И в «девятке» не было магнитофона. Погоревав по этому поводу, Сырцов включил мотор и, поплутав среди автомобилей, выбрался на Старокалужское шоссе.
Он ни о чем не думал. Полученная информация отложилась в нем до востребования. Он крутил баранку и насвистывал песенку о художнике, который рисует дождь.
Глава 10
Телефон верещал как резаный поросенок. Верещал, когда он подходил к двери, верещал, когда он открывал ее, верещал, когда он, суетясь, рванулся к нему. Но как только Сырцов поднял трубку, — замолк. Звучали, как тик в больном зубе, короткие гудки. И слава Богу.
Сырцов с солдатской аккуратностью пристроил на вешалку брюки и блейзер, поставил в ящик башмаки, стянул с себя и сложил так, чтобы не заминалась на груди, фуфайку. Освобожденно шлепая голыми ступнями по кафелю, прошел в ванную — для легкого омовения. Отрегулировал воду, чтобы была не холодная, не горячая, а теплая, подставил башку под струю и от удовольствия прикрыл глаза. Вода долбила затылок, скатываясь за ушами к углам рта.
Конечно же, именно сейчас телефону вторично понадобилось ударить в затяжной набат. Матерясь и вытирая волосы полотенцем, он добрался до трубки на четвертом звонке.
— Зачем, зачем вы приходили к нему, Георгий? — не спросил — осудил ломкий голос Светланы Дмитриевны.
— К кому же он приходил? Надо полагать, к отставной козы барабанщику, к сиятельному отставнику-папашке.
— К кому? Ко многим приходил и от многих уходил.
— Вы кривляетесь! Вы знаете, знаете к кому! Он старый, больной, на грани маразма человек. Единственное, что ему сохраняет жизнь, — это покой. А вы, вы…
— Вот что, Светлана Дмитриевна. Я действую так, как мне подсказывают сложившиеся обстоятельства и опыт. Или вообще не действую. К счастью, я забыл у вас концерт — мы друг другу ничего не должны. Даю вам сломи: то, что я узнал от вас, останется тайной для кого бы то ни было. Извините. Покойной ночи.
— Не кладите трубку! Не кладите трубку! — умоляя, потребовала Светлана Дмитриевна. Изображать из себя целку-невидимку, бросать трубку для того, чтобы она им час перезвонила?
— Что вы мне хотите сказать, Светлана Дмитриевна? Коротко, конкретно, окончательно.
— Не знаю, — проблеяли на том конце провода. — Нет, конечно же знаю. Не бросайте меня, Георгий.
— Я не муж, не любовник, — нарочно грубо сказал Сырцов. — Каким образом я могу вас бросить?
— Вы издеваетесь надо мной. — И Светлана Дмитриевна, естественно, тихо заплакала: единственная в данном положении возможность наступать. Он, стоя посреди комнаты с трубкой у уха, от ярости затопал босыми ногами.
— Чтобы вам не терпеть издевательств, давайте расстанемся. Навсегда.
— Я не хочу, — прорыдала трубка.
— Тогда какого черта звоните по прослушиваемому телефону?
— Просто очень жалко его.
— Птичку жалко! — ни к селу, ни к городу вспомнил «Кавказскую пленницу» Сырцов.
— Вы один? — вдруг спросила она.
— А я один, совсем один, с своим здоровым коллективом! — еще одну классическую кинокомедию вспомнил Сырцов.
— Давайте сегодня ничего не будем решать, Георгий. Мы взволнованы…
— Вы взволнованы, — перебил он.
— Вы перебиваете, значит, взволнованы и вы, — разумно возразила она. — Завтра созвонимся, встретимся и обо всем поговорим. Будьте так добры, согласитесь! Вы согласны?
— До завтра, — сказал Сырцов и положил трубку. Лихорадочно напевая опять же классическое, но уже из шлягера: «Завтра, это будет завтра!», он без удовольствия домылся, влез в легкие светлые штаны и джинсовую рубаху, поставил чайник и сел на тахту ждать. Ждать, когда чайник закипит и когда объявится светская дама Маша.
Он уже попил чайку, когда в дверь позвонили. Чайник намного опередил даму. Сырцов открыл. В дверном проеме стояла и скромно улыбалась Маша в пиджачке и с сумкой через плечо. Деловая женщина. Чудеса трансформации и перевоплощения. С ума сойти можно.
— Жду и жду. И даже не дождался — чаю попил, — сообщил он деловой женщине и, пропуская ее, добавил: — Вам свежего заварить?
Она вскинулась, обернувшись, хотела, вероятнее всего, сказать что-нибудь вроде «Чай не водка, много не выпьешь», но, вспомнив про нечто важное свое, без улыбки согласилась:
— Да, крепкого чайку сейчас — в самый раз.
Он удалился на кухню. А она не последовала за ним. Ох и серьезно все у дамочки, ох и серьезно! Опасно то, что нагла и самонадеянна: по нахалке может в крутую кашу попасть. И не помочь ей, дуре: скрывается и наверняка не откроется до конца. Поколдовав с чаем и ароматической добавкой (тоже Лидия Сергеевна приучила), Сырцов поставил на поднос чайник с кипятком, заварной под ватной бабой, чашки и разную мелочь к чаю. Бодро напевая «Это есть наш последний и решительный бой», он вошел в комнату и поставил поднос на журнальный столик. Аккуратно разлил чай по чашкам и вопросительно посмотрел на Машу. Понимай как хочешь: то ли — пейте, милая дамочка, то ли — говори, последняя темнила. Она исполнила и то и другое: отхлебнула осторожно из чашки и заговорила:
— Я не спрашиваю тебя, хороший ты человек или нет. Я спрашиваю: на тебя можно положиться, Георгий?
— Смотря в чем, — резонно ответил он.
— Во всем.
— Нет.
Она сделала еще глоток, подумала и спросила:
— Сознательно ломать разговор — это тоже принадлежность твоей профессии?
— А какая у меня профессия?
— Господи, еще и говорить по-настоящему не начали, а я уже устала от тебя!
— Кому жалуешься?
— Я же сказала: Господи!
— Не упоминай имя Божье всуе, — напомнил он расхожую истину.
— Что мне делать? Что мне делать? — уже себе задана вопрос Маша.
— Говорить о том, с чем пришла. Или не говорить.
— Ты не предашь меня, Георгий?
— Наконец-то точный вопрос. Если ты не собираешься кого-либо убивать, если ты не хочешь ограбить банк, то нет, не предам.
Она думала, думала, думала и вдруг быстро и сбивчиво, как под наркотическим кайфом, заговорила:
— Я — не идиотка, не трусиха, не растеряха. Я умею собраться на важное дело, я вижу и могу использовать человеческие слабости. Я способна рисковать с холодной головой. И я всю жизнь страстно желала быть богатой. Но я нищая, понимаешь, Георгий, нищая! Я запуталась в долгах, я всем вру, я каждое утро, просыпаясь, с ужасом жду звонка в дверь, за которой стоят посланцы кредиторов, пришедшие кулаками выбивать из меня деньги.
— Продай «хонду» и расплатись с долгами хотя бы частично, — отнюдь не сопереживая, делово посоветовал Сырцов.
— «Хонду» мне оставил уехавший на год за бугор поклонник. Поклонник-то поклонник, но за двести баксов в месяц, — изволила поиздеваться над собой Маша.
— Квартира у тебя хорошая?
— Очень, — с тихой улыбкой призналась Маша.
— Поменяй ее на комнату с солидной приплатой.
— Не имею права, по-человечески не имею права. Мне ее бабушка завещала, старая большевичка.
— Маша, пойми, лучше до дна дойти и оттолкнуться, чтобы вынырнуть, чем бессмысленно барахтаться на глубине. Рано или поздно воздуха не хватит.
— Не могу, — сказала она. И, еще подумав, повторила: — Не могу.
— Убедила себя, что выхода нет, — понял Сырцов. — Чтобы оправдать свой выход на беспредел. Какой беспредел ты задумала?
Опять ее заклинило. Она сама долила в свою чашку из чайника и с методичностью параноика мешала в ней ложечкой. Ему сильно надоело заниматься игрой по книге Ленина «Шаг вперед, два шага назад», и он спросил как можно обиднее:
— Когда и зачем ты познакомилась с Англичанином?
Ненадолго в ней проснулась былая лихая завоевательница.
— Во-первых, не с англичанином, а с англичанами, а во-вторых, если точнее, с тремя американцами.
— Я тебя спрашиваю об Англичанине. Об одном.
— А кто он такой — твой англичанин? — Действительно, откуда ей знать кликуху бывшего уголовника? Сырцов уточнил:
— С Коляшей Англичанином. Николаем Григорьевичем Сергеевым.
— Сегодня вечером. На твоих глазах.
— Уходи отсюда, а? — попросил он тихо. И громко закончил: — К свиньям собачьим!
— Не ори, — твердо сказала она. — Не уйду. Да, я познакомилась с ним раньше. До того, как познакомилась с тобой. Посетила его агентство на предмет зондирования почвы. Мне был необходим надежный человек.
— Ну, и нашла его у Коляши?
— У него не человеки, у него — агенты. А потом я встретила тебя и поняла, что никто, кроме тебя, мне не может помочь.
— Зачем же ваньку валяла? — с благодарностью во взоре приняв комплимент, спросил Сырцов. — Передо мной, что с Коляшей незнакома, а перед Коляшей — что со мной?
— Как это объяснишь… — вполне искренне засбоила она. — Показалось, что так мне будет удобнее с вами общаться…
Похоже на правду, но только похоже. Растеребить, раздергать, растревожить…
— Проходимец Мишаня тебя выдоит и подставит, Маша.
— Откуда ты знаешь про Мишаню? — вскинулась она.
— Ты же сказала, что он твой компаньон на первом этапе. Смотри, чтобы не оказалось так, что это ты его компаньон на его первом этапе.
Она победно улыбнулась. Ей, самодовольной дуре, казалось, что передком она может удержать при себе кого угодно.
— Уж с кем, с кем, а с ним я разберусь, — заверила она.
— Дело, конечно, твое. Ну-с, мадам — или мадемуазель? — поводили хоровод вокруг елочки, а теперь — о самой елочке. Говори.
Она наконец перестала вертеть ложкой в чашке, и Сырцов понял, что ему мешало это монотонное и одновременно аритмичное звяканье. Перестала, открыла сумку, вынула сигареты и зажигалку. Стоп. В сумке два часа тому назад не было ни сигарет, ни зажигалки. Понятно: на время суаре переложены в Мишанин карман. Она прикурила, сделала первую долгую затяжку и, глядя на огонек в пепле, начала бесцветным голосом:
— Я обладаю достоверной и всесокрушающей для некоторых богатых, очень богатых людей информацией. И это — мой единственный шанс, который может переменить все в моей дурацкой жизни. Сейчас для меня главное — как полноценно использовать эту информацию.