— И что же это?
Светлана развернула бумажку. У нее на ладони лежала стальная горошина в предохранительной каучуковой одежке. Его горошина. Его микрофон. Любопытно, каким образом его обнаружила Светлана. На четвереньках по плиточному полу елозила? Есть, есть над чем подумать. А пока дураком прикидываться не следовало бы.
— Микрофон скорее всего. Для радиоподслушки недалекого действия. Прослушивания телефонных разговоров оказалось недостаточно, кто-то хочет слушать и домашние разговоры на вольном воздухе.
— Кто, Георгий?
— Тебе лучше знать. Тебе известно, кто вас навещает.
— К нам многие приходят.
— Вот и думай.
Она и задумалась. Надолго. Думал и он. Об ее играх. О цели этих игр.
Вот и Вороново. Легкий подъем, и они у старинных ворот старинного парка, через которые проезда нет. Сырцов прибился к обочине, и сразу же из ворот вышла Ксения и направилась к ним. В легком платье, тоненькая, с тонкой шеей, волосы резинкой туго стянуты в хвостик — девочка, девочка!
Светлана не выходила из машины, сидела, ждала, когда дочь подойдет, и неотрывно смотрела на нее. Дочь подошла, поцеловала ее в щеку через открытое окно, сказала ласково:
— Здравствуй, мамочка.
Светлана беззвучно заплакала. Теперь Ксения неотрывно смотрела на нее в ожидании, когда мама доплачет. Мама доплакала и спросила:
— Бананов хочешь?
— Хочу.
Светлана высморкалась в платочек, вышла из машины, открыла заднюю дверцу и протянула Ксении увесистую гроздь. Ксения оторвала от грозди банан и сказала:
— Спасибо.
— Где мы поговорим? — спросила у нее Светлана.
— В парке, — решила Ксения и пошла, не оборачиваясь, к старинным воротам, зажав в кулаке банан. Светлана, спотыкаясь на высоких каблуках, поспешила вслед за ней. Подождав недолго, двинул в парк и Сырцов.
Светлана и Ксения уже миновали причудливый дом-теремок, в котором по преданию двести с лишним лет тому назад останавливалась Екатерина II, и теперь спускались древней аллеей к заливным лугам мелкой речки под малоприличным названием Моча. Сырцов посмотрел, как они, медленно и не разговаривая, брели в легком отдалении друг от друга, и вернулся к воротам. Чего уж хвостом бить, когда Дед давно все по-своему точнехонько расписал. Ради праздного любопытства поискал казаряновско-смирновскую «восьмерку», не нашел, успокоился и прилег в пестрой тени колыхавшихся под ветром деревьев на вполне чистую траву.
Они вернулись через полчаса. Сейчас впереди шла Светлана твердым шагом (за полчаса наловчилась ходить на каблуках по колдобинам), а за ней, опустив голову и помахивая лоскутьями банановой кожуры (банан, значит, все-таки съела), брела невеселая Ксения. Ксения слегка оживилась лишь у самых ворот, ибо там стоял мусорный ящик, в который она с облегчением швырнула банановые лохмотья.
Сырцов подхватился с размагничивающей травки и первым оказался у автомобиля. Открыл дверцы на обе стороны, чтобы немного проветрить раскаленный под косым вечерним солнцем салон, и, присев на радиатор, стал ждать маму с дочкой. Они приближались, не разговаривая, так, как и уходили.
Светлана взглядом нашла на заднем сиденье объемистую сумку, вытащила ее на белый свет и обернулась к Ксении:
— Возьми. Здесь твои теплые вещи. Наверное, вечерами мерзнешь?
— Не надо, мама, у меня все есть.
Светлана злобно зашвырнула сумку назад. Ей на глаза попалась банановая гроздь, и она ухватилась за нее как за последнюю соломинку:
— Ну хоть бананы возьми!
Она схватила гроздь и все всовывала-всовывала ее Ксении в руки. Бананы Ксения наконец взяла и поблагодарила:
— Спасибо, мама.
Светлана, раздувая ноздри, уселась на переднее сиденье и глядела прямо перед собой. Ксения склонилась к ней и, как полчаса тому назад, поцеловала в щеку.
— До свидания, мамочка.
Не было сил у Светланы: стараясь не глядеть на дочь, она коротко кивнула. За нее попрощался Сырцов:
— Всего тебе хорошего, Ксения.
— И вам, Георгий, — эхом откликнулась она.
Вдвоем они следили за Ксенией, которая, держа в правой руке обойму крупнокалиберных бананов, миновала ворота и вошла в парк. Они следили за ней до тех пор, пока она не растворилась меж вековых стволов. Сырцов включил мотор, лихо развернулся, и они помчались к Москве.
Служивые водители закончили рабочий день, и шоссе было свободно от грузовиков, а потому пустынно. Сырцов дал скорость. Пел в полуоткрытых окнах встречный воздух, с визгом проносились мимо и назад мимолетные встречные автомобили, набегали и убегали, не утомляя глаз, деревья, деревни, столбы… Хорошо было Сырцову в бездумье.
У Троицка он вспомнил про Светлану — на мгновение покосился направо. Она сидела с закрытыми глазами. Он тихо спросил:
— Удалось тебе что-нибудь?
Она, не открывая глаз, медленно покачала головой из стороны в сторону. Нет, не удалось, так надо было понимать. Но Сырцов не успокоился:
— Совсем ничего?
— Добилась безнадежной отсрочки. — Светлана улыбнулась, как Пьеро. — Ксения из жалости ко мне согласилась еще подумать до послезавтра.
— Значит, послезавтра, — отметил Сырцов.
— Как ты все это делаешь, Георгий?
— Что именно?
— Как ты уговорил Ксению на встречу со мной?
— Попросил пожалеть. Тебя и меня.
— Она никого не жалеет, — возразила Светлана. — Даже себя.
— Что ты хочешь от нее?
— Я хочу, чтобы мы с ней уехали из этой страны навсегда.
— Уезжай одна и не мешай Ксении жить.
— Я не могу оставить в этом аду свою дочь. Она погибнет здесь.
— Она погибнет, если ты будешь рядом с ней.
— Ты говоришь глупости. И мерзости.
Замолчали до Москвы. А там и говорить было некогда: через пятнадцать минут были у логуновского подъезда. Она выскочила из «девятки» и, не прощаясь, бросилась к дверям. Вдруг опомнилась, вернулась к машине и, склонясь, сказала Сырцову:
— Спасибо, Георгий, хотя бы за то, что сегодня произошло.
— Не за что, — насмешливо ответил Сырцов. — Ведь ты вернулась не для того, чтобы сказать мне спасибо. Ты просто вспомнила, что тебе от меня надо узнать, как чисто технически осуществится послезавтра твое свидание с Ксенией. Не суетись, гражданка.
И, не дожидаясь ответа, рванул с места. Домой!
После рутинных предосторожностей добрался-таки до своей квартиры. Было без мелочи восемь часов вечера. Демидову звонить поздно, придется звонить с утра. Но только успел об этом подумать, как раздался телефонный звонок. Приятно иметь дело с обязательным человеком.
— Это тебе нужно или мне? Где ты шляешься?
— Мини-отдых на лоне природы, мой любезный Вовик.
— Тебе хорошо. Записывай адрес РЭУ.
Сырцов быстренько записал и потребовал уточнений:
— К кому там лучше обратиться?
— В десять тебя будет ждать Софья Мамедовна. Я — тебе. А ты — мне?
— Пока нечего, Вова. Спасибо вам, товарищ капитан.
— Прощай, прощай и помни обо мне! — заключил разговор Демидов.
Вспомнил, что хочется жрать. Поужинал без энтузиазма и водки, хотя принять для расслабки хотелось. В девять часов предусмотрительно наглухо задернул гардины и включил электрическое освещение. От нечего делать постелил себе свежую постельку, разделся до трусов и, ощутив потребность почитать, улегся с томиком Зощенко. Успел прочитать раздел про деньги из «Голубой книги», хотел приступить к разделу «Любовь», но в это время позвонили в дверь.
Некому его навещать. Кроме Светланы. Не одеваясь, он подошел к входной двери:
— Может, сегодня не надо, Светлана?
— Открой, — жестко потребовала невидимая она. Он усмехнулся про себя, вспомнив, что начал читать главу о любви из «Голубой книги». Усмехнулся и открыл. Светлана нехорошо посмотрела на его обнаженный торс и брезгливо посоветовала: — Прикройся.
— Зачем? — злобно поинтересовался он, но отправился в ванную, где накинул на себя самбистскую куртку.
— Бороться будем? — догадалась Светлана. Она уже сидела в кресле и курила.
— Если это теперь называется борьбой… — сказал он и сел на застеленную тахту. — Зачем это нам, Светлана?
— Тебе стыдно, да? Перед Ксюшкой стыдно, да? — Она загасила в пепельнице сигарету. — А мне, думаешь, не стыдно?
Она вскочила с кресла и одним рывком стащила с себя длинное, гладкое, в обтяжку серое трикотажное платье. Ничего не было под платьем, ничего. Она стояла перед ним совершенно голая, и ей не было стыдно сейчас. Она шагнула к нему, заставила встать с тахты, распахнула его самбистскую куртку.
— А сама требовала, чтобы я оделся, — попытался пошутить он срывающимся голосом. Она мягко уложила его на тахту, нежно укусила за мочку уха и стала летуче целовать его в подбородок, шею, ключицу…
В первом перерыве зазвонил телефон. Сырцов перелез через Светлану и снял трубку:
— Я вас слушаю.
— Георгий Петрович? Здравствуйте. Вас отец Афанасий вынужден побеспокоить.
— Да, — сказал Сырцов.
— У вас кто-то есть, кто не должен понять, с кем вы говорите? — мгновенно сообразил догадливый священник.
— Да, — подтвердил Сырцов.
— Тогда просто выслушайте мой рассказ. Час тому назад меня дома посетил некий господин, который представился как дядя Ксении, страшно обеспокоенный ее исчезновением. Он-де всегда был очень близок с сестрой и племянницей и наверняка бы не дал свершиться этому, будь он в Москве. Он только сегодня вернулся из длительной командировки и, зная о приверженности племянницы к православию, сразу же бросился к ее духовному отцу, то есть ко мне, хорошо понимая, что перед тем, как сделать такой ответственный шаг, Ксения наверняка советовалась со мной. И, естественно, спросил: не знаю ли я, где она. Я ответил, что не знаю. Я действительно, Георгий Петрович, не знаю теперь, где она. Во всяком случае, я не дал ему никаких сведений и не соврал. Что-нибудь вы хотите еще узнать?
— Да.
— Вероятно, внешность господина?
— Да.
— Хорошо сложен, хорошо одет, высок, спортивен, в меру интеллигентен и, как требует нынешняя интеллигентская мода, в роскошной полуседой бороде. Возраст между сорока и пятьюдесятью. Милая улыбка, прекрасные зубы (свои или вставные — не знаю), самоуверен, реакция быстрая, холерическая. Достаточно?