- А мог бы ты, Фидий, доверить исполнение этого фриза моему молодому другу? - Анаксагор кивнул на сопящего, вспотевшего Сократа. - Разумеется, когда он пройдет службу эфеба...
Фидий маленькими соколиными глазками уставился на Сократа, спросил, почти не пряча усмешки:
- А резец-то наш молодой друг держать способен?
- С восьми лет держу! - зычно брякнул юноша, торопясь ответить, пока дыхание вновь не перехватило, потому прозвучало это чуть ли не хвастливо, что не понравилось своенравному Фидию.
- Фаллос свой мы начинаем придерживать с еще более ранних лет, - изрек он с вызовом, - однако достойное ему применение находим куда позже, да и не всякому найти дано!..
Через мгновение Перикл и все его друзья-сподвижники неприятно поражены были захлебывающимся, навзрыдным смехом Сократа.
Чтобы замять неловкость, Анаксагор сообщил:
- Сократ уже выполнил самостоятельно несколько заказов.
- Вон как?! - почти надменно произнес Фидий. - А над чем же сейчас трудится этот разносторонне одаренный юноша?
Смехом преодолев робость и смущение, Сократ ответил сам, хотя великий скульптор обращался не к нему, а к великому Философу:
- Я теперь завершаю небольшую статую Силена для богатого дома Критонов. Они решили поставить этого демона плодородия в своем саду...
Сократ бы с немалой охотой подробней рассказал о новом интересном заказе, но Фидий прервал его:
- Уродливый пьяный Силен в буйном непристойном танце?.. Достоин ли он творческого вдохновения?!
- Силен Силену рознь! - дерзко возразил едва опушившийся рыжеватой бородкой юноша. - Мой хоть и пьян, а мудр, повидал, пережил, передумал много, но не возгордился мудростью своей - принес ее, как чашу вина, людям!..
- А этот юный язычок поострей любого ножа! - не удержался от восклицания дородный, курчавобородый Софокл.
Но Фидий не унимался в предубеждении своем, спросил, почти не пряча ехидства:
- И с кого же ты своего Силена ваять решил:
- А у нас в Афинах похожих немало! - не моргнув, ответил лупоглазый юнец. - Я далеко ходить не стал: с отца своего, Софрониск имя ему, и ваяю!.. Но кажется мне, славные мужики афинские, что Силен мой чем-то похож и на меня - и на того, каким я стану... Клянусь псом, это так!
Все, кроме упрямого и задиристого Фидия, рассмеялись от души. Анаксагор успокоился: нет, не зря привел он Сократа в дом Перикла. А славный стратег, всегда серьезный, суховатый даже в общении, смеясь, мотал своей вытянутой вверх головой, за которую получил прозвище Луковицеголовый, потом, уняв наконец смех, спросил юного гостя:
- Так взялся бы ты за эриний для фриза над Пропилеями? Это, скажу тебе, моя затея, не Фидия, мне и решать, кому доверить исполнение.
Скорат поглядел на него исподлобья и вдруг замотал своей необыкновенно крупной головой:
- Нет! Не близка мне такая затея...
Все с изумлением уставились на этого наглеца, а он, выдержав паузу, объяснил:
- Эринии злы и непримиримы. Не ими бы надо увенчивать вход к величайшей красе и гордости Афин.
Фидий сердито хмыкнул, готовый, однако, списать выходку Сократа на безрассудства молодости. А в усталых глазах Перикла еще ярче разгорелся неподдельный интерес:
- И кого бы ты хотел видеть на этом фризе?
- Уж не Силена ли своего? - хитро ухмыльнулся Софокл.
- Нет! - тряхнул рыжими космами Сократ. - Я был бы рад видеть на этом Фризе трех танцующих Харит!
И продолжил в наступившей тишине:
- Пусть эти дочери Зевса и Евриномы, вечные спутницы Афродиты, олицетворяют будущее Афин: блеск города - Аглая, радость жителей его Ефросина, его процветание - Талия!.. Пусть они утверждают добро на нашей земле!
Некрасивое, грубоватое лицо Сократа, озарившееся вдохновением, стало прекрасным. Всегда сдержанный Перикл вдруг ринулся к юному гостю своему, крепко обнял его, а потом повернулся к смешавшемуся Фидию:
- Ну что, друг мой, доверим ему Харит?
- Если он согласится... - хмуро пробормотал великий ваятель, тиская свои крупные, при мелковатом сложении тела, закаленные единоборством с камнем руки, а потом, как ни в чем не бывало, улыбнулся и обратился к Сократу. Когда наброски принесешь?
- Да мне ведь на военную службу... вот-вот восемнадцать исполнится... - забормотал теперь Сократ, никак не ожидавший такого поворота событий.
- В эфебах походишь, а потом под мое начало пойдешь... - как о решенном деле сказал Фидий. - Погляжу, так ли искусен резец твой, как остер язык!
И впервые за время беседы ваятель рассмеялся от души.
Чуть в стороне обнимались от избытка чувство Анаксагор и Софокл. А Перикл велел рабу-нубийцу принести амфору лучшего хиосского вина.
В тот вечер причислен был Сократ к кругу друзей великого стратега.
Возвращаясь в Алопеку навеселе, крутолобый юнец так размахивал смолистой лучиной из пинии, освещавшей ему дорогу, что она скоро погасла. Он брел в насыщенной цикадами темноте, и на душе его была светлынь: чувствовал себя приблизившимся к своим грядущим великим деяниям. (А что будут они - он и не сомневался никогда!) Но выскочившая со злобным лаем из-за угла охрипшая собака разодрала зубами его бурый гиматий...
"Вот так же вцепляются в меня самые низменные страсти!.. - думал Сократ, присев на еще не остывшую ступеньку лавки какого-то торговца или менялы. - Собаку я отогнал подвернувшейся палкой, а чем отогнать нечистые помыслы, отвращающие душу от великого?"
Размышляя так, имел он тогда в виду голос его крепкой молодой плоти, требующей дать утоление ее жажде. Многие сверстники его к тому времени уже познали радость плотских утех, верный друг Критон взахлеб рассказывал ему о своих первых любовных похождениях. Сократ жадно слушал, хотя утоление плотских желаний по-прежнему считал чем-то грубым, низменным, в чем сказался, наверно, печальный опыт общения с любителем отроков Архелаем.
Себя же Сократ привык считать безобразным, почти уродливым и, не ловя заинтересованных взглядов девушек, вовсе не удивлялся этому. "Мне суждено иметь близость лишь с камнем и мыслью", - почти без горечи думал он. Но заглушить в себе голос плоти не мог. Бессилен был перечить ему и голос его гения или демона...
Однажды друг Критон застал Сократа за тайным самоудовлетворением и был страшно раздосадован: не пристало ясноголовому унижать себя рукоблудием!..
Критон вознамерился спасти приятеля и уговорил его пойти в один из "домов услад" афинского порта Пирей. Блудилище это располагалось в приземистом доме. Над входом которого маняще подмигивал фонарь в виде красного яблока.
Сократ взял с собой треть денег, вырученных за Силена, - сумму немалую. Случилось это незадолго перед днем, когда ему предстояло принять присягу эфеба.
Радушно встретила друзей пышногрудая и широкобедрая хозяйка заведения с густыми насурмленными бровями, правда, Сократа приняла она за раба Критона, чем вызвала гнев высокородного друга:
- Да это же умнейший из эллинов!.. Скульптор, отмеченный благосклонностью самого Фидия! На днях он получил кучу денег за новый заказ!..
- Вот и славно, славненько!.. - рассыпала смех добродушная хозяйка, будто вдруг покатились, заскакали по каменному полу бусинки из небогатого украшения на ее богатейшей груди. Ума у него мы не отнимем, а если от кучи денег перепадет и нам кучка - будем рады!
Сократ сопел и затравленно озирался, но отступать было поздно: хозяйка уже потчевала друзей неразбавленным, кровяного цвета вином и жирными яствами, укрепляющими, по ее словам, мужскую силу. Потом она приложила к мокрым губам флейту, стараясь поменьше раздувать щеки, вывела веселенькую дерганую мелодию, и выступили из темноты на зыбкий свет немногочисленных светильников трое обнаженных девушек, закружились они в буйном танце вокруг слегка растерявшихся гостей. Природная дикая грация в них была, но танцевали они все же неумело, часто сбиваясь с такта.
А хозяйка заведения, наигрывая на флейте, кивала и подмигивала друзьям: дескать, выбирайте на свой вкус!
Критон выбрал самую светловолосую, гибкую, как виноградная лоза, но наделенную притом волнующим телесным избытком. Она радостно подхватила его под руку и со смехом повлекла в темноту, из которой уже слышались не заглушаемые даже флейтой сладострастные стоны.
Хозяйка выдувала из флейты игривые, резковатые звуки, обнаженные девушки кружились вокруг Сократа и, казалось, на лицах их, будто в театре Диониса, надеты "маски радости". Крутолобый, с ранними залысинами, юноша, "набычившись", глядел на них и, выпятив толстые губы, пытался увидеть в них танцующих дружелюбных Харит, но не мог. Его выпуклые глаза выразили страдание, принятое хозяйкой за неудовольствие.
Она отняла флейту от губ, выдохнула "уф!", как после трудной работы, и обратилась к Сократу:
- Неужто ни одну из этих не хочешь? Самый сладкий товар!
Девушки остановились и, не прикрывая наготы, растерянно и печально смотрели на гостя: каждой так хотелось заработать!
Сократу стало их жаль, но он помотал головой.
- Гляди, какой разборчивый! - искренне изумилась хозяйка. - А с виду и не подумаешь!.. Так тебя, говорят, какой-то Фидий хвалил?
Сократ молча кивнул.
- И теперь у тебя куча денег?
Сократ кивнул опять.
- А ну кыш, неумехи! - махнула она на девушек полной рукой, и они безмолвно исчезли в темноте. -Если уж ты такой разборчивый и богатый, займусь тобой сама!.. Это ты верно решил: в девицах моих недозрелость еще, оскомину можно набить, вот я в самый раз, мне уже двадцать пятый пошел.... Только учти, я вдвое дороже беру!
Говоря это, она ловко скинула дымчатую накидку и шафрановый пеплос, предстала перед Сократом во всем мощном великолепии своей наготы. С нее можно было бы ваять богиню плодородия Деметру: круглые розовые колени, с ямочками, крепкие тугие ляжки, позолоченные солнцем, широкие бедра, курчавая тьма в паху, выпуклый гладкий живот и схожие со слегка вытянутыми дынями груди, жаждущие рук мужей...