— У Казарянов, — решил Смирнов. — Сейчас я вас мигом к ним домчу, а сам в гости к Голдину Алексею Яковлевичу.
Дверь без особых расспросов открыла миловидная еврейка средних лет.
— Мне бы Алексея Яковлевича, — проканючил Смирнов.
— Они в карты играют. Проходите, — пригласила беззаботная хозяйка.
Сколько там лет прошло? Сорок два? Лешка Гольдин, по школьному прозвищу Лешка Бэз, как сорок два года тому назад, важно думал над очередным ходом. Смирнов постоял незамеченным в дверях и вдруг заорал:
— Шолом-алейхем, евреи!
Совсем пожилой Леша Бэз поднял глаза на непрошеного гостя, дважды моргнул в недоумении и вдруг прокричал ответно — испуганно и счастливо:
— Саня! Санька!
Глава 33
Последнее дело оставалось у Сырцова на сегодня — визит к Николаю Григорьевичу Сергееву, к Коляше Англичанину. Церберы у входа вроде бы его узнали. Пустили в контору «Блек бокса» беспрепятственно. А красотка Маргарита, ясное дело, приняла как родного, но и огорчила тут же:
— Здравствуйте, Георгий Петрович. А Николая Григорьевича нет.
— А будет?
— Вряд ли. Вы ведь, наверное, знаете; какое у нас горе.
— А как же его все-таки убили? — бесцеремонно полюбопытствовал Сырцов.
Маргарита округлила глаза и упоительно поведала:
— Василий Федорович как вошел в подъезд, так в него и выстрелили. Один, говорят, из браунинга в голову, а второй из обрезанной двустволки двенадцатого калибра картечью. Всю грудь разворотило.
— Что же ваши «блек боксы» проморгали, охрана хренова? — безжалостно спросил Сырцов. Он сел на стул напротив Маргариты и беззастенчиво ее рассматривал: — Ты ничего от меня не скрываешь, крошка?
Крошка Марго дергано вздохнула, задержала воздух в груди и с выдохом ответила:
— Ничего, Георгий Петрович. А наши ребята ни при чем. Василий Федорович еще вчера Александру Петровичу сказал, что ему и свои-то телохранители надоели, не то что наши. Вот Александр Петрович и попросил Николая Григорьевича наших отозвать.
— Где сейчас Коляша, ты не догадываешься?
— Честное слово, не знаю, Георгий Петрович, честное слово!
— Здесь его нет, дома его нет, — вслух поразмышлял Сырцов и спохватился: — Десятый час уже, а ты здесь сидишь. Зачем?
— Подожду Николая Григорьевича до одиннадцати на всякий случай.
— Ты что-то знаешь, Ритуля. Что?
— Да ничего я не знаю, ничего! — звонко, стараясь, чтобы искренней, воскликнула Маргарита.
— И сильно нервничаешь, — сказал Сырцов. — Не от того, что Прахова жалко. Вообще удивительно, как человек с фамилией Прахов прожил так долго.
— Вы жестокий человек, Георгий Петрович. — Маргарита вынула из сумочки воздушный носовой платочек и деликатно, почти беззвучно высморкалась. То ли легкий насморк, то ли слезы подступили в связи с безвременной кончиной президента крупного банка. Сырцов смотрел на нее с брезгливой жалостью. Маргарита поймала его взгляд и потребовала правдивого ответа:
— Некрасивая я сегодня, да?
— Ты красивая всегда, — не соврал Сырцов. — Но вот малосимпатичная сейчас мне — да. Можно от тебя позвонить?
— Звоните, — холодно разрешила Маргарита.
Сырцов раздраженно потыкал пальцем в клавиши (все-таки больше любил крутить диск) и после двух гудков услышал строгое протяжное контральто:
— Я слушаю вас внимательно, — нет, не могла существовать без игры Дюба.
— Здравствуйте, Люба. Это Георгий.
— Что мне делать, Георгий, что мне делать?! — отчаянно выкрикнула Люба. И столько невыплаканных слез было в ее голосе, что Сырцов всерьез перепугался.
— Главное, не волнуйтесь, Люба, — нервно сказал Сырцов. — И все будет в порядке.
— Да как же не волноваться?! — Люба чуть ли не рыдала. — Он покинул меня!
— Кто? — уже ожидая подвоха, поинтересовался он.
— Да поклонник же! В сшитых на заказ штанах! С недавно приобретенной квартирой. С неизбывной любовью ко мне!
— Больше не звонит, паразит? — весело осведомился Сырцов.
— Не-а.
— Такую девушку бросил!
— Я теряю веру в себя, Георгий! Я теряю веру в свои чары!
— Что будем делать?
— Немедленно свидание с вами, во время которого я постараюсь убедиться в своей былой неотразимости.
— У вас же экзамены. Да и поздно уже.
— Сегодня сдан последний. А время — детское. Ровно в десять я вас буду ждать у Антидюринга.
— А это что такое?
— Да Энгельс же! — удивилась Люба и повесила трубку.
— Такие пироги, — констатировал Сырцов. — Ну, мне пора на свидание.
— Как вы можете! Как вы можете так! — плаксиво возмутилась Маргарита.
— А ты что, прикажешь мне вместе со всеми девушками Москвы рыдать о безвременной кончине Василия Федоровича Прахова? — ощерился Сырцов, но, увидя растерянные глаза Маргариты, извинительно и сочувственно присовокупил: — Не сердись на меня, Ритуля. Это я по глупости и сгоряча.
Он необидно и осторожно погладил ее по голове и, поймав наконец слабую ее улыбку, поднялся с патентованного конторского стула.
— Она — хорошенькая? — на прощание поинтересовалась Маргарита.
— Ты — лучше, — соврал во благо Сырцов.
По-кавказски празднично ужинали, скорее уже завершали ужин, когда в передней необъятной казаряновской квартиры раздался отдаленный звонок. И жили в этой квартире по кавказским законам: дверь открывать пошла Зоя. Через некоторое время вернулась и сообщила всем:
— Там Светлана. Светлана Дмитриевна.
Казарян встал из-за стола и поочередно посмотрел на Лидию Сергеевну и Ксению. Они молчали. Тогда сказал он:
— Я поговорю с ней в кабинете.
— Как хотите, — откликнулась Ксения.
Тихой девочкой ждала в прихожей Светлана Дмитриевна. Правда, тихая девочка была одета от Тристана Онофри. Роман бегло поцеловал ее в щеку.
— Что случилось, Светланка?
— Я хочу поговорить с тобой очень серьезно, Ромка, — объявила Светлана и дрогнувшими непроизвольно коленями ударила сумочку, которую держала в опущенных руках. Сумочка слегка подскочила. Глядя на сумочку, Казарян не слишком сердечно предложил:
— Тогда пойдем ко мне. — И крикнул в никуда: — Зоенька, бутылочку коньяка в кабинет и что-нибудь заесть.
Сели за длинный профессорский журнальный стол в кресла и молчали, ожидая Зоиного появления. Пришла Зоя, поставила на стол бутылку, рюмки, тарелки с нарезанным лимоном и бастурмой. Посмотрела на Романа — не надо ли еще чего, — заслужила одобрительный кивок мужа и удалилась с подносом.
— Рома… — драматически начала Светлана, но Казарян решительно перебил:
— Выпьем сперва. — Разлил по рюмкам, выпил сам, проследил за тем, чтобы выпила Светлана, и только после этого разрешил: — Говори.
— Это ты мне рекомендовал Сырцова! — сдержанным криком обвинила она Казаряна.
— Он не выполнил твоего поручения? — совсем тихо поинтересовался Роман.
— Я наняла его для того, чтобы он нашел Ксению…
— И он нашел ее, — перебил Казарян и налил по второй. — Давай-ка еще выпьем, Светлана.
Она, даже не дождавшись его, покорно и быстро выпила, чтобы говорить, говорить:
— Все, все против меня! Вы разрушили мою жизнь, вы поссорили навсегда меня с мужем, вы заставили мою дочь возненавидеть свою мать!
— Вы — это кто? — выпив наконец, спросил Казарян.
— Вы, — повторила Светлана, с ненавистью глядя на Казаряна. — Вы — знаменитая на всю Москву шайка-лейка. Я хочу, чтобы ты, Смирнов, Спиридонов и Сырцов заставили Ксению вернуться домой.
— Заставить поступить Ксению против ее воли не смогла даже ты.
— Потому что вы подговорили ее! Потому что вы распускали грязные сплетни о прошлой моей жизни!
— Не ори, истеричка, — буднично посоветовал Казарян.
Светлана в запале вскочила, бедрами задев край журнального стола. Тарелки задребезжали, а бутылка рухнула на бок как подстреленная. Но уже ничто не мешало Светлане визжать, надрывая голосовые связки.
— Вы заплатите мне за все, мерзавцы! Вы все еще пожалеете, что родились на свет!
— За что они заплатят, мама? — спокойно спросила от двери Ксения.
Светлана обернулась, увидела дочь, прорвалась между столом и креслом, кинулась к ней и упала на колени.
— Доченька! Доченька! Я все, все подготовила! — Она вскочила с колен, подхватила свою сумочку и, лихорадочно выбрасывая из нее все подряд, нашла в конце концов две тонкие яркие продолговатые книжечки. — Вот билеты на послезавтра! Улетим, улетим отсюда, Ксюша!
— Мне тебя очень-очень жалко, мама, — сомнамбулически сказала Ксения. — Но я отсюда никуда не улечу.
— Отец с твоим паспортом все устроит за один день, и мы с тобой, понимаешь, только мы с тобой, будем далеко-далеко от этой кошмарной страны и этого постоянного леденящего душу ужаса! — ничего не слыша, продолжала кричать Светлана.
— Мама! — почти по слогам, отчетливо и грозно, сказала Ксения.
— Ксюша! — откликнулась Светлана и заплакала.
— Я здесь нужен, Ксения? — спросил Казарян.
— Нужны, Роман Суренович. — Она обняла мать и, утешая, чуть покачивала ее.
— Он жестокий, злопамятный и холодный человек, — через всхлипы сообщила Светлана дочери. Ксения отпустила ее и возразила:
— Неправда.
— Правда! Правда! — вновь закричала притихшая было Светлана. Ксения положила ей руки на плечи и грустно и почти утверждая спросила:
— Ты когда-то сделала что-то очень подлое и страшное, да, мама?
Светлана обеими руками сорвала со своих плеч Ксюшины ладони, кое-как запихала свои причиндалы в сумочку и, уже направляясь к двери, глухо сообщила самой себе:
— Теперь я знаю: у меня нет дочери.
«Девятка» находилась от них уже далеко-далеко. Стояла, давно остывшая, у Болота, а Сырцов с Любой брели Кадашевской набережной. Они не были влюбленной парой, они просто милы друг другу, и им было хорошо бродить вдвоем по ночной Москве, которая сейчас затаилась и дремала, в дреме негромко вскрикивая осторожными автомобильными гудками.
— А сейчас на Малую Ордынку, — приказала Люба. — Я ее люблю.