– Иди в магазин! – сказал Виктор.
Петька плюнул и пошёл в магазин.
В цирке снова переполох, поэтому очередной номер нашей программы – десятый по счёту – задерживается
Чип получил по заслугам. И если бы он умел плакать, то обязательно поплакал бы от обиды. А если бы он мог рассуждать, то рассуждал бы примерно так: «Ладно, я виноват.
Но почему этот хулиган по имени Хлоп-Хлоп сидит как ни в чём не бывало? Ведь это он отвязал меня! Почему же ему дали яблоко, а мне не дали поесть? Почему со мной никто не разговаривает? Почему никто меня не приласкает?»
В это время Хлоп-Хлоп доел яблоко и огрызком запустил в Чипа.
И попал ему прямо в нос.
Чип яростно зарычал, рванулся к обидчику, но опрокинулся на спину, отброшенный назад натянувшимся поводком.
Мартыш зааплодировал сам себе и восторженно запищал. Если бы он мог рассуждать, то рассуждал бы примерно так: «Глупый же ты, Чип. Уж так в природе устроено – если она даёт силу и острые клыки, то не даёт – чего? – ума. Вот я по сравнению с тобой слабенький, но зато хитрый и ловкий. Да ещё умный. Кого угодно обману!»
И опять мартыш сам себе захлопал в ладоши. И радостно заверещал.
А тигрёнок зарычал, оскалив пасть.
Хлоп-Хлоп показал ему язык и упрыгал в зрительный зал.
Вокруг манежа стояла решётка, и Эдуард Иванович повторял со своими хищниками программу.
Мартыш поползал по столбам, покачался на тросике и вдруг увидел брезентовый шланг.
Его провели сюда на случай, если звери взбунтуются.
Мартыш вдоль шланга выбежал на служебный дворик и оказался у столбика. А на столбике был ящик с открытой дверцей. А в ящике – кран. И Хлоп-Хлоп недолго думая начал что было силёнок отвинчивать его.
Шланг на глазах как бы превращался в живую змею. Наполняясь водой, он шевелился и даже немного извивался.
Из мелких дырочек брызнули фонтанчики.
Ой, как весело!
Мартыш, как вы, конечно, догадались, сам себе зааплодировал и восторженно запищал: вот как обрадуются все, увидев это чудо – живой шланг!
И представляете, что началось? Вода ударила из брандспойта вверх, под купол, и дождём полилась на манеж, на львов, на укротителя, на рабочих.
Звери зарычали, заметались.
Эдуард Иванович дважды выстрелил из пистолета. А Хлоп-Хлоп схватил брандспойт и направил его прямо за решётку – давай гонять львов! Он радостно повизгивал и водил струёй то вверх, то налево, то направо, то вниз.
Ох уж как весело!
Ох до чего здорово!
К нему пытались подойти, чтобы отобрать шланг, а он думал, что с ним играют.
Люди смешно размахивали руками, отбиваясь от струи, закрывали лицо, прыгали по скамейкам.
В суматохе никто не догадался сбегать и завинтить кран.
А Хлоп-Хлоп уже предвкушал удовольствие от того, как все будут его ласкать, угощать сахаром, называть нежными именами. (Например, Хлоп-Хлопик.)
И тут он получил такой пинок, что взлетел в воздух.
Несколько раз перевернулся.
Перелетел через решётку.
И плюхнулся на арену прямо к ногам Эдуарда Ивановича.
От обиды и боли Хлоп-Хлоп ударил себя кулачком в грудь и захныкал.
Эдуард Иванович взял его за загривок и дал ему штук пять шлепков.
Никогда ещё он так больно не бил мартыша.
Тот изумлённо уставился на мокрого с головы до ног хозяина.
Но Эдуард Иванович бросил мартыша на опилки и крикнул:
– Вон с глаз моих!
А лев Цезарь, как говорится, ещё добавил – лапой вышвырнул мартыша обратно туда, откуда он прилетел, – в зрительный зал.
Мартыш начинал догадываться, что в чём-то виноват, но в чём именно, понять не мог.
Сидел и плакал.
И скоро стал таким мокрым, словно не он сам, а его самого поливали из шланга.
Тем временем Эдуард Иванович загнал зверей в клетки, потому что репетировать не было смысла, и ушёл переодеваться.
Рабочие, убиравшие решётку, тоже переоделись в сухое и бросали сердитые взгляды в сторону мартыша.
А он, обиженный, мокрый, побитый, решил, что, если сегодня ему не дадут сахару, он убежит из цирка. Да, да, убежит!
Он вам не Чип, не поймаете.
Ему сразу стало весело. Он похлопал сам себе в ладоши и побежал дразнить Чипа.
И увидел Эдуарда Ивановича, и с радостным писком бросился к нему.
Но хозяин не посмотрел на мартыша, словно они и знакомы не были.
Хлоп-Хлоп возмущённо заверещал, потянул хозяина за брюки, как бы говоря:
«Ты что? Ослеп? Или не узнаешь меня? Что я тебе такого сделал? Это я на тебя обижаться должен. Дай-ка мне сахару – и будем друзьями дальше. Ладно уж, я тебя прощаю».
– Убирайся! – крикнул Эдуард Иванович. – Марш на место!
И прошёл мимо.
Но это было ещё полбеды.
Он уходил не один. Он вёл на поводке Чипа!
И мартыш схватил тигрёнка за хвост.
Чип взвыл, я бы сказал, не своим голосом.
Хлоп-Хлоп бросился наутёк. Он забрался в комнатку Эдуарда Ивановича, немного поскулил, попробовал всплакнуть и решил лечь спать.
Укладываясь, он подумал о том, как несправедлива жизнь, как ему не везёт, сколько вокруг злых людей…
Почесался и заснул.
Десятый номер нашей программы! ЕДИНСТВЕННЫЙ В МИРЕ АТТРАКЦИОН! Спешите читать! СУСАННА КОЛЬЧИКОВА ДРЕССИРУЕТ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ И ИХ РОДИТЕЛЕЙ! Спешите читать!
У Сусанны было две шишки.
Одна – спереди, на лбу, другая – сзади, на затылке.
И если передняя шишка служила как бы украшением и уже не болела, то вторую, то есть заднюю, не было видно под волосами, но зато она ныла.
А злая девчонка выла.
Чтобы представить себе её вой, соберитесь человек пять и писклявыми голосами тяните:
– И-и-и-и-и-и…
А когда охрипнете, смените звук:
– У-у-у-у-у-у…
И когда из ваших глоток пойдёт сплошное сипение, это будет примерно такой звук, какой Сусанна выдавливала из себя вот уже третий час.
Мама лежала с холодным компрессом на лбу и стонала.
Бабушки допивали третий флакончик валерьяновых капель.
Папа сидел в ногах единственного ребёнка и просил:
– Перестань, радость моя, перестань… А Сусанна сменила звук. Он получился таким, что я его с помощью букв даже изобразить не могу. Примерно это А, Ы, Э, издаваемые одновременно, плюс немного писка и чуть-чуть хрипотцы.
– Перестань, радость моя, переста… – папа тоже начал хрипеть.
Всё это, в общем, и не смешно нисколько. Грустно это очень. И я уже тридцать восемь раз пожалел, что решил рассказать вам о Сусанне, её родителях и бабушках. Мне ещё за это попадёт. Найдутся люди, которые обязательно спросят:
– Зачем в книге для детей показывать взрослых в смешном виде?
Да я бы рад всех показывать только в хорошем виде, но это будет неправда, да и неверно. Я тогда буду, просто говоря, обманщиком.
Нет, встретятся на вашем пути и хорошие, и смешные, и плохие люди. И я хочу, чтобы вы были готовы ко всем встречам.
Если хотите знать, то, когда я пишу о плохом, мне самому плохо, так плохо, что даже чернила в авторучке вы…сых…ают. (Вот, перешёл на карандаш.)
Вдруг Сусанна села на кро… (И карандаш сломался от злости. Перехожу на пишущую машинку. Авось она выдержит. Она ведь металлическая.)
Продолжаю.
– Умираю… помогите…
Папа вскочил.
Мама вскочила, сбросила с головы холодный компресс, крикнула бабушкам:
– Она умирает!
Конечно, она и не собиралась умирать.
И все знали, что она наверняка не умрёт. Не с чего!
Но ещё лучше все знали, что, если её не послушаться, она такое вытворит, что… лучше послушаться.
Вот тут мне придётся остановиться и подробнее растолковать вам, что же происходило в семье Кольчиковых. (Только бы пишущая машинка выдержала! На всякий случай кладу рядом коробку карандашей.)
Я уже говорил, что ничего смешного тут нет. Грустно всё это.
Дело в том, что, едва родившись, Сусанна начала болеть, и это у неё здорово получалось. Болела она, можно сказать, не переставая и по-настоящему. Вот тогда смерть действительно грозила ей несколько раз. За пять лет девочка перенесла одиннадцать болезней. И, конечно, её родители и их родители (то есть бабушки) боялись дышать на Сусанну. Стоило ей лишь пальчиком пошевелить, как четыре человека бросались к ней и, отталкивая друг друга, спрашивали:
– Что тебе, деточка?
– Что тебе, солнышко?
– Что тебе, кисанька?
– Что тебе, ягодка?
И деточка, солнышко, кисанька, ягодка требовала от родителей и бабушек чего только хотела!
И они её требования выполняли.
И винить их в этом нельзя. К больному человеку, слабому, а тем более к ребёнку, надо было быть очень внимательным.
Но никто не заметил, что Сусанна, став абсолютно здоровой, продолжала вести себя как больная.
Она привыкла, что каждое её слово ловят, что каждое её желание исполняется.
А отвыкнуть не могла.
И не хотела.
Петька не зря ей завидовал. Уж какой бы он ни был, но его хоть в магазин можно было послать.
А Сусанна ни разу сама даже не умывалась.
И если бы я составил список дел, которых она не умела делать, получилась бы толстая книга.
Неудобно писать об этом, но даже в одно заведение Сусанна ходила только с бабушкой или даже сразу с двумя бабушками. Вот!
А раз родители и бабушки отдали ей столько сил, она и стала казаться им необыкновенным ребёнком.
А когда поверили, что она необыкновенная, то стоило Сусанне, например, чихнуть, как все умилялись:
– Ах!
То есть: даже чихает не как все, а необыкновенно.
И даже когда она набила себе шишки, бабушки заявили, что ни у кого ещё не видели таких необыкновенных шишек.
Стоило Сусанне один-единственный раз пропищать какую-то песенку, и на семейном совете было дружно решено:
– У ребёнка музыкальные способности.
Мама и папа отказались ехать отдыхать, продали кой-какие вещи, заняли денег у друзей и купили пианино.
Ребёнок с музыкальными способностями вымазал белые клавиши фиолетовыми чернилами, гвоздём выцарапал на крышке