Еще ждать. Не менее получаса. Ни с того ни с сего мелко задрожал желудок. Ишь какой нервный. Сырцов открыл холодильник, вытащил непочатую бутылку «Смирновской», отвинтил ей голову и, взяв из сушилки чайную чашку, наполнил ее до краев. Влил в себя всю, не закусывая. Желудок утихомирил, но кожа пошла мелкими мурашками. И тут только Сырцов осознал, что он голый, абсолютно голый, как Адам в раю. И не оденешься: шкаф в освещенной комнате. Стал было мерзнуть, но принял еще чашку и согрелся. С теплом пришла и хмельная беззаботность. Ухмыляясь, пополз в комнату. Лежа на полу, открыл шкаф. Под прикрытием дверцы поднялся и придирчиво выбрал себе подходящий наряд. Уже хихикая, пополз обратно на кухню, положив вешалку с пиджаком и брюками себе на спину. Бельевой комод находился в коридоре. Он выбрал рубашку, вынул исподнее и носки. В кухне не торопясь оделся и сел за стол — ждал контрольного срока. Хотелось выпить самую малость, но сдержался, знал: где одна самая малость, там и вторая и третья… А ему, нетрезвому, придется сесть за руль. Хотя разницы — много ты выпил или мало, — если остановят гаишники, нет никакой: все равно за рулем водитель в состоянии алкогольного опьянения, но для дела лучше, когда ты выпил мало, — меньше шансов разбиться.
Глава 22
Душная ночь — противоестественна, она вне законов среднерусского природного бытия. Казалось, некий зловредно руководимый недобрыми силами механизм накачивал плотный жаркий воздух в огражденное забором пространство смирновской дачи. Накачивал непонятным образом, ибо движения воздуха не было. Была неподвижная раскаленность всего вокруг, как на чердаке в солнечный полдень. Чувствуя эту противоестественность, взбесилась насекомая живность, беспорядочно мечась по саду. Обнаруживала она свою видимость только тогда, когда сталкивалась с бледными лицами двух человеческих существ, сидевших на садовой скамейке. Поймав за ухом очередного мотылька, Смирнов спросил:
— Все? Ничего не упустил?
— Вроде все, — подумав, решил Сырцов. Хотел было дать кое-какие пояснения, но спохватился вовремя: не имело смысла отвлекать Деда от размышлений, которым он предался, тупо глядя выпученными глазами прямо перед собой.
Но Лидия Сергеевна отвлекла и Деда и его, полушепотом крикнув с террасы:
— Посовещались?
— Эге, — не изменяя выражения на лице и мало чего соображая в данной реальной жизни, бессознательно откликнулся Дед и повторил: — Эге.
Лидия Сергеевна спустилась по ступенькам и осторожно, как слепая (и была сейчас слепая, войдя во тьму со света), пошла к ним по тропинке, неся перед собой нечто на тарелке. Подошла, села между ними и сказала:
— Я Жоре выпить принесла.
— Все-то ты понимаешь, Лидка! — отвлекшись от дум, иронически восхитился Смирнов. — И сколько, ты полагаешь, ему необходимо для успокоения?
— Сколько же, сколько обычно и тебе, — почти полный стакан.
— Я тоже очень взволнован, — быстро сообщил Смирнов.
— Но не так, как Жора, — возразила Лидия Сергеевна. — Ему — стакан, тебе — рюмку.
— Дискуссия, — сообразил Сырцов. — А может, я и не хочу?
— Тогда я пойду! — радостно воскликнула Лидия Сергеевна и встала.
Смирнов ухватил ее за талию, насильно усаживая и одновременно объясняя:
— Шуток не понимаешь или придуриваешься? Жора пошутил. Ты пошутил, Жора?
Поспешно закивав, Сырцов подтвердил:
— Пошутил, Лидия Сергеевна.
— Шути любя, но не люби шутя, — пригрозил ему на всякий случай афоризмом с открытки, где обычно изображались чудесная любовная парочка и голубки, Смирнов и, покорно взяв с тарелки предназначенную ему рюмку, присоветовал: — Бери, пока дают.
Сырцов взял стакан, и они одновременно и до конца выпили.
— Бутерброды возьмите, — приказала Лидия Сергеевна, и они, схватив по бутерброду, зажевали, звучно чавкая.
Лидия Сергеевна вздохнула.
— Нет, мое дело — безнадежное дело. Беззвучно есть мне вас не научить никогда.
— Давай все же попробуем, — предложил Смирнов. — Ты нам по второй поднесешь, а мы попытаемся на этот раз закусить беззвучно.
— Это если рассматривать еду только как закуску. А я вам просто еще по бутерброду принесу.
— Просто по бутерброду не надо, — твердо сказал Смирнов и поспешно посоветовался задним числом: — Ты как, Жора?
— Я — как начальство, — дипломатично откликнулся Сырцов. Кто тут начальство — поди разберись. Пусть два полковника сами разбираются. Смирнов же твердо знал, кто тут начальство, и мгновенно закрепил успех:
— Лидок, ты проиграла. Счет два — один в нашу пользу. Быстренько сообрази нам по второй.
Лидия Сергеевна засмеялась и, встав, пошла к террасе, на ходу отбивая ногтями по тарелке четкий ритм походного марша. Она поднялась по ступенькам и страшно удивилась, увидев в дверях дома бодрствующую Ксению.
— Ты почему не спишь?
— От духоты проснулась, Лидия Сергеевна. Проснулась, а вы в саду о чем-то беседуете. Интересно же! — Ксения на секунду энергично зажмурилась, освобождаясь от остатков сна, и невиновато улыбнулась, зная, что ее здесь любят. Она была в том же наряде, в котором ее в первый раз встретил Сырцов: майка, шорты, босые ноги. Сырцов и Смирнов видели ее со скамейки.
— Я сейчас Георгию и Александру Ивановичу водочки поднесу. А нам с тобой бутылочку «саперави» прихвачу, — пообещала Лидия Сергеевна. — Идет?
— Идет, — тревожно согласилась Ксения и спросила: — Что-нибудь случилось?
— Ничего. — Лидия Сергеевна сделала удивленные глаза. — Просто Жора заскочил на огонек, вот и все.
— Просто заскочил в три часа ночи, — усомнилась Ксения. — Все-таки что-то случилось, но вы ни за что не скажете что. — Она стремительно поцеловала Лидию Сергеевну в щеку и призналась: — Я вас очень люблю, мадам.
— И я вас, мадемуазель, — сказала Лидия Сергеевна и отправилась в глубь дома, к неиссякаемым источникам.
Ксения вошла во тьму и растерянно поинтересовалась: — Где вы, доблестные мужчины?
— На скамейке, где же нам быть? — ворчливо откликнулся Дед. Ксения незряче подошла, а потом, разглядев смутную парочку, рухнула на траву у их ног. После небольшой паузы Дед продолжил ворчание: — И чего тебе, дурында, не спится?
— Дурынде не спится оттого, что ей жарко, — объяснила Ксения.
— Не спится, няня: здесь так душно! — своеобразно процитировал «Онегина» Георгий Сырцов.
Ксения тотчас ответила:
— Лидия Сергеевна не дает. Как живете, Георгий?
На такой вопрос Сырцов всегда отвечал одинаково:
— Замечательно. А вы, Ксения?
— А я еще лучше.
Вернулась Лидия Сергеевна. Уже с подносом. Поставила поднос на скамейку между Смирновым и Сырцовым, а сама уселась на траву рядом с Ксенией.
— Там на подносе штопор. Открой нам бутылочку, Саша, — распорядилась она.
— А зачем штопор? — выразил недоумение Смирнов и зубами хищно сорвал с горла бутылки твердую, как жесть, хлорвиниловую покрышку.
— Зубы пожалейте, — взмолилась Ксения.
— А чего их жалеть? Они же искусственные, — резонно возразил дед и двумя точными ударами ладони о дно бутылки виртуозно выбил пробку. — Подставляйте стаканы, прелестные дамы.
Дамы придвинулись к нему и подставили стаканы. Боевой полковник разливал по-солдатски — на щелк. Три щелчка — один стакан, три щелчка — другой. Готово. Дамы придирчиво рассматривали черное вино в стаканах на свет террасной лампы. Придраться было не к чему: дозы были идеально равны и приемлемы для дам — каждой чуть больше половины стакана.
— Можно, я тост скажу? — вдруг попросила Ксения.
— Валяй, дочурка, — милостиво разрешил Смирнов. — Скорее всего, нас с Лидкой хвалить будешь, а это ой как приятно!
— Хорошо, что темно, — начала Ксения. — И я не буду стесняться. Дорогие мои Лидия Сергеевна, Александр Иванович и Георгий…
— А Георгий-то при чем? — ревниво перебил Дед. — Ты нас с Лидкой хвали.
— Вы нарочно хотите меня сбить, — уличила Ксения Деда, — а я не собьюсь! Я попала в этот дом от безысходности, оттого, что мне некуда было деться. Я вошла сюда, растопырив все колючки, как сжавшийся в комок от страха еж. Но вы их и не заметили, и их не стало. Они исчезли куда-то. Что вы со мной сделали, Лидия Сергеевна и Александр Иванович? Почему получилось так, что я не ощущаю себя чьим-то бременем, чьей-то непосильной ношей, которой я всю жизнь была для родителей, для учителей, для друзей даже? Как вам удалось сделать так, что я никому не в тягость, а даже приношу вам некоторую радость своим существованием рядом с вами? У вас я впервые в жизни свободна и поняла счастье свободы. Вы этого добились, мои родные! Как — я не знаю, может, вы волшебники? А может, просто очень хорошие люди, с которыми я встретилась в первый раз на своем уже немаленьком веку? — Все пройдет, пройдут и эти дни с вами, но они останутся со мной навсегда. Самыми счастливыми днями. Я хочу выпить за вас, Александр Иванович, за вас, Лидия Сергеевна, за то, чтобы ваше совместное счастье на этой земле было бесконечно. Я пью за вас, Георгий, за то, что вы для меня сделали, приведя в этот дом.
Ксения быстро, как жаждущая в пустыне, опорожнила свой стакан, бросила его на траву и смотрела, как спокойно выпивали остальные. Приняв микроскопическую для себя дозу из рюмки, Смирнов, нарочито крякнув, деловито осведомился:
— Целоваться будем, Ксюшка?
Ксения бросилась к нему, обняла за шею, трижды поцеловала и огорчилась:
— Уже небритый.
— Еще небритый, — поправил Смирнов и внес уточнения в дальнейший репертуар: — Жена моя перед Богом и людьми! Я ответный тост желаю произнести. Наполним бокалы, а? Содвинем их разом, а?
Ксения взъерошила редкие волосы на его голове и вернулась к Лидии Сергеевне, на траву. А Лидия Сергеевна, обняв ее, сказала мужу:
— Тебе Георгий отольет. Он только пригубил свой стакан.
Сырцов действительно только пригубил. Щедрой рукой наливая молодому и здоровому, Лидия Сергеевна не могла знать, что молодой и здоровый крепко заправился еще в своем доме. Со страха. И с первого стакана здесь явственно поплыл. Неверной рукой Сырцов с готовностью плеснул в рюмку Смирнова.