, у них тут уютно, по-домашнему. Почему-то возникло ощущение, что коллектив был дружный и не злой. Постеры висят, стенгазета, окаменевшие цветы на подоконниках, какие-то картины.
Оружейка в дальнем конце коридора. При помощи лома-карандаша смог отжать язычок замка внешней двери, потом с огромным трудом погнуть металл рамы внутренней запорной решетки. Весь взмок. Ушло, по меньшей мере, сорок минут.
Внутри темно. Осветил фонарём. Не так и плохо. Большая часть автоматов АКСУ отсутствовали. Но, две штуки оставили. Плюс дюжина ПМ, один ПЯ, три короткоствольных ПП-91 «Кедр» и некоторый запас патронов к ним. У дальней стены оружейки стояла, прислоненная к стене, с какой-то неразборчивой биркой ржавая дурень противотанкового ружья. Надо думать материал уголовного дела, а не действующий экземпляр на вооружении полиции. Хотя кто их знает, сельских полицейских…
В столах и шкафах много припрятанного барахла вроде пакета семечек, грязных носков, чемоданчика с оторванной ручкой, набитого почему-то тарелками и вилками, каких-то непонятных записей, женской пуховой куртки, погнутого автомобильного бампера. Зачем он тут?
В поисках по самому отделению полиции нашёл неплохой запас кофе и, внезапно, тревожный чемоданчик. Странно, его же вроде положено дома держать? Внешне «чемоданчик» представлял собой скорее вертикальную спортивную сумку небольшого размера. Внутри крошечная аптечка, ложка, вилка, расческа, грязный складной нож, почтовые конверты, спички, фонарик (не работает), зубная паста, щетка, три одноразовые бритвы неизвестной марки, швейные принадлежности, черный крем для обуви, одна банка тушеной говядины, труселямбы с замысловатый узором, пустая упаковка от носков, атлас Ленинградской области (нафига он тут?), компас с оторванной стрелочкой, курвиметр, блокнот (на первой же странице синей шариковой ручкой бесталанно нарисована голая женщина).
Были ещё броники, в кабинете начальник бутылка водки «Ельцин», в одном из столов — пять килограммовых пачек соли «Илецкая». Люди странные существа. Но, соль взял. Пригодится.
Действующее оружие и чемоданчик тоже забрал и тихонечко поместил на дно гроба, предварительно упаковав в спортивную сумку «пума» черно-розовой расцветки.
Вернулся. Готовил кушать (на такую толпу это стало сложнее, но я справился), придал Дарине керосиновую лампу, она читала Сереже какую-то книгу, что-то вроде «Хоббита». С некоторым трудом уговорил их ложиться спать.
Разложил карту, пил крепкий чай, запивал яичным ликером, думал.
Есть запасы еды, дров, найдено пять бутылок керосина, пригодного для лампы, теплая одежда, крепкая обувь, для детей небольшие рюкзаки, есть примитивная навигация. Куда двинуть?
На юго-запад, к Городу? Не вариант, в том направлении нет жилья. На запад? Там километров тридцать, а то и все пятьдесят сплошных лесов. В обычное время это просто дорога сквозь лес с комарами, красотами и умопомрачительным воздухом. А теперь лес — это не здорово. Его занесло всего на пару метров, среди крон и бурелома нихрена не видно, легко заблудится, там ещё и зверьё тусуется.
Самым понятным было направление на Ижмору, всего десять-двенадцать километров, только это строго на север, то есть только отдаляет меня от цели. Остается юго-запад, там село Кирилловка, судя по размеру букв, когда-то населением больше тысячи душ. Расстояние тоже что-то типа пятнадцати. Не от хорошей жизни я выбираю это направление. Зато потом ещё где-то в двадцати пяти поселок Робеспьер, это вообще райцентр. Так от него будет уже не стольник до города, а где-то восемьдесят. В сущности, смешное расстояние для пешего путешествия, если бы не апокалипсис вокруг.