— Вы не ответили на мой вопрос, Валентин Константинович.
— Ах да. Скорее всего, именно так.
— Как вы думаете, почему Светлана Дмитриевна сначала скрыла от вас этот факт, а потом вот так, вдруг, решила рассказать все?
— Скорее всего, Светлана сильно перепугалась и каким-то странным, я бы сказал, истерическим образом связала бегство Ксении со смертью Маши. Мне не хотелось говорить, но я вынужден сказать: Светлана — крайне возбудимый человек, каждую минуту находящийся на грани срыва.
— Это почему она сказала. А почему сначала не говорила, скрывала?
— Потому что я не одобрил бы этого ее поступка.
— Вы так спокойно относитесь к судьбе дочери?
— Я слишком уважаю свою дочь, чтобы с помощью сыщика искать ее.
— А без помощи сыщика?
— И без помощи сыщика тоже. Ксения — умный, твердый, сложившийся человек, способный самостоятельно решать, как ей жить.
— Светлана Дмитриевна страстно любит свою дочь, вы ее безмерно уважаете. Так все же почему она ушла из дома?
— Надеюсь, Светлана подробно изложила вам возможные причины. А мне, извините, не хочется строить догадки.
— Допустим, я нахожу Ксению, а она отказывается возвращаться домой. Ваши действия.
— Никаких действий.
— Так безразличны к судьбе дочери?
— Совсем наоборот: она с абсолютным безразличием относится ко мне, — с горечью признался Логунов и не удержался от откровенности: — Я для нее — пустое место. Иногда мне, впрочем, кажется, что я пустое место для всех в моем доме.
— Не считая горничной Эли, — внес уточнение Сырцов.
— Что вы хотите этим сказать? — с холодной враждебностью осведомился Логунов.
— Насколько мне известно, она — ваша любовница, — мимоходом, как о само собой разумеющемся, ответил Сырцов.
Не было вопросов типа: «Откуда вы знаете?», «Кто сказал вам эту глупость?», наконец, «Да как вы смеете?». Логунов помотал ложечкой в чашке (ни он, ни Сырцов не сделали ни глотка), усмехнулся и заметил:
— Можно быть пустым местом и для любовницы. А может, все-таки выпьем, Георгий Петрович? Чай-то, как видно, не особо в нас лезет.
Если виски со льдом, да в дозах, принятых у новых аристократов, — ни один гаишник не учует. И, может, из Логунова еще что-нибудь выскочит. Сырцов сделал лихое лицо и по-гусарски отчаянно решился:
— А что ж!
И снова звонок, и снова молчаливо вопрошающая Эля.
— Бутылку виски, лед и соленых орешков, Эля! — распорядился Логунов.
— Много пьете? — нахально спросил Сырцов, когда Эля ушла выполнять задание.
— Приходится, Георгий, — опустив сырцовское отчество, признался Логунов. — Презентации, официальные визиты, длительные переговоры, приемы — все под звон бокалов, стаканов и рюмок.
— Тяжелая работа.
— А вы не смейтесь. Действительно тяжелая. — Подумав, добавил: — И грязная.
Отрешенная (где там любезная улыбка?) Эля поставила на стол миску с цилиндрическими кусочками льда, блюдо с миндалем и бутылку «Джим-Бима».
— Бурбон! — обрадовался Сырцов. — Что мне доктор прописал!
— Ценитель? — осведомился Логунов.
— Дружу с ценителями.
Разлили по первой, разбросали по стаканам лед, сделали по глотку и одновременно взглянули друг на друга: а дальше что? Так и не решив, глотнули еще раз. Вроде бы пришло нежное тепло.
— «Джим-Бим» — и виски, и как бы не виски, — сказал Логунов. — Когда пьешь, забываешь о его крепости. Это весьма приятно, но и весьма рискованно.
— Пьянство вообще — зона рискованного земледелия, — охотно вступил в умственный разговор Сырцов.
— Лучше не пить?
— Лучше не рисковать.
— Ишь, какой вы осторожный. Тогда зачем выбрали себе профессию, безусловно напрямую связанную с постоянным риском?
— Так уж получилось. Но на мой сугубо дилетантский взгляд — профессия банкира тоже из разряда тех, где риск не на последнем месте.
— Если бы только риск, — мечтательно заметил Логунов и вторично наполнил хрустальные стаканы. — Вы мне понравились, Георгий. Но цель вашего визита мне до сих пор непонятна. Зачем вы пришли?
— А сам не знаю! — беспечно признался Сырцов. — Познакомиться с вами, решить, что вы такое, почувствовать атмосферу здешнего бытия, обнюхать, как ищейка, все углы… Так, наверное…
Надо полагать, прямо из стены, как граф Монте-Кристо, явилась Светлана Дмитриевна. Сырцов поспешно возвратил стакан на стол. А Логунов, лишь на мгновение скосив левый глаз на жену, допил до дна и четко поставил пустую посуду. Ледышка звякнула о стекло.
— Здравствуйте, Георгий Петрович, — почти пропела Светлана Дмитриевна. — Простите меня, что заставила вас ждать, — и без перерыва — не звонком, а криком в неведомое — приказала: — Эля, будьте добры, третий стакан! — уселась за стол и обратила к Сырцову вежливо-внимательное лицо: — Так как же наши общие дела, Георгий Петрович?
— Идут, идут помаленьку, Светлана Дмитриевна.
Светлана Дмитриевна, не глядя, приняла от Эли стакан, бросила щипчиками в него цилиндрик льда, плеснула виски, отхлебнула и, дождавшись, когда Эля скроется с ее глаз, холодно возразила Сырцову.
— Почему же помаленьку? Судя по всему, вы развили бурную деятельность. Вот и Валентина в курс дела ввели.
— Валентин Константинович, насколько мне известно, был в достаточной мере информирован и до встречи со мной, — небрежно не согласился с ней Сырцов.
Светлана глянула на мужа (без улыбки) и перевела взгляд (со светской улыбкой) на Сырцова. Что ж, оба сделали по выпаду, но укола не нанесли. Настало время трепа.
— Выпивку вам, Георгий Петрович, естественно, предложили немедленно. А вот не голодны ли вы, наверное, никто не поинтересовался, ибо только настоящая хозяйка может помнить об этом. Я — настоящая хозяйка, ей-богу! Давайте легонько перекусим, а, Георгий Петрович?
— Спасибо за предложение, но я сыт, право, сыт. Да и труба зовет. Дела, дела, Светлана Дмитриевна.
— Те, которые помаленьку? — не удержалась-таки настоящая хозяйка.
— Угу. Те, которые помаленьку завершаются.
— Значит, нашли Ксению, — осевшим голосом сказала Светлана.
— Я же сказал, что найду! — бодро и туманно заявил Сырцов.
— Так нашли или найдете? — попросил уточнений Логунов.
— Георгий Петрович нашел Ксению уже давно, — прояснила ситуацию Светлана. — Но по каким-то только ему ведомым причинам не хочет, чтобы мы встретились с ней.
— А может быть, Ксения не хочет встречаться с нами? — тихо спросил у нее Логунов.
Куда? В блюдо с миндалем? Ненадежно, могут наткнуться, могут просто унести. Под стол прилепить, к ножке, к стулу? Есть риск, что будут проверяться после такого разговора. Мягкий шарик нейтрального цвета размером с мелкую горошину Сырцов уронил на пол и стал вслепую, а потому с величайшей осторожностью носком ботинка тихонько подталкивать к щели меж двумя красивыми напольными плитами. Плиты — они, конечно, импортные, но мастера-то наши, российские. Сырцов заранее приглядел эту щель.
— Если бы ты сказал, что она не хочет встречаться с тобой, я бы поняла и оценила ее принципиальность и твою трезвую самооценку, — опять тихо, очень тихо произнесла Светлана.
— Уж лучше бы я ничего не говорил, — попытался завершить разговор Логунов.
Согласно народной мудрости милые бранятся — только тешатся. Или чешутся? Есть, горошина вроде бы легла как надо. Сырцов откинулся на спинку стула, незаметно глянул под стол. Порядок. Теперь микрофон этот только Эля пылесосом влажной уборки сможет достать.
— Выгоднейшая позиция — отмалчиваться. Един в трех азиатских обезьянах: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не скажу.
Сырцов достаточно демонстративно зевнул.
— Светлана… — попросил Логунов. Не ему, Сырцову сказала Светлана, мило улыбнувшись:
— Дамская распущенность. У женщин все виноваты, кроме них самих.
— Не всегда, — великодушно не согласился Сырцов. — Но, как бы ни симпатично мы беседовали, всему приходит конец.
Он решительно встал. Встала и Светлана Дмитриевна.
— Я так и не поняла, зачем вы к нам приходили, Георгий Петрович.
— Я приходил к Валентину Константиновичу.
Взъярилась. Глаза прищурились, желваки заходили, ноздри вздрогнули. Но собралась: в паузе, скорее всего, досчитала до десяти.
— Я хочу, я очень хочу увидеть Ксению, — отрешенно потребовала она.
— Увидите со временем, — нагло пообещал Сырцов.
— Когда?
— Когда захочет Ксения и когда я сочту нужным.
— Сделайте, пожалуйста, так, чтобы наша встреча состоялась как можно скорее, — окончательно справившись с собой, вежливо приказала Светлана Дмитриевна.
— Постараюсь. — Сырцов, слегка склоняя голову (как учила Лидия Сергеевна), попрощался со Светланой Дмитриевной, попрощался с Валентином Константиновичем и двинулся к распахнутым дверям пентхауза.
— Эля вас проводит, — вслед пообещала Светлана.
Эля действительно проводила его до дверей. Благодаря за любезность, Сырцов ловко схватил ее правую руку и темпераментно поцеловал ладошку:
— Спасибо, за все спасибо, Элеонора Борисовна!..
Она целованной рукой поправила кокошник:
— …Михайловна.
— Пардон, — и тихо-тихо: — Но ты для меня все равно только Элечка. До скорого, моя радость. — И громко-громко, в угол, где индифферентно восседал бык с полуприкрытыми очами: — Спи спокойно, дорогой товарищ!
После того, как птичка-колибри сквозь стекло залетела к нему в комнату, каждый вход и каждый выход из дома, каждая посадка в автомобиль, каждый непроверенный предварительно подъезд незнакомого здания вгоняли в него острый холодок, который мгновенно поселялся где-то чуть повыше солнечного сплетения.
Из лифта Сырцов вышел на третьем этаже и бесшумно спустился по лестнице до предпоследнего пролета, там постоял, отслушал обстановку, спустился на пролет и отсмотрел ее. Из междверного пространства изучил положение дел в видимой части двора. Вроде все чисто, если только где-нибудь метрах в трехстах в удобной позиции не сидит молодой человек со стреляющей металлической штучкой в руках…