— Слушаю вас, — сказал он строго.
— Я звоню, — сообщила Светлана Дмитриевна робко.
— Откуда? — поинтересовался Сырцов.
— Из автомата.
— Вы — молодец. Нам надо встретиться и поговорить. Только не у вас дома.
— Господи! — облегченно и расслабленно произнесла она. — Вы согласны!
— Не в этом дело… — озабоченно прервал ее Сырцов.
— Именно в этом, — радостно сказала она.
Она выбрала китайский ресторан у Никитских ворот. Когда он подъехал со стороны Пушкинской площади, то краем правого глаза просек ее «мерседес» на Малой Бронной. И неприметную «семерку» просек. Его «девятка» свернула направо, на Спиридоновку, прокатилась переулками, у Патриарших прудов выбралась на Малую Бронную и, завершив круг, встала сзади «семерки». Сырцов тщательно закрыл свою «девятку», подошел к незаметному «Жигуленку» и, наклонившись, заглянул в салон. Один человек за рулем, и все. Не таясь, Сырцов разглядывал его терпеливо, нагло и долго. Человек сидел не шевелясь и, положив руки на рулевое колесо, настойчиво смотрел перед собой.
Молод, накачан, коротко стрижен. Профиль невыразителен. И весь неинтересен, за исключением больших оттопыренных ушей, которые от напряжения окрасились в цвет пролетарского флага. Что делать ему сейчас — не знает. Сырцов садистски нависал над ним и молчал до тех пор, пока уши водителя не приобрели цвет любимого сырцовского вина «мукузани».
— Езжай отсюда, паренек, — после этого посоветовал Сырцов. Паренек панически молчал. — Дело ты свое сделал, узнал, что я встречаюсь в ресторане со Светланой Дмитриевной. А потом она поедет к себе домой, я поеду к себе домой. Так и доложишь своему бугру. Езжай, а?
«Семерка» вдруг взревела и рванула с места. Паренек так и не взглянул ни разу на Сырцова, который посмеялся и пошел в ресторан.
Опять удивился он тому, как может быть хороша сорокапятилетняя женщина. Порывисто, как девочка, и в то же время изящно поднялась ему навстречу из-за стола царица зала. Все тутошние мужчины (даже китайцы) украдкой смотрели на нее.
— До чего же я рада… — Она нежно улыбнулась и протянула ему руку. Для рукопожатия? Поцелуя? Он пожал ей руку и даже потряс. — Шокинг — ваше главное оружие?
— Мое главное оружие — десятизарядный пистолет «байярд».
— И еще игра в глуповатого простака, — добавила она. — Присаживайтесь, Бога ради.
Ее здесь хорошо знали. От желания угодить постоянной клиентке официант зверски щерился, считая, вероятно, что таким образом он улыбается. Расставив по столу емкости с побегами бамбука, черными яйцами, серыми акульими плавниками, лапшой, рисом и едкими до ядовитости соусами, он сипло и тихо (очень хотел угодить) сообщил:
— Все ваше любимое, Светлана Дмитриевна.
И осторожно, на носках двинулся за ресторанные кулисы.
Глядя на его удаляющийся толстый зад, Сырцов спросил, утверждая:
— Вы ему на чай «зелеными» отстегиваете?
— Зондируете почву насчет того, в какой валюте я намерена расплачиваться с вами? — вопросом на вопрос ответила она. Молодец дамочка. Но что-то слишком быстро решила овладеть командными высотами. Сырцов тухло посмотрел на нее, откинулся на стуле, вытянул ноги, засунул руки в карманы и, переведя взгляд на собственный скрытый рубашкой пуп, сказал без выражения:
— Мадам, если я соглашусь работать на вас, то все условия, я подчеркиваю — все — буду диктовать я. В том числе и условия оплаты. Так что зондировать, намекать, выторговывать, просить и те де, и те пе я не собираюсь. Но это если я соглашусь.
Она смертельно испугалась первых же его слов. А когда он после своего короткого монолога поднял на нее глаза, она была в панике. Потянулась через стол, коснулась долгой ладонью его предплечья, по-собачьи виновато попыталась заглянуть ему в глаза. Не сумела заглянуть, убрала руку, опустила очи к полу и залепетала сбивчиво:
— Очень, очень прошу вас простить меня. Вы неправильно меня поняли, я пошутила, попыталась пошутить и пошутила неудачно.
— Пошутили вы весьма удачно, — не согласился Сырцов. — Но на будущее советую осторожнее выбирать темы для ваших шуток. Я горд, как Конек-Горбунок.
— И так же всесильны, как он, — поспешно добавила Светлана Дмитриевна.
Что ж, бунт подавлен, теперь можно и поблагодушествовать.
— Вот такие шутки мне нравятся. — Он подобрал ноги, придвинул стул поближе к столу, принюхался. — Китайцы все это сами едят или на нас, русских, проводят полевые испытания?
Она не слушала его ахинею, она лишь видела его добродушное лицо и радовалась, что все обошлось. Поняв, что он кончил говорить, быстро-быстро стала выстреливать короткими вопросами:
— Значит, вы не отказываетесь, да? Чем я могу помочь на первых порах? Что вам для начала необходимо? И с чего вам удобнее начать?
— Стоп, — приказал он, и она тотчас умолкла. — На первых порах вы должны внимательно выслушать меня. Начну с вопросов. Вы сегодня звонили мне из телефона-автомата. Считаете, что ваш телефон прослушивается?
— Да, — твердо сказала она.
— Вообще или конкретно ваши разговоры?
— Вообще. Вероятнее всего, кто-то весьма интересуется деловыми контактами мужа. Но мне тоже не нравится, что мои приватные разговоры слушает непрошеный третий.
— Вы заметили, что за вашим «мерседесом» следует хвост?
— Хвост — это когда следят? — нервно догадалась она. — Нет, не замечала. За мной следят? Но зачем?
— Вот это я и хотел бы знать в первую очередь. И узнаю. Теперь вот что: мне необходимо осмотреть комнату Ксении. В связи с этим еще вопросы. Хотите вы или не хотите, чтобы о моей работе знал ваш муж?
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что они два года уже как кошка с собакой. И потому, что он махнул на нее рукой.
— Так плоха?
— С его точки зрения.
— Завтра утром он будет дома?
— Его и сегодня не будет. Вчера он на три дня улетел в Женеву по делам.
— Ксения внешне — хороша?
— По-моему, да. Но я мать. Судите сами. — Она раскрыла сумочку и, не глядя, нашла (заранее приготовленную) фотографию девять на двенадцать. Протянула ему. Вопрошающий взгляд, невеселая полуулыбка. Нос и рот материнские, а брови, видимо, отцовские: резко вскинутые, с надменным переломом.
— Худенькая? — поинтересовался он, продолжая рассматривать снимок.
— Былинка, — тоскливо подтвердила она.
— Завтра с утра я у вас. Постараюсь появиться со стороны: мне тоже не хочется, чтобы непрошеный третий знал о нашей встрече. Так что не удивляйтесь, если обнаружите меня, незваного, в вашей квартире. О связях Ксении, ее подружках, дружках, приятелях и приятельницах поговорим завтра же: может быть, где-нибудь — у нее, у вас — обнаружатся перспективные фотографии. Ведь кроме этого портрета при вас никаких снимков нет?
— Фотография мужа, — призналась она.
— Покажите, — неожиданно предложил Сырцов.
Она покорно порылась в сумочке и извлекла цветную фотку. Сырцов думал, что банкир Логунов значительно старше. Именно на него презрительно смотрел сорокалетний красавец в смокинге и с бокалом в руке. На презентации, значит. Что ж, они со Светланой Дмитриевной идеальная пара. Сырцов вернул фотографию и сказал:
— Теперь об оплате. Мой рабочий день стоит сто пятьдесят долларов. Непредвиденные расходы в эту сумму не входят.
— Я принесла с собой тысячу долларов. Этого пока хватит? — робко спросила она.
— Вполне. К завтрашнему дню я приготовлю расписку.
Она вручила ему конверт, проследила за тем, как он прячет деньги во внутренний карман, и облегченно рассмеялась.
— А теперь давайте немного выпьем и поедим, Георгий Петрович!
— Товар закуплен, можно и расслабиться, да?
— Зачем вы так? — низким голосом спросила она, ибо хорошее настроение покинуло ее.
Действительно, зачем он так? Затем, что она богата, хороша собой и у нее красивый, уверенный в себе муж, хозяин жизни? Затем, что они — идеальная пара? Затем, что его, Сырцова, наняли, как носильщика на вокзале? Затем, что он взял тысячу долларов?
— Затем, что я — полный идиот, Светлана Дмитриевна. Простите меня.
Она мелко покивала — прощала — и тихо заплакала. Поплакала недолго, вздохнула прерывисто, промокнула платочком Глаза и попыталась улыбнуться.
— Светлана Дмитриевна, вот вы плачете, — нарочито бойко начал он, — а ресницы у вас не текут. Ведь должны же течь, тушью крашенные! А не текут. Почему?
Слава Богу: улыбнулась по-настоящему. Ответила:
— Есть тушь, которая не течет от слез. Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что она очень дорогая?
Все-таки дамочка — молодец. И об этом ей надо сказать:
— А вы молодец, дамочка.
— Иногда, — частично согласилась она, быстро разлила из графина по рюмкам и предложила: — За то, чтобы все хорошо кончилось.
— Нельзя пить за несделанное, — строго возразил он.
— За что же тогда нам с вами пить?
— За удачу. Она не зависит от работы. Она приходит или не приходит.
— За удачу! — возгласила она, и они чокнулись.
Только они приступили к кофе, как раздалось разухабистое и громкое:
— Светка!
Светлана Дмитриевна посмотрела перед собой (сидели напротив входа), на мгновение ожесточилась лицом и, отчетливо выговаривая слова, прошептала:
— …твою мать!
Сырцов обернулся. В дверях, эффектно задранной рукой касаясь косяка, вольно стояла гражданка в широких, почти цыганских одеждах. Светлана Дмитриевна обнажила зубы в лучезарной улыбке, призывая:
— Иди к нам, Машка!
Сырцов опять посмотрел через плечо: интересно же было. Почти в «цыганочке» шла к их столу жизнерадостная Машка. Подплыла, уперлась указательным пальцем в стол, не скрываясь, оглядела Сырцова и сообщила: Ну, где может быть Светка? Конечно же у китайцев, дерьмо вонючее жует, нравится ей, понимаете ли, это! И я, естественно, уже здесь!
— А зачем? — вдруг спросил Сырцов.
— Что — зачем? — не поняла удивленная Машка.
— Здесь-то вы зачем? Судя по всему, вам не нравится вонючее дерьмо, которое именно здесь подают.