— Ты что все меня пугаешь? Ты рассказывай, рассказывай о своих подвигах. Судя по Машиной пленочке, ты любишь красиво хвост распустить.
— Что же тебе рассказать? — в нерешительности сам себе задал вопрос Паша. — Про то, как я Валечку Логунова убрал? Ну, об этом ты, я думаю, уже догадался.
— За что вы его?
— Оказалось, что его мучает, как выразился один неглупый человек, химера, именуемая совестью. Понятное дело, он убивать себя не собирался. Он решил органам сдаваться. Громадную телегу сочинил про все наши делишки, всю ночь писал. И про Фурсова, и про Ицыковичей, и про последнюю рокировку в двух банках. Он неглуп был, очень толково написана бумага. Но и на старуху бывает перестроечная разруха: очень он мне работу облегчил, написав записку Ксении…
— Если бы ты до Ксении дотянулся, кончил бы ее? — перебил его вопросом Сырцов.
— Не знаю, — подумав, серьезно ответил Павел. — А что по-настоящему у нее было?
— Ицыковичи десятилетней давности и Ицыкович полугодичный.
— Да, серьезно. Трупы-то откопали?
— Откопали. Так убил бы Ксению, если до нее добрался бы?
— Убил бы. По необходимости. Шкуру свою спасая. Необходимость — вещь неотвратимая. Вон как ваш со Смирновым приятель Воробьев шурует! В течение недели от него нам два заказа пришло. И оба заказа — на самых закадычных дружков своих, Прахова и Кольку Сергеева. Такая, значит, необходимость существовала.
— Мы и до Воробьева доберемся, — пообещал Сырцов.
— Тебе, Жора, пора уже и прекратить употреблять слово «я» и «мы» в будущем времени. — Рузанов опять посмотрел на часы. — Скоро тебя не будет.
— Ладно. Пусть без меня, но все равно Смирнов его достанет. И тебя тоже.
— Руки коротки.
— Ну, если не тебя, тогда Светлану.
— А ее-то за что? — всерьез забеспокоился Рузанов.
— За то, что Марию Елагину убила. Зачем она убила, Павел?
Огорчился, сильно огорчился Павел Рузанов. Сморщился, как от кислого, помотал головой, ответил, вздохнув:
— Не зачем, а отчего. От нервности.
— Следовательно, Маша, сильно зацепила ее.
— Не столько зацепила, сколько вывела из себя наглостью и желанием властвовать над ней. Светлана не хотела ее убивать. Не контролируя себя, она в бешенстве ударила ее пепельницей…
— А потом удушила ее, — добавил Сырцов.
— Это уж от растерянности и ужаса. А как ты все-таки допер?
— По визитам на Машину квартиру после ее смерти. Сначала Логунов, а потом твои идиоты. За окурками. Поначалу в истерике мужу поведала, затем, охолонув и поняв, что это ему не по зубам, тебе. А Светланины окурочки особые: она единственная из всех известных мне дам, кто клыком закусывает фильтр сигареты.
— Мои идиоты — не совсем идиоты: успели-таки эти окурки собрать. Светлане не о чем беспокоиться: Вальки нет, тебя не будет. Да и был бы — все равно не смог доказать.
— Значит, все в порядке у вас, Паша?
— В полном, вонючий мент.
— Так какого черта ты в меня, бездарно рискуя, стрелял?
Рузанов поднялся со скамьи, отошел к пустой стене и, отвернувшись от Сырцова, негромко заговорил о том, что камнем невыговоренных слов лежало у него на сердце, о том, о чем он никому никогда не говорил:
— Я люблю ее. Я люблю Светлану много-много лет. Влюбился просто так, увидел и влюбился, любил без надежды, люблю сейчас с надеждой. Я вытерпел Фурсова, я терпел Вальку, но тебя, козел сопливый, вытерпеть не мог. — Рузанов резко развернулся и договорил, глядя на Сырцова белыми, как бы ослепшими глазами: — Перед тем, как убить, я отрежу тебе член и яйца. Я покажу тебе их, а потом убью.
— Отрежешь мне член и яйца, убьешь связанного, и настанет для тебя, счастливого, время любить, — монотонно сказал Сырцов.
Слишком долго терпел Рузанов, слишком долго. Зарычав, он кинулся к топчану и в беспамятстве замолотил кулаками.
— Имеет смысл для начала его машину поискать, а? — как бы советуясь с подполковником из местного отделения милиции, сидевшим рядом с ним, предложил Леонид Махов. Подполковник уверенно сообщил:
— Машину поблизости можно оставить либо в поселке на одной из четырех улиц, либо неподалеку в пришоссейном лесочке. Работы для моих ребят — на пятнадцать — двадцать минут.
— Только не на милицейском транспорте. Пешочком, а? — попросил Махов.
— Тогда не менее получаса. А вы сами говорите: цейтнот.
С переднего сиденья, с места рядом с водителем, обернулся к ним Смирнов:
— Жора — сыскарь-супер. Первое, что пришло ему в голову как место для парковки, — четыре улицы и лесок. И он, естественно, понял, что первое, что придет в голову любому другому, — четыре улицы и лесок. Где-нибудь в округе есть местечко, где бы он мог загнать свою «девятку» в стадо ей подобных?
— Железнодорожная станция, пожалуй, — подумав, решил местный подполковник.
— Далеко? — спросил Махов.
— Три с половиной — четыре версты.
— Пусти туда незаметную машину, чтобы минут за пятнадцать обернулась. Искать «девятку» цвета беж, номер 49–18, — ласково подсказал Махов.
Подполковник тяжело полез из маховской «Волги».
Три часа прошло с тех пор, как они хватились Сырцова. Первый час бездарно прошел в телефонных перезвонах, пока не поняли, что дело пахнет керосином. Лидия Сергеевна настояла, чтобы начать со шмона дачи Дмитрия Федоровича. Еще час ушел на согласование с областью и добывание у них ордера на обыск. На всякий случай Махов взял и свою опергруппу с собачкой. Тоже Лидия Сергеевна присоветовала.
Десять минут назад соединились и наконец приступили к операции.
— Начнем параллельно? — советуясь, спросил Леонид у Смирнова.
— Дождемся областных, которые на станцию проехали. Если машина там, то уж шмон на всю катушку. Частым гребнем, как на вшей.
— У вас вши были? — от нечего делать поинтересовался Махов.
— А у кого их не было во время войны?
…— Сколько еще ждать? — тоскливо спросил Малыш. Паша привычно взглянул на часы и объявил:
— Полтора часа жизни тебе, Сырцов!
— А тебе чуть больше, — хрипло ответил изуродованный Сырцов.
— Тем и утешься.
— Не трус, — уважительно отозвался о Сырцове Малыш.
— Пижон. Просто пижон, — не согласился с Малышом Рузанов. — Пока еще пижонит перед нами, перед собой. Когда я ему начну яйца отрезать, увидишь, какой он на самом деле.
— Так значит, ты на электричке приехал? — в который раз спросил Малыш. И в который раз (уже неоднократно к нему прикладывался Малыш и голыми руками, и ножичком, и зажженной спичкой) Сырцов признался:
— На вертолете прилетел.
— Да хрен с ним! — махнул рукой Рузанов. — Выпить хочешь, Дима?
— Выпил бы малость, — признался Малыш. — Но ведь машину вести.
— Я поведу, — решил Рузанов. — Мне удовольствие предстоит крепче водки.
В углу, прикрытом тряпицей, он отыскал бутылку «Белого орла» и водрузил ее на стол. Малыш не мешкая налил себе стакан.
…Все оставались в четырех машинах, к калитке подошли только двое: местный подполковник и Махов. Подполковник не знал Любиных рекомендаций и поэтому не прыгал животом на калитку и не отодвигал щеколду, вися вниз головой. Он нажал алую кнопку звонка и долго-долго ее не отпускал. До тех пор, пока на веранде не появилась пожилая гражданка. Еще дольше ждали, когда Ольга Лукьяновна дойдет до калитки. Очень большой был участок. Одновременно с ней к калитке не торопясь подскакал Кабыздох-Бобик-Рекс и с симпатией оглядел вновь прибывших гостей.
— Что надо? — недобро поинтересовалась Ольга Лукьяновна.
— Милиция, — представился подполковник, хотя ему-то и представляться не надо было — в полной подполковничьей форме. — В связи с убийством Валентина Логунова и розыском скрывающегося преступника Павла Рузанова следственные органы Москвы и Московской области сочли необходимым обыскать вашу дачу. Вот ордер прокуратуры на обыск.
Подполковник протянул бумажку Ольге Лукьяновне. Она бумажку не взяла. Зато Рекс, слегка подпрыгнув, попытался на свой манер, зубами, ознакомиться с документом.
— Не ко мне, — сказала Ольга Лукьяновна. — Со всеми делами — к хозяину.
— Тогда позовите хозяина, — предложил подполковник.
— Он плохо себя чувствует, — сообщила Ольга Лукьяновна и открыла калитку. — Вы вдвоем можете пройти к нему.
Втроем они неспешно двинулись к дому. Рекс делал вокруг них круги.
— Собачку придется крепко привязать, — рекомендовал на ходу Махов.
— Он добрый дурачок и людей не трогает, — сказала Ольга Лукьяновна.
— Скоро на участке появится другая собачка, — пояснил Махов.
У веранды в кустах стояла собачья будка с тяжелой цепью и строгим ошейником при ней. Ольга Лукьяновна подозвала беспечного пса и ловко охомутала его ошейником. Рекс дернулся и сразу же почувствовал удавку. Тогда он сел у будки, осуждающе посмотрел на коварных людей и в обиде отвернулся от них.
Плохо чувствовавший себя хозяин уже ждал их на веранде. Дождавшись, спросил, предварительно внимательно рассмотрев незнакомых визитеров:
— Что здесь происходит? Кто вы такие?
Подполковник повторил отрепетированную тираду и протянул Дмитрию Федоровичу ордер. Дмитрий Федорович принял бумагу, не глядя в нее, приказал:
— Очки, — и стал ждать, когда Ольга Лукьяновна принесет ему очки. Та обернулась для своих лет довольно быстро, и хозяин сквозь толстые стекла приступил к изучению документа. Прочитал его дважды и строго, будто скомандовал, разрешил: — Приступайте.
— Мы со двора начнем, — предупредил Махов.
— Как вам угодно, — сказал Дмитрий Федорович и ушел в дом.
Пареньки из области разыскали-таки сырцовскую «девятку» у станции и, вскрыв, пригнали ее к даче. Так что московскому псу было что пронюхать про Сырцова.
Как только холеная овчарка с проводником ступила на территорию дачи, Рекс у будки взревел почти человечьим голосом и ревел, гавкал, стонал, скулил все время, которое находилась в его владениях чужая собака.
В полном презрении овчарка никак не отреагировала на этот сольный концерт. Ей было некогда, она работала. Сделав малый круг у калитки, она странными зигзагами рванула, бесцеремонно потянув за собой